Ф. Вилен

Странная позиция

Рассказ

СЛЕДОВАТЕЛЬ Черкашин прибыл на место происшествия через полчаса после телефонного звонка из милиции. К одиннадцати часам утра он успел выяснить основные факты.
В большом доме по Бакунинской улице несколько лет назад освободилось большое полуподвальное помещение; люди, которые жили там в полутемных клетушках, были переселены в новые районы, в благоустроенные квартиры. И тогда было решено сделать в полуподвале домовую библиотеку-читальню. Пенсионеры охотно занялись этим делом, сломали перегородки, спланировали все по-новому. В глубине помещения дверь вела в небольшую комнату без окон. Здесь собирались любители шахмат и шашек. Чтобы попасть сюда, надо было спуститься из читальни еще ниже, по ступенькам. Следователь сосчитал, их было четыре — каменные ступени, как в обычном подвале.
И вот здесь-то на полу и был найден труп пенсионера Василия Сазонтовича Косорукова, вдового, шестидесяти пяти лет, бывшего заведующего Домом культуры.
Следователь внимательно осмотрел умершего. Небольшого роста, в потертом коричневом костюме, с седенькой бородкой клинышком и аккуратно подстриженными усами, он лежал так неловко и нелепо скорчившись, как никогда не лежит живой человек.

Старшина милиции объяснил, что около восьми утра в районное отделение прибежал очень взволнованный, растрепавшийся гражданин, назвавшийся Петром Сергеевичем Извековым. Он пенсионер, его общественная работа — заведование этой вот домовой библиотекой. Вчера Косоруков сидел в комнате тихих игр со своим приятелем Михаилом Яковлевичем Жилиным и играл с ним в шахматы. Они оба большие любители шахмат и постоянные партнеры. Все трое — и покойный Косоруков, и библиотекарь Извеков, и Жилин— люди одинокие, живут на втором этаже того же дома, в трехкомнатной квартире, каждый занимает по комнате.
В одиннадцать часов вечера библиотека-читальня закрывается, Извеков собрался домой. Но Косоруков и Жилин попросили оставить им ключ, они хотели доиграть партию. «Кончим, закроем, ключ возьмем с собой и повесим на место, — сказал Косоруков, — ты, Петр Сергеевич, иди спи».
Так делалось не раз и прежде. А ключ обычно висел у них в квартире на гвозде в прихожей. Извеков ушел.
Утром он, как всегда, встал часов в семь. Ключа на гвозде не было, Извеков не придал этому значения. И раньше бывало, что Косоруков или Жилин забывали водворить ключ на место, оставляли у себя в кармане. Извеков умылся в ванной, оделся и пошел в булочную за хлебом. Проходя мимо окон читальни, он увидел, что там горит свет. Это его удивило, он вернулся. Наружная дверь была открыта, ключ торчал в замочной скважине изнутри. Извеков, недоумевая, вошел. В большой комнате горела люстра, дверь в комнату тихих игр была приоткрыта, и там тоже горел свет. Войдя туда, Извеков увидал на полу мертвого Косорукова и сейчас же побежал в милицию. Немедленно были приняты меры, чтоб никто ничего тут не трогал. Однако весть о мертвом разнеслась по всему дому: все ведь видели и взбудораженного Извекова, и милицию. Жильцы собрались во дворе, толкам не было конца.

Черкашин занялся осмотром. У покойника голова была сильно разбита. Угол нижней каменной ступеньки оказался покрытым кровью. Очевидно, Косоруков упал и ударился головой об этот угол. Но был ли этот удар причиной смерти? Нужна судебно-медицинская экспертиза. В карманах покойного были обычные предметы: кошелек с мелочью, носовой платок, небольшой ключ от квартиры, спички, початая пачка сигарет, авторучка, несколько листков чистой бумаги.
На шахматном столике были расставлены фигуры, их оказалось немного. Подумав, Черкашин записал себе в книжечку их расположение.

