Матч Капабланка — Алехин вызвал вокруг себя огромную литературу. Все партии этого матча тщательно проанализированы, все подробности этого необыкновенного состязания описаны, все особенности стилей обоих противников подробно изучены, все мелочи их биографий сообщены и т. д. и т. п. Но как это ни странно, мало подходили к этому матчу с точки зрения психологии противников.

Почему-то мало обращают внимания на природу самих шахмат. Конечно, шахматы — искусство, но искусство совершенно особого рода. В то время, когда любой художник слова, кисти, резца, творит наедине с самим собой, в атмосфере полного спокойствия и одиночества, шахматист проявляет свое творчество только в борьбе с другим противником, где элементы его психологии играют далеко немаловажную роль. В этом отношении, например, методы для изучения психологии творчества писателя и художника-шахматиста должны быть в принципе совершенно различны.

Раз единственная форма выявления шахматного искусства — напряженная борьба, то длительный матч на звание чемпиона мира, где сталкиваются сильнейшие мастера современности, являет собой наиболее совершенный вид этой борьбы. Вот почему имеются все основания подойти к этому матчу с точки зрения психологии самих борцов. Из этой огромной и мало изученной области в настоящем очерке мы выделим психологию поражения и ее отраженный рефлекс на творчество шахматиста.

Для каждого маэстро проигрыш партии в психологическом отношении крайне тяжелый удар. Но не все мастера одинаково реагируют на него. В этом отношении намечаются три типа шахматных игроков, которые резко отличаются друг от друга.

I.

Первый тип характеризуется элементами деморализованности, известной психологической подавленности и растерянности. Для мастеров этой категории проигрыш — непоправимая трагедия, после которой общий уровень их игры в турнире на другой же день после поражения резко понижается (грубые зевки, вялость, потеря инициативы и т. д.). Для таких игроков первый проигрыш влечет за собой почти всегда ряд последующих или в лучшем случае дает серию ничьих.

Яркий пример этого типа являет собой гроссмейстер А. Рубинштейн. Вспомним хотя бы его первый проигрыш Ласкеру на международном турнире 1914 г. в Петербурге. Это поражение сразу сделало его совершенно неузнаваемым. Газеты того времени сообщали, что Рубинштейн после этого проигрыша не спал всю ночь и на другой день опоздал на турнир к очередной партии с Алехиным на целых 35 минут (газета „День" 17 апреля 1914 г. № 103, „Впечатления" П. Потемкина). Результаты этой нервной встряски и психологической растерянности не замедлили сразу же сказаться. На следующий же день он грубым образом проиграл Алехину, а в дальнейшем упускал все случаи выигрыша, ограничиваясь ничьими, которых у него оказалось целых шесть. Он победил только престарелого Гунсберга и плохо игравшего в этому турнире Яновского, занявших, как известно, два последних места. В результате Рубинштейн даже не попал в группу победителей.

Та же история еще в более яркой степени повторилась с Рубинштейном на международном турнире в Москве в 1925 г. Как известно, Рубинштейн после первых пяти туров шел вместе с Боголюбовым на первых местах. Но вот в 6-м туре происходит его встреча с Ласкером, который, как и в 1914 г., наносит ему жестокое поражение. С этого момента сила игры Рубинштейна сразу падает. Под влиянием проигрыша Ласкеру он терпит второе поражение от И. Рабиновича, после чего уже наступает полная деморализация — поражения сыплются на него как из рога изобилия, доходя до рекордной цифры восьми (!).

К этому же типу нужно отнести и Капабланку. Правда, он далеко не так нервозно реагирует на проигрыши, как Рубинштейн, и старается „держать себя в руках". Иногда ему это удается; так, напр., в Нью-Йорке в 1924 г. его проигрыш Рети ничем не отразился на силе его игры. Но в большинстве случаев поражения вскрывают подлинный психологический облик Капабланки, очень схожий с Рубинштейном. Яркий пример этого — международный турнир в Петербурге в 1914 г., где Капабланка, проиграв в турнире победителей Ласкеру, на другой же день проиграл Таррашу, у которого этот выигрыш оказался единственной победой (из восьми партий!) в группе победителей. Это стоило Капабланке первого приза... Характерно в этом отношении и поражение Капабланки, понесенное им от Берлинского в Москве в 1925 г. Играя на другой день с Рети, Капабланка имел плохую партию, которую с трудом свел в ничью. Не менее любопытны в этом отношении некоторые факты из его ранней биографии. Так, например, проигрыш партии Рубинштейну на турнире в Сан-Себастьяно в 1911 г. подействовал на Капабланку крайне удручающе. Играя на другой день белыми с Тейхманом, он явно уклонился от всякой борьбы, стремясь свести партию на бесцветную ничью, что ему и удалось на 20-м ходу. Ту же картину можно было наблюдать и на турнире в Гаване в 1913 г. после проигрыша Мар-шаллю. На следующий день Капабланка, тоже играя белыми, „подарил" ничью Яффе, занявшему в этом турнире одно из последних мест.

