Рассказ Эдгара По, написанный почти полтора века назад, во многом уникален. Перед нами строгое и полное решение технической и в некотором роде шахматной загадки, выполненное с помощью логического анализа. Похожий литературный прием встречается у Э. По и в других сочинениях, в частности, в знаменитом «Золотом жуке». Однако на этот раз загадка не придумана автором, а выхвачена прямо из жизни. Речь идет о нашумевшем «техническом чуде», секрет которого в течение многих лет будоражил умы в Старом и Новом Свете.

С самого начала импонирует то, что решается подлинная задача, и решается не только серьезно, но и вполне научно. И все же главное в рассказе не раскрытие тайны, как в обычном детективе, а метод ее раскрытия — мастерство логического анализа, благодаря которому разрозненные наблюдения и незначительные, казалось бы, детали постепенно и неумолимо складываются в стройную цепь доказательств.

Логика автора незаметно превращает далеко не очевидную догадку в решение задачи, истинность и однозначность которой не оставляют ни малейших сомнений.

Безусловный интерес представляют глубокие, далеко опередившие свое время рассуждения автора о принципиальной разнице в поведении механических автоматов и живых существ, аналогами которых, как мы теперь знаем, могут быть кибернетические устройства.

Сокращенный перевод с английского сделан по тексту «Полного собрания рассказов и стихотворений Э. А. По» с предисловием X. Аллена. Изд. «Современная библиотека», Рэндом Хауз инк., Нью-Йорк.

А. СИЛИН, доктор технических наук.
"Шахматы в СССР", 1973 год

Наверное, ни одно зрелище не привлекало такого внимания, как демонстрация шахматного автомата Мельцеля. Где бы его не показывали, он неизменно становился предметом широкого любопытства. И тем не менее принцип его действия остается неясным и поныне. По этому поводу не было написано ничего более или менее убедительного. И до сих пор повсюду можно найти людей широкообразованных, проницательных и искушенных в механике, которые без колебаний объявляют автомат машиной, никак не связанной в своих действиях с посредничеством человека, и потому машиной уникальной, являющейся наиболее удивительным изобретением человечества. И они, безусловно, правы, если только верна исходная предпосылка. (Ведь совершенно абсурдно сравнивать с шахматным автоматом любое другое известное устройство подобного типа).

Описание наиболее удивительных автоматов можно найти в «Записках по натуральной магии» Брюстера. Можно упомянуть, например, как безусловно существовавшую, карету, созданную Камусом для развлечения малолетнего Людовика XIV. Стоило нажать пружину, как кучер на козлах взмахивал кнутом и лошади трогались в места. Карета останавливалась против кресла принца, с запяток соскакивал паж и открывал дверцу даме, которая выходила и подавала прошение своему государю...

Стоит упомянуть также могикана м-ра Маярдета, успешно отвечавшего на вопросы публики. Тексты вопросов хранились в одинаковых медальонах, которые по желанию зрителей закладывались в автомат. Получив очередной вопрос, могикан погружался в раздумье, заглядывал в книгу и наконец дотрагивался жезлом до двустворчатой дверцы, Последняя тут же распахивалась, что давало возможность прочесть правильный ответ.

Еще более примечательна утка из Вокансона, которая внешне была абсолютной копией живой утки, да кроме того крякала, махала крыльями, пила воду и даже... проглатывала зерно.

Но если упомянутые автоматы верх совершенства, то что же тогда являет собой вычислительная машина м-ра Бэббиджа? Машина из дерева и металла, которая не только составляет астрономические и навигационные таблицы по любым исходным данным, но и, благодаря способности исправлять собственные ошибки, выполняет вычислительные операции вполне достоверно. Больше того, она даже печатает полученные результаты без малейшего вмешательства человека. Нельзя ли в связи с этим сказать, что описанная машина превосходит шахматный автомат Мельцеля по всем статьям? Ничуть не бывало — она во всех отношениях стоит ниже его, но, разумеется, лишь при условии (об этом нужно все время помнить), что шахматный автомат есть чистая машина, выполняющая операции без малейшего вмешательства человека.

Арифметические и алгебраические действия по самой своей природе неизменны и определенны. Конкретные исходные данные с необходимостью приводят только к строго однозначным результатам. Иными словами, конечные результаты в данном случае не зависят исключительно от исходных данных. Поэтому вся задача сводится по существу к правильному и строго последовательному выполнению операций. Но ведь это именно тот случай, когда, разработав без особого труда программу автомата и приведя его в действие, мы должны получить строгую и регулярную последовательность операций, неизбежно приводящую к заданной цели уже в силу того, что указанные операции, как бы сложны они не были, строго ограничены и предопределены.