Больше часа заняло у него тщательное изучение обстановки. Потом Черкашин распорядился увезти труп.
Первым он допросил Извекова. Тот повторил все то, что уже рассказал в милиции.
— Где вы работали до выхода на пенсию? — спросил Черкашин.
— В районном отделении Госбанка. Я бухгалтер.
Черкашин ненавязчпяо время от времени рассматривал Извекова. Чистенький старичок, гладко выбритый, крепенький, бодренький. Но еще ни успокоился, волнуется.
— Не заметили вы вчера чего-нибудь необычного в поведении покойного и Жилина? О чем они говорили?
— Ничего особенного я не заметил, — торопливо сказал Извеков. — Они играли всегда молча, изредка Михаил Яковлевич мурлыкал себе под нос какой-нибудь мотивчик, но Василий Сазонтович его останавливал. Вот после партии они начинали разбирать варианты, и тут уж спорили горячо, иногда до крика доходили.
— И в этот раз спорили?
— Как же. Я даже спускался их успокаивать. Тут еще ребята в читальне сидели, читали «Огонек». А часов в девять все ушли, только они двое остались, тут уж я им не мешал, пусть кричат.
— И долго они сидели так?
— Не знаю. Я же в одиннадцать ушел, их оставил одних.
— А что вы еще можете припомнить, Петр Сергеевич?
— Да что ж еще, товарищ следователь. Вот разве только, что они о деньгах говорили.
— О каких деньгах?
— Видите ли, — сказал Извеков медленно. — Дело в том, что Василий Сазонтович деньги получил. И немалые. Издали его мемуары. И получил он гонорар. А Жилину он давно обещал дать взаймы рублей триста. У того сын в Ленинграде, инженер, на машину собирал, занимал где только можно. И у отца, у Жилина то есть, попросил. А у Михала Яковлевича, кроме пенсии, ничего. Но Василий Сазонтович обещал. И за игрой у них разговор об том зашел, Косоруков сказал: «А я как раз нынче получил». Полез в карман, вынул бумажник, отсчитал три сотни, дал Жилину, при мне дал. Остальные, говорит, завтра на книжку.
— И много было остальных, как вы думаете?
— Не считал я. Да и не считая знаю. Мы же все в одной квартире давно живем, друг от друга не прячемся. Он как-то говорил, что в окончательный расчет за книгу должен получить восемьсот тридцать рублей. Ну, конечно, вычеты. В общем, рублей пятьсот у него должно было остаться после того, как он Михаилу Яковлевичу триста дал взаймы.
— А ведь на трупе бумажника с деньгами не оказалось. Петр Сергеевич. Куда же они могли деваться?
— Неужели? Непонятно. Даже странно.
— Ну хорошо, давайте мы с вами на этом пока кончим.
Черкашин дал Извекову прочесть и подписать показания.

Следующим он пригласил Жилина. Тот спал все утро, пока кто-то из соседей не разбудил его и не сказал, что случилось. Жилин всполошился. «Как же это? — беспрестанно повторял он, торопливо одеваясь. — Как же это?».
Так, еще толком ничего не зная, пришел он по зову Черкашина.
«Могучий мужчина!» — подумал следователь при виде Жилина. Такова, между прочим, была бы первая мысль у всякого, кто увидел бы перед собой этого рослого и широкого в плечах моряка во флотском кителе без знаков различия, с большой бородой, которую он отпустил, вероятно, уже выйдя на пенсию.
— Садитесь, Михаил Яковлевич, — пригласил Черкашин. — Расскажите, что вам известно о вчерашнем вечере. Вам уже сказали, что Косоруков найден мертвым?
— Да. Мне сказали. Но что случилось, как случилось, ничего не знаю.
— Где вы работали до пенсии?
— Служил на флоте.
— Где?
— На Балтике. Командовал сторожевиком. И вот пришлось выйти в отставку. Насос стал сдавать.
Жилин показал на сердце.
— Такой богатырь и вдруг...
— Не вдруг. Всю войну прошел. Дважды ранен.
— А как же вы оказались в Москве? У вас же, вероятно, была квартира в Ленинграде.
— Была, конечно. Жена умерла, сын женился, я с невесткой не поладил, у меня в Москве была племянница, переехал к ней, а потом она замуж вышла, уехала в Свердловск. Я остался один в ее двухкомнатной квартире, в старом деревянном доме. Пу, дом снесли, а мне дали комнату здесь.
— Понятно. С покойным Косоруковым вы были в хороших отношениях?
— Приятелями стали. И на шахматной почве и вообще, мужик умный и добрый.
— А Извековым?
— Тоже ничего. Но не так. С ним скучно.
— Так что же было вчера?
— Мы играли в шахматы. Сыграли две партии. Вторая затянулась. Извеков ушел. Когда мы кончили, Василий Сазонтович предложил сыграть третью, но я отказался. Устал я и спать хотел. А у него бессонница. Я, говорит, еще посижу, почитаю. Я ушел домой, лег и больше ничего до утра не видел, не слышал.
— А скажите, Михаил Яковлевич, почему вы играли не дома, а в читальне?
— Это у нас в привычку уже вошло. Читальня открывается в шесть, придешь, газеты, журналы посмотришь, а там за шахматы. Уютная комната, шахматные столики. Ну и болельщики тут же, ребята. Потом с ними разбирали варианты.
Чсркашин задумался.
— Скажите, — спросил он, внезапно пораженный мелькнувшей у него мыслью, — вы за столиком как сидели, спиной к двери или лицом?
— У нас были постоянные места, излюбленные. Василий Сазонтович спиной к двери сидел, а я всегда лицом.
— Последний вопрос к вам. Вот Извеков припомнил, что вчера Косоруков дал вам взаймы триста рублей.
— Совершенно точно.
— Почему же именно триста?
— Я у него триста и просил. Для сына. Он собирает на машину. Я решил дать ему ровно тысячу. Пенсия у меня военная, хорошая. Еще сестре старшей, старухе, в Никополь посылаю. Я скопил семьсот рублей для сына. Вот и попросил у Косорукова триста, чтоб была ровно ты-
сяча.
— И он вам дал деньги за игрой?
— Да.
— И остальные были при нем?
— Разумеется. Он вынул бумажник, отсчитал мне, бумажник снова в карман. И все.
— А знаете ли вы, Михаил Яковлевич, что на трупе Косорукова бумажника и денег не оказалось?
— Разве? — удивился Жилин.
И тут же он грозно приподнялся на стуле.
— Уж не хотите ли вы сказать, что я его убил и деньги забрал?
— Я этого не говорил, — спокойно заметил Черкашин.
— Но говорили, но имели в виду, — взволновавшись, продолжал Жилин. — Как же. Извеков ушел, мы остались одни, а утром Василия Сазонтовнча находят мертвым. И деньги исчезли. Кто же, как не я? Что же я его задушил или зарезал?
— У покойного Косорукова разбита голова, — сказал Черкашин, глядя на Жилина.
— Голова? Чем же?
— Этот вопрос выясняется. И к тому же пока вопросы задаю я.
— Пожалуйста, — сказал Жилин, пожимая плечами и снова опускаясь на стул.
— На этом сегодня закончим. До свиданья.
Оставшись один, Черкашин позвонил врачу.
Экспертиза установила, что смерть наступила от удара
головой, видимо, о каменную ступеньку.
Что же произошло, и каковы возможные версии гибели Косорукова? Извеков отпадает. Он ушел и оставил Косорукова и Жилина вдвоем. Впрочем, не исключено, что, когда Жилин ушел спать, Извеков появился снова, о деньгах у покойного он знал.
Может быть, Извеков и Жилин сговорились и вместе убили Косорукова? Надо иметь в виду и эту возможность, хотя она и выглядит нелепой. Два пенсионера, прожившие честную жизнь, вдруг убивают третьего.