Еще более богатый материал в этом отношении дает недавний матч между ним и Алехиным. Уже проигрыш Капабланкой первой партии матча был для него ужасен. Это и было началом дальнейшей трагедии. И недаром Капабланка после этого проигрыша сделал для себя отдых в целых два дня, пользуясь тем, что он по условиям матча назначает дни игры. Как сообщили потом корреспонденты, Капабланка принужден был „поездкой на море" успокаивать свои расстроенные после первого поражения нервы...

Надо отдать Капабланке справедливость: на этот раз он сумел преодолеть деморализующее влияние своего первого поражения и после этого даже выиграл у Алехина целых две партии (третью и седьмую). Это — рекорд выдержки для типа психологически неустойчивых игроков, к каковым несомненно принадлежит Капабланка. Но вот судьба принесла ему новое поражение в 11-й партии. И тут довольно ярко сказалась истинная психология Капабланки. Каблограмма из Америки сообщила, что Капабланка был „неимоверно потрясен поражением". Результаты этого нервного потрясения должны были обязательно сказаться...

И действительно, на следующие дни он проигрывает 12-ю партию — в таком стиле, в каком он никогда никому не проигрывал. Подавленность, растерянность сделали свое дело, и никакая техника не могла спасти его от поражения, В дальнейшем нервное состояние Капабланки все усиливается: он бо-рется не столько с Алехиным, сколько с самим собой, стараясь „взять себя в руки". Но это ему удается с трудом. И то обстоятельство, что именно после 12-й партии Капабланка обратился с письмом к своему другу Юлиусу Финну, председателю Мэнгеттенского шахматного клуба в Нью-Йорке, прося его предпринять шаги к подготовке нового матча с Алехиным, наглядно говорит о его полной психологической обреченности; по-видимому, это чувствовал и сам Капабланка. После 12-й партии стало ясным, что поражение Капабланки вопрос лишь времени...

И, действительно, вторая, половина матча была медленной агонией Капабланки, который постепенно угасал, с одной стороны борясь со своим психологическим „я", а с другой — с мощными натисками Алехина, несомненно инстиктивно почувствовавшего душевную драму Капабланки.

II

Второй тип шахматиста характеризуется элементами полного спокойствия и уравновешенности. Мастер этой психологической категории после понесенного поражения почти не проявляет признаков растерянности и деморализации и играет с той же силой, как и до проигрыша. Из старых мастеров такой психологической устойчивостью отличались — первый официальный чемпион мира Стейниц, Пильсбери и Шлехтер.

Эта же уравновешенность и удивительная психологическая выдержка свойственны игре недавнего чемпиона мира Эммануила Ласкера. Проигрыши, которые встречались в его практике, Ласкер переносил с удивительным, каким-то „олимпийским спокойствием", и они ни в какой степени не отражались на силе его игры. Так было в 1909 г. на международном турнире в Петербурге, где он потерпел два поражения, от Рубинштейна и Дуз-Хотимирского. То же повторилось в 1914 г. в том же Петербурге, где он проиграл Бернштейну. Наконец, в 1924 г: на нью-йорском турнире Ласкер потерпел самое неприятное в психологическом отношении поражение — от Капабланки, лишившего его в 1921 г. звания чем-пиона мира. И все-таки все эти проигрыши, и в особенности последний, ни в коей мере не поколебали психологической устойчивости Ласкера, и он во всех этих случаях завоевал первое место, выказав в своей игре огромную силу, твердость и необыкновенное упорство воли. То же самое можно было наблюдать в 1925 г. на международном турнире в Москве, где два проигрыша, Торре и Левенфишу, не отразились на дальнейшей игре Ласкера.