Совсем иная ситуация в шахматном автомате, где уже нет строгой последовательности шагов. Ни один ход в шахматах не требует однозначно выполнения другого хода. По расположению фигур в данный момент игры мы не в состоянии предсказать их позицию на следующей стадии партии. Достаточно сопоставить первый ход в шахматной партии с исходными алгебраическими данными, и разница между этими вещами сразу станет очевидной. В алгебре второй шаг, по существу, уже задан первым. Ведь он определен исходными данными и поэтому должен быть таким и никаким иным. В шахматах же второй ход не вытекает с необходимостью из первого. В алгебре по мере последовательного продвижения к конечному результату строгая определенность операций незыблема. Второй шаг вытекает из первого, третий из второго..., и так до конца.

В шахматной партии любой последующий ход обычно неопределен. Даже серия ходов не дает, как правило, однозначного результата. Здесь чуть ли не каждый зритель предлагает свой ход. В итоге все определяется решениями самих игроков. Поэтому, даже допустив невозможное, что действия шахматного автомата определяются им самим, следует тут же принять, что эти его действия должны с необходимостью прерываться и нарушаться в соответствии с непредсказуемой волей его соперника. Очевидно, что нет никакой аналогии между линиями поведения шахматного автомата и вычислительной машиной мистера Бэббиджа. И признав шахматный автомат машиной, мы должны одновременно признать, что это действительно самое удивительное изобретение человека.

Первый создатель шахматного автомата барон Кемпелен без колебаний объявил его «весьма простым устройством — пустячком, чудесные свойства которого целиком объясняются смелостью основной идеи и удачным выбором методов создания иллюзии». Не следует, однако, придавать этому высказыванию особое значение. Для нас совершенно очевидно, что действия автомата регулируются разумом и ничем иным. Единственный неясный вопрос связан со способом реализации человеческого посредничества. Однако прежде чем приступить к анализу этого вопроса, целесообразно изложить краткую историю и дать описание шахматного автомата, хотя бы для пользы тех читателей, которые его никогда не видели.

Автоматический шахматный игрок был изобретен в 1769 г. бароном Кемпеленом, венгерским аристократом из Пресбурга, от которого он вместе с секретом действия попал к его нынешнему хозяину*. Вскоре после изготовления автомат демонстрировался в Пресбурге, Париже, Вене и других городах континента. В 1783 или 1784 гг. он был привезен м-ром Мельцелем в Лондон. В последние годы автомат был показан в крупных городах Соединенных Штатов. И везде он вызывал не только живейшее любопытство, но и попытки разгадать тайну его устройства.

Приводимый рисунок достаточно точно воспроизводит автомат, показанный жителям Ричмонда несколько недель назад. Заметим только, что правая рука автомата должна лежать вдоль сундука так, что шахматная доска оказывается под нею. Подушечка вовсе отсутствует, когда (автоматический) игрок держит трубку.

В назначенный час поднимался занавес или раскрывались двустворчатые двери и машина выкатывалась на авансцену так, что до ближайшего зрителя оставалось около двенадцати футов. Между зрителями и машиной натягивалась веревка. Игрок являл собой куклу, одетую турком, сидящую со скрещенными ногами перед большим сундуком (по-видимому, из кленового дерева), который служил столом.

Демонстратор мог по просьбе зрителей установить машину в любой точке комнаты (или менять ее положение во время игры). Днище сундука было значительно приподнято над полом с помощью колесиков или медных роликов, на которых он двигался. Таким образом, пространство под автоматом отчетливо просматривалось зрителями. Кресло, на котором размещался шахматист, непосредственно примыкало к сундуку. Шахматная доска лежала на сундуке и также была прикреплена к нему. Правая рука шахматиста была вытянута вперед во всю длину под прямым углом к туловищу и свободно лежала в стороне от доски, ладонью книзу. Доска представляла квадрат со стороной восемнадцать дюймов. Левая согнутая в локте рука игрока сжимала трубку. Спину и плечи турка скрывала зеленая драпировка. Судя по передней стенке, сундук имел пять отделений — три шкафчика одинакового размера и два ящика, расположенных ниже. Все это можно было заметить уже в самом начале демонстрации.

Затем Мельцель сообщал публике о своем желании показать механизм машины. Достав из кармана связку ключей, он отпирал отделение под номером один и, распахнув полностью дверцу, представлял его на всеобщее обозрение. Было видно, что все пространство внутри плотно забито колесами, шестернями, рычагами и другими устройствами. Оставив дверцу полностью открытой, он заходил сзади, поднимал драпировку и открывал заднюю дверцу, расположенную точно напротив первой. Держа зажженную свечу и двигая машину, демонстратор освещал весь отсек. Теперь уже окончательно было видно, что все оно забито деталями и узлами. Когда зрители вполне удовлетворялись осмотром, Мельцель запирал заднюю дверцу, вынимал ключ, опускал драпировку и снова выходил на авансцену. Оставив переднюю дверцу распахнутой, демонстратор открывал теперь нижний ящик. Оказывалось, что ящик всего один, а две ручки и две замочные скважины служили лишь украшением. При полностью открытом ящике были видны подушечка и набор шахматных фигур,закрепленных в каркасе, позволявшем им держаться вертикально. Оставив ящик, как и дверцу № 1, открытыми, Мельцель распахивал теперь дверцы № 2 и 3, которые оказывались створками общей двери основного помещения сундука. В правой от зрителя части этого помещения было видно небольшое отделение шириной в шесть дюймов, заполненное механизмами. Само отделение было обито темной материей и не содержало никаких устройств за исключением двух стальных пластин квадратной формы, расположенных в его дальних углах.