Как еще могло это случиться? Допустим, Извеков говорит правду, а Жилин один убил Косорукова. Может быть, он и не собирался убивать его, а вышло это случайно. Они часто спорили, разбирая партии, горячились. Жилин, видимо, человек бурного темперамента, может разгневаться. Представим на минуту, что они спорили, Жилин толкнул Косорукова, тот не удержался на ногах, отлетел и упал. Комната небольшая, столик у стены, Косоруков сидел спиной к двери. Он ударился головой, смерть наступила почти мгновенно. Жилин увидел это. Что делать? Он ушел, но соблазнился бумажником. Ох, все-таки маловероятно. Уж очень хладнокровно и подло все это. Непохоже на старого моряка. Правда, у него в жизни только и осталось, что сын. Ради сына, из любви к нему? Наконец, быть может, Жилин и не толкал Косорукова, тот сам упал, ударился и умер.

Остается еще вот что. Извеков и Жилин не виновны. Бумажник взял вовсе посторонний человек. А как умер Косоруков? Рассуждаем. Косоруков остался один. Он сердечный больной, как многие в его возрасте. Почувствовал себя плохо, подымается, чтобы идти домой, там есть валидол. Встает и... теряет сознание, падает, головой — о ступеньку. И умирает. Кто-то идет мимо по улице, видит свет. Что такое? Он находит входную дверь открытой. Вошел. Увидел труп. Уйти от греха подальше. Ню пиджак распахнулся на мертвом, виден бумажник. Взять его, уйти — одна минута. Остальное известно — утром явился Извеков.
Но как проверить,не поссорились ли Жилин и Косоруков? Из-за- партии. Да, но она была окончена. И он ушел. Что же за позиция стояла на столике? Может, она объяснит, правду ли говорил Жилин. Значит, на столике должна быть позиция, на которой они окончили анализ. Посмотрим ее.
Черкашин расставил на доске записанную им позицию. Играл он в шахматы недурно, примерно в силу второго разряда.
Положение фигур оказалось таким:

Косоруков сидел спиной к двери, значит, белые принадлежали ему. Но что же тут анализировать? Положение белых безнадежно. Если 1. Лgl, то 1.. .е2 2. Л : g2 е1Ф+ и черные выиграли. Можно дать шах ладьей: 1. Лс8+. У черных единственный ход — 1. . .Сd8. Белым приходится возвращать ладью обратно. Итак, 2. Лс1. Что дальше? Черные отвечают 2.. .е2. Допустим, белые идут пешкой 3. h4. Тогда 3. . .Kpf8.
Для чего? Чтобы слон мог пойти на а5. А потом превратить одну из пешек в ферзя, заставить белых отдать за нее ладью, потом превратить в ферзя вторую свою пешку. Вот и все. Если же сразу пойти слоном на а5 или b6, то белые снова дадут шах и слону придется вернуться. А теперь, после хода 3. . .Kpf8, белые не могут пойти королем на 16. Допустим, 4. h5. Черные отвечают 4.. .Са5. Далее может быть 5. Kpf6 Кре8 6. Креб Kpd8, и теперь, как бы ни играли белые, черные выигрывают. Нет, тут все просто, белые проиграли. Но как могла возникнуть у Косорукова такая позиция? Он же сильный шахматист, ве-роятно, несколько сильнее Жилина и, конечно, сильнее меня. Посмотрим еще раз.
Может, не надо давать шах ладьей? А что делать? Черкашин долго вглядывался в позицию. Что же все-таки они тут анализировали? Так и не поняв, в чем тут дело, Черкашин лег спать.