Мы остановились подробно на Ласкере, только потому, что он наиболее законченный, яркий из мастеров второго психологического типа. Из других современных нам Маэстро можно назвать, напр., Видмара, который полностью подходит под ту же психологическую категорию.

III.

Наконец, существует еще третий и, заметим, крайне редкий психологический тип шахматного мастера. Мы разумеем тот исключительный случай, когда поражение вызывает не деморализацию, а наоборот, обострение, напряжение всех способностей игрока, когда оно как бы „подхлестывает" его, заставляя напрягать все свои силы до такой степени, что мастер после поражения начинает играть сильнее, инициативнее, чем до него, проявляя в этот момент необыкновенный блеск и глубину.

Самим ярким представителем этого типа, какого только знала вся шахматная история, несомненно является А. А. Алехин. Эта особенность Алехина проявилась у него в самом начале его шахматной карьеры. Вспомним международный турнир 1914 г. в Петербурге. Это было самое серьезное выступление юного Алехина. В первом туре группы победителей он проиграл Ласкеру. Это обстоятельство в связи с тем, что Алехин по числу очков общего турнира стоял на последнем месте, должно было бы по теории вероятности, особенно подействовать на молодого неопытного мастера. Но случилось как раз наоборот: на другой день Алехин встретился с знаменитым Таррашем и разнес его в таком блестящем стиле, который обратил тогда на себя всеобщее внимание. На третий день он разбил Маршалла, и в результате по окончании первого круга выдвинулся на третье место. Второй круг был не менее интересен в этом отношении. Алехин опять был разбит Ласкером (партия хотя и была отложена, но в безнадежном для него положении). На следующий день Алехин при встрече с Таррашем побеждает его в еще более блестящем стиле, чем в первый раз, и эта партия является одной из красивейших в турнире вообще. В результате, мы имеем следующий крайне любопытный для психологического анализа факт: партии, игранные Алехиным на другой день после его поражения, оказались самыми лучшими из сыгранных им в этом турнире. И недаром он сам поместил их в своей последней книге „Мои лучшие партии" (Москва 1927 г., партии №№ 25, 26). А, как известно, в этом сборнике Алехин из турнира 1914 г. напечатал всего только 3 своих партии (!).

Чем объяснить этот странный факт? Исключительно тем, что поражение всякий раз вызывало у Алехина некую своеобразную реакцию, особое напряжение всех его сил и способностей, создавало психологическую атмосферу, которая для него характеризуется необыкновенным подъемом его шахматного творчества. Все это, конечно, говорит об огромных волевых началах, имеющихся у Алехина. И недаром Ласкер — самый тонкий психолог в понимании шахматных игроков — в своей характеристике всех участников петербургского турнира 1914 г. особенно подчеркнул, что „Алехин обладает большой силой воли" („Речь", 1914 г., 6 апреля, № 94, статья Ласкера „Перед шахматных турниром"). И характерно, этой черты Ласкер не отметил ни у одного из участников этого турнира, кроме Алехина...

Мы сознательно взяли факты из ранней биографии Алехина. Приведем теперь-несколько примеров из последних лет его шахматного творчества. В этом отношении особенно поразителен и доказателен международный турнир в Земмеринге в 1926 г. Вначале Алехину не повезло: он в первых 3-х турах сделал одну ничью и две партии проиграл, т. е. им было потеряно 2 1/2 очка. Эта неудача как бы „встряхивает" Алехина, и он из оставшихся 14-ти партий выигрывает 12 1/2 очков( т. е. почти 90%, показывая рекорд, который вряд ли под силу какому-либо другому современному маэстро. Вот яркий пример того, какую „оживляющую" реакцию вызывает поражение во всей психологии Алехина.