Имелся еще небольшой выступ размером около восьми дюймов, также покрытый темной тканью и расположенный на полу помещения в дальнем левом от зрителя углу. Оставив обе створки открытыми, равно как ящик и дверцу N3 1, демонстратор заходил сзади и открывал еще заднюю дверь основного отделения, которое становилось полностью видимым благодаря свече. Сделав таким образом доступным для обозрения весь сундук, Мельцель, по-прежнему держа все указанные дверцы и ящик открытыми, разворачивал автомат и, подняв покрывало, показывал спину «турка». Раскрывалась настежь дверца размером около десяти дюймов в поясной части и еще меньших размеров у левого бедра «турка». Внутренняя часть туловища, насколько можно было судить с помощью этих отверстий, была заполнена механизмами. В итоге каждый зритель мог быть полностью удовлетворен как осмотром в целом, так и обзором каждого отдельного помещения автомата. Мысль о том, что кто-то спрятан внутри, после такого тщательного осмотра немедленно отбрасывалась, как нелепая в самой своей основе.

М-р Мельцель откатывал машину назад в исходную позицию и объявлял публике, что автомат сыграет партию в шахматы с любым желающим. Когда вызов принимался, противнику машины представлялся столик прямо у веревки, но со стороны зрителей, расположенный так, чтобы не мешать публике следить за автоматом. Из ящика столика извлекались шахматные фигуры, которые обычно (но не всегда) расставлял на доске сам Мельцель. Шахматная доска представляла собой серию квадратов, нарисованных прямо на столике. Как только соперник автомата занимал свое место, демонстратор доставал из выдвижного ящика подушечку, которую (забрав у «турка» трубку) подкладывал под левую руку «туркал в качестве опоры. Достав из того же ящика шахматы, Мельцепь расставлял их на доске (автомата). После этого он закрывал и запирал на ключ все двери,, оставляя связку ключей в дверце № 1, задвигал ящик и, наконец, заводил машину ключом, вставляя его в замочную скважину в левой от зрителя части сундука.

Игра начиналась, причем первый ход делал автомат. Время поединка обычно ограничивалось получасом, однако если партия к этому времени не заканчивалась, а соперник автомата все еще был настроен оптимистично, м-р Мельцель редко возражал против продолжения игры. Очевидной и, без сомнения, истинной причиной ограничения времени было желание не утомлять публику.
Стоило живому игроку сделать ход, как Мельцель тут же повторял его на доске автомата. Обратная операция повторялась после хода «турка». Но теперь демонстратор выступал уже как бы от имени автомата. При таком способе игры Мельцелю необходимо было то и дело перемещаться от одного столика к другому. Нередко он заходил за спину автомата, чтобы положить взятую при игре фигуру в специальную коробку. Когда автомат проявлял нерешительность при выборе хода, демонстратор время от времени приближался почти вплотную к его правой стороне и небрежно клал руку на сундук. При этом он как-то странно шаркал ногами, рассчитывая, по-видимому, вызвать подозрения в тайном сговоре с машиной. Словом, если эти странности не были неким, возможно даже бессознательным, манерничанием, то они имели цель возбудить у зрителей ложную мысль о том, что автомат — чистая машина.

«Турок» играл левой рукой, движения которой в плечевом суставе осуществлялись под прямым углом. В результате рука, одетая в перчатку и согнутая естественным образом, оказывалась прямо над ходящей фигурой и опускалась прямо на нее. При этом в большинстве случаев пальцы без труда зажимали фигуру. Изредка, когда фигура находилась не точно на своем месте, автомату не удавалось захватить ее, В этом случав вторая попытка не делалась. Рука просто продолжала свое движение в заранее намеченном направлении. Достигнув нужной клетки (соответствующей делаемому ходу), рука возвращалась на подушку, а указанный автоматом ход делал сам Мельцель. При каждом движении фигуры был слышен шум работающей машины. Во время игры «турок» периодически вращал глазами, как бы рассматривая доску, двигал головой и, когда это было необходимо, произносилслово «шах». Если (его) соперник ходил не по правилам, он энергично стучал по доске пальцами правой руки, сильно тряс головой и возвращал фигуру в правильную позицию, делая, таким образом, ход за противника. Выиграв партию, «турок» победоносно мотал головой, самодовольно оглядывал публику и отводил руку назад больше, чем обычно, как бы позволяя пальцам отдохнуть на подушке. Обычно автомат выигрывал, однако один или два раза он был побежден. После окончания игры Мельцель по желанию публики вновь показывал механизм уже описанным выше способом. Затем машина откатывалась назад и занавес скрывал ