Шахматная горячка и «гибель шахмат»

    Словосочетание “шахматная горячка” знакомо, вероятно, многим. Так назывался кинофильм режиссера В. Пудовкина, снятый в 1925 году в Москве, когда там проходил шахматный турнир. Иначе, чем “шахматная горячка”, трудно охарактеризовать и всеобщий ажиотаж, творившийся в столице в ноябре и декабре 1925 года. Интерес к шахматному соревнованию подогревало то обстоятельство, что турнир был международным и знаменовал собой прорыв “культурной блокады“ – впервые после многолетнего перерыва в Россию приехали иностранные знаменитости. В турнире приняли участие чемпион мира Капабланка, экс-чемпион Ласкер, знаменитые гроссмейстеры Маршалл, Рубинштейн, Боголюбов, Рети, Тартаковер, Грюнфельд, Торре...СССР представляли Романовский, Ильин – Женевский, Богатырчук и другие мастера.

Кадр из фильма “Шахматная горячка” (1925г.).
Хосе-Рауль Капабланка.

   Турнир стал одним из первых значительных культурных событий в Советском Союзе.
«Московский международный турнир явился не только крупнейшим шахматным событием того времени, но и сыграл колоссальную роль в развитии интереса к шахматам в широких рабочих массах СССР. Велико также политическое значение его, как первого турнира, организованного на средства государства. Общая стоимость турнира - 55 000 рублей, из которых 30 000 получены были в виде специальной дотации от Совнаркома, а остальные покрыты входной платой. Турнир посещало ежедневно до 2 000 зрителей, но фактически за ходом его, по обширным газетным отчетам, следил весь СССР.» (Шахматный словарь, 1929 г.)

   Примечательный факт. Группа психологов во главе с профессорами Дьяковым, Петровским и Рудиком провела психотехнические испытания участников турнира. Результаты исследований ученых публиковались в шахматных журналах и уже в следующем 1926 году вышли отдельным изданием.

   Из воспоминаний участника турнира, советского шахматного мастера А. Ильина-Женевского:
«Дом Советов не мог вместить всех желающих. И толпа приблизительно в тысячу человек осталась стоять у входных дверей, питаясь случайными сведениями и слухами о ходе борьбы за десятью досками международного турнира. Позднее, когда партия Капабланка—Ласкер окончилась вничью, а толпа все еще стояла плотной стеной, затрудняя движение пешеходов, конные милиционеры пытались рассеять ее и, наседая на толпу, кричали: «Ничья! Ничья! Расходитесь...» Зато какая радость была у счастливцев, попавших в самый зал состязания. Толпа эта была настроена торжественно и даже восторженно. Когда Капабланка сделал свой первый, самый обычный дебютный ход, его приветствовал взрыв рукоплесканий. Таким же взрывом рукоплесканий приветствовался и ответный ход Ласкера. Конечно, это явление, совершенно неуместное на серьезном международном турнире, было немедленно прекращено распорядителями»

   Завершился турнир. Разъехались иностранные участники и гости. Но от шахматной горячки Москва не излечилась. Случился “рецидив”.
   На Арбате, Петровке, Мясницкой, Поварской, Кузнецком… люди прочитали афишу:

   На следующий день в очередном номере центральной газеты "Красный Спорт" (Всесоюзный орган по вопросам спорта), заинтригованные и безразличные, удивленные и скептики, восторженные и насмешники, - все могли прочесть сенсационное интервью с профессором Ястребовым:
   «Как я мог сконструировать автомат, играющий в шахматы, не будучи хорошим игроком? Это загадочное обстоятельство на самом деле совсем не загадочно. Для хорошего математика, знакомого с теорией ходов и сущностью комбинаций в шахматах, не могут оказаться уже столь затруднительными некоторые математические вычисления…
   В заключение проф. Ястребов сообщил, что в связи с предстоящим в Москве Вторым международным турниром его автомат должен вызвать особенный интерес, так как, по его мнению, даже первоклассные шахматные игроки не смогут выиграть ни одной партии у его автомата».

   А еще через несколько дней в "Известиях" под заголовком "Триумф автомата" было напечатано:
   «Игра лучших московских игроков с автоматом системы профессора Ястребова в Малом зале Консерватории за три дня дала совершенно неожиданные результаты.
Короче говоря, проиграли автомату все московские крупные шахматисты, не считая ряда любителей. Трудно даже описать ту панику, которая наступила в результате. По словам старейших московских игроков они за всю свою жизнь не помнят ничего подобного. Проиграли автомату и приехавшие из Ленинграда Левенфиш и Рабинович.»

   Да что там Левенфиш и Рабинович! Чтобы сыграть с автоматом, в Москву приехал сам чемпион мира Капабланка. И тоже, разумеется, проиграл.

   А на улицах - давка. Змеи хвостов, ползущих с Лубянки, Моховой, Дмитровки, путающихся концами в Неглинном проезде, останавливающих трамваи, автобусы, наполняющих до краев Театральную площадь.
   Кордоны милиции, пешей и конной, шли сомкнутым строем по всем правилам окопной стратегии на тысячеголовую гидру толпы, нарушившую все законы повседневной человеческой жизни.
   В Метрополе - событие мировой важности. Событие, за которым следят миллионы умов за Вислой, за Рейном, за Сеной, за океаном. Событие более волнующее, чем министерские кризисы, и более популярное, чем слухи о новой войне.
   В Метрополе, на открытии грандиознейшего в мире собрания шахматных гениев, автомат профессора Ястребова должен был выступить против сильнейших из них. Последним рыцарем в этом страшном турнире был Ласкер. И Москва бредила. Москва волновалась. Москва напряженно ждала.
   На всех углах площадей, переулков, домов продавались ежедневно бюллетени шахматной секции. Продавалась литература. Новейшие теории шахматных мудрецов раскупались, как ежедневные газеты.
   Шахматы стали сущностью жизни. Ее центром. Медики регистрировали особый вид инфекционной болезни - шахматную горячку. Ею заболевали все. Даже женщины, уже великолепно разбирающиеся в абракадабре таких несуразностей, как ферзь, слон и конь.

   Но скоро наступил кризис. Автомат профессора Ястребова обыграл в Метрополе Рубинштейна и Ласкера, победил всех.

   Ласкер, великий Ласкер, непобедимый и гениальный, - проиграл! Люди расходились. В конце концов - недоумение. Подавленность. Странная жалость. Обида за человека, за мозг, за гениальный человеческий мозг.
   Молодежь, девушки в красных платочках, девушки стриженные в стоптанных туфельках, кожанки, серые блузы - негодовали. Машина? Но кому нужна эта машина?    Зачем? Разве искусство шахмат не прекрасно? Разве оно не доставляет творческой радости? Острого и полнокровного трепета победы? Машина убивает его. Убивает творчество. Математика разрушает идею. Зачем? Машина - чудовище. Она бессмысленна и бесполезна. И - шахматам она несет гибель...
   С этим согласился и великий Эмануил Ласкер:
«Зачем, проверяя алгеброй гармонию, убивать эту гармонию окончательно и бесповоротно? Зачем лишать человечество такого исключительного по героическому своему характеру искусства? Зачем?
Я приветствовал бы от всей души гениального игрока, но с удовольствием бы уничтожил сверхгениальную машину, ибо шахматам она несет гибель».

   Никакого шахматного автомата профессора Ястребова, конечно же, не было. Я только коротко пересказал и процитировал фантастическую повесть Александра Абрамова “Гибель шахмат”, изданную в 1926 году в Москве отдельной маленькой книжечкой.

   С тех пор прошло 80 лет, компьютер в действительности обыграл чемпиона мира, и вопрос “несет ли машина гибель шахматам?“ стал вполне реальным и насущным. В повести А. Абрамова всё оканчивается просто и “благополучно”: профессор Ястребов разбирает свой автомат и умирает, унося с собой в могилу и “математический секрет шахматной игры”.
   В реальной действительности всё сложней и интересней. И хочется надеяться, что шахматистам достанет мудрости обратить самые фантастические достижения науки и техники на пользу любимой игре. Пусть компьютеры состязаются между собой, наращивая свой “искусственный интеллект”. А для “белковых “ шахматистов, - пусть они станут не противниками, а секундантами и техническими помощниками.
  В шахматах остается много такого, что машине недоступно. Компьютеры, как известно, быстро рассчитывают варианты, но не умеют мыслить. Они интенсивно пополняют шахматную информацию, упорядочивают и систематизируют данные, но осмысление содержания игры остается за человеком. Благодаря такому “распределению обязанностей“ шахматисты смогут сосредоточиться на главном: не на ходах, а на идеях, не на спортивных результатах, а на творческом содержании шахматных партий . Словом, машине – машинное, а человеку – человеческое.