Не менее любопытный материал для характеристики психологии Алехина дает знаменитый нью-йорский турнир 1927 года. Алехина с первых же туров постигла неудача—он проиграл Капабланке, а затем Нимцовичу. Не надо забывать, что этот турнир происходил накануне его матча с Капабланкой. При этих условиях проигрыш Капабланке должен был бы быть для Алехина психологически особенно неприятным и тяжелым. С другой стороны, как кандидат на звание чемпиона мира, Алехин должен был обязательно взять хотя бы второй приз. Все эти исключительные обстоятельства особенно оттеняют всю горечь неудачи, постигшей Алехина в Нью-Йорке. Редко кто из шахматных мастеров при наличии всего этого мог бы сохранить спокойствие. Вспомним печальную судьбу Рубинштейна в аналогичной обстановке на турнире в 1914 г. в Петербурге. Как-то невольно напрашивается параллель его с Алехиным по своему резкому контрасту. Но неудача только усилила Алехина. В 3-м круге он наносит ответное поражение Нимцовичу, а затем медленно и упорно он обгоняет сначала Видмара, затем Нимцовича и, постепенно усиливаясь с каждым кругом, становится на второе место. В этом отношении особенно характерны результаты последнего (4-го) круга, где Алехин набрал 31/2 очка, т. е. больше всех участников турнира, не исключая и Капабланки.

С особой силой сказались все особенности психологического склада Алехина во время его матча с Капабланкой. В этом матче столкнулись две различные психологические индивидуальности. И то, что ослабляло Капабланку (поражения), то, наоборот, усиливало Алехина. Создалось поистине парадоксальное в психологическом отношении положение: выигрывая у Алехина, Капабланка только усиливал его...

Игра Алехина после первых проигрышей Капабланке (3-я и 7-я партия) сразу же показала его необыкновенное спокойствие и уверенность в себе. Изощряясь до виртуозности, Алехин сводил на ничью все попытки Капабланки малейший призрак выигрыша превратить в реальность, не отказываясь в то же время от контр-попыток. В этом отношении характерна уже 8-я партия, где Капабланка с трудом спас положение. А через две партии Алехин наносит уже Капабланке два поражения подряд (11-я и 12-я партии) и, имея преимущество в одно очко, медленно и упорно изводил его ничьими. И характерно: достаточно Капабланке было выиграть 29-ю партию, как Алехин вновь как бы „встряхивается" и через две ничьи уже отвечает выигрышем 32-й, проведенной им в резко-атакующем стиле. На другой день после этой победы Алехина уже сказалась полная деморализация Капабланки. Играя 33-ю очередную партию белыми, Капабланка вопреки своему обыкновению (как известно, Капабланка белыми всегда стремится, по его собственным словам, играть на выигрыш) уклоняется от какой-либо борьбы, и партия кончается в ничью через... 18 ходов (!). И это происходит в самом конце матча, когда противник обязан особенно напрягать свои силы для борьбы, когда каждая ничья могла лишить последнего шанса спасти судьбу всего матча!.. Именно в этой финальной ничьей особенно рельефно встает пред нами психологический облик Капабланки, как шахматного борца. Но не таков Алехин! Поражение, понесенное им в 29-й партии, „взвинчивает" его до последней степени, и он жаждет, ищет реванша. Играя белыми, он в блестящей 34-й партии,— в истинном смысле слова, партии победителя — сразу решает судьбу великого матча, несмотря на то, что эта партия, как по своей длительности, так и по своему трудному эндшпилю, потребовала от него невероятной траты сил. Конец матча очень характерен для Алехина—именно к концу каждого состязания он особенно усиливается.

Весь же матч оставляет впечатление какой-то бесконечно растущей в своем развитии силы игры Алехина. Даже его проигрыши не уменьшают, а усиливают это впечатление. И чем больше сыграно было партий в матче, тем сильнее становился Алехин субъективно, тем больше рос он объективно в глазах своего слабеющего противника, а также — в глазах всего шахматного мира.

В будущем матче между теми же противниками решающее слово скажет не техника, не тренировка (как бы Капабланка к этому усиленно ни готовился!), а опять-таки своеобразная психология противников. И слово это будет не в пользу Капабланки. В матче, который мы уже наблюдали, столкнулись не только шах;-матисты, но и живые люди с целым рядом психологических особенностей. И ин-дивидуальность Алехина в этом отношении оказалась более совершенной, чем Капабланки, ибо она росла и усиливалась в процессе самой борьбы.

Из всех трех намеченных нами типов шахматистов Алехин оказывается самым сильным, наиболее приспособленным и оригинальным. И, поскольку шахматы есть искусство борьбы, Алехин всей своей психологией олицетворяет идеальнейший тип шахматного борца, какого только знает шахматная история... .

Москва, январь 1928 г. Ф. И. Витязев.
"Шахматы" 1928, Февраль