На следующий день он изучил все материалы исследования малозаметных следов. Выходило, что, кроме следов Косорукова, Извекова и Жилина, никаких других свежих отпечатков в комнате не нашлось. Если какое-нибудь четвертое лицо и являлось в комнату игр ночью или ранним утром, оно следов не оставило. Загадка оставалась загадкой. Но в течение всего дня Черкашин время от времени мысленно возвращался не столько к самому делу, сколько к позиции, прочно застрявшей в его памяти. И за ужином, и уже улегшись в постель, он мысленно перебирал возможные ходы. Ну, хорошо, шептал он, 1. Лс8+ Cd8 2. Лс1 е2. Если теперь пойти не пешкой h2, а королем — 3. Kpf5. Тогда 3. . .Cb6 4. Kpg4 (шаховать ладьей бесполезно, черный король пойдет на d7) 4. . .g1Ф+ 5. Л : gl С : gl 6. КрfЗ е1Ф, и черные выиграли. Ладно. А зачем давать черным возможность продвинуть пешку на е2? Зачем давать им выиграть темп? Попробуем без шаха ладьей: 1. Kpf5 е2 2. Kpg4 е1Ф 3. Л: el С : el.
Что делать теперь? Сейчас черные превратят пешку в ферзя, предотвратить этого нельзя. И тут у Черкашина мелькнула новая мысль. Он вскочил, зажег свет, достал шахматы и расставил фигуры. А ежели сыграть 4. Kph3? Мы напали на пешку. Если черные превратят ее в ферзя или ладью, то белым... пат! Ничья. Если поставить слона, то мата не получится. Остается конь! 4. . .glK+ 5. Kpg2. У черных один ход, чтобы спасти коня, — 5. . .Ке2. Тогда 6. Kpfl, одна из черных фигур гибнет и... ничья.

Черкашин даже вспотел от волнения. Здорово! Однако надо еще проверить, может быть, черные могут проводить в ферзи не пешку еЗ, а пешку g2? Посмотрим: 1. Kpf5 е2 2. Kpg4 Cb6 3. Кр:3 g1Ф 4. Л : gl C:gl 5. Кр : е2, и ничья.
— Боже мой, да ведь это же этюд. Ясно, что Жилин сказал правду. Они кончили играть, он ушел, Косорукой остался почитать газеты. Может быть, он наткнулся в одной из них на шахматный отдел, где был помещен этюд, заинтересовался, расставил его на доске и стал решать. Тут ему стало вдруг худо. Он встал, чтобы пойти за валидолом... Эта версия единственно правильная.
Утром Черкашин, по дороге на работу, забежал в парткабинет при райкоме партии. «Покажите мне, пожалуйста, номера центральных газет за последние дни», — попросил он девушку, выдававшую газеты и журналы. «Правда», «Известии», «Комсомольская правда» — нет ничего. Он развернул следующую газету. Ура! Вот она, эта позиция, красуется на своем месте в шахматном отделе. «Как бы вы сыграли?». А вот так бы и сыграл! И сделал бы ничью в как будто бы безнадежном положении.

Через час Черкашин вызвал Извекова.
— Петр Сергеевич, мне уже все известно. Где деньги?
Извеков побледнел:
— Я не убивал Косорукова, клянусь вам, я не убивал.
— Где деньги?
Извеков трясся, руки его дрожали.
— Возьмите себя в руки. Я не обвиняю вас в убийство. Где деньги, которые вы взяли?
— Деньги у меня, я их принесу, — потупившись, пробормотал Извеков.
— Очень хорошо. А теперь расскажите, как вы дошли до этого.
— Я все правдиво сказал, только утаил про деньги. Когда я увидел мертвого Косорукова, я понял, что, конечно, никто его не убивал. На Жилина я и не подумал, не такой человек. А деньги мне очень нужны были. И тут черт попутал, я решил: почему не взять? Он совсем одинок, это я знал, наследников нет. И я взял. А потом спрятал их и побежал в милицию.
— Где же спрятали?
— Зашел на минутку домой, бумажник порезал ножницами и спустил в уборную, а деньги положил за зеркало в прихожей, там рама отстала. Свернул пять сотенных в трубочку — и туда. А Жилин всегда крепко спит.

...Дело было закончено.
— Какой же вывод, но-вашему, можно сделать из этого случая? — спросил Черкашина прокурор.
— Я думаю, — ответил Черкашин, — что следователю нужно знать все, что только возможно, и, между прочим, разбираться и в шахматах.
Прокурор рассмеялся:
— Вот я как-нибудь вечерком проверю вас на этот счет. Посмотрим, кто кого.
— С удовольствием, — сказал Черкашин.

"Шахматы в СССР" 1969 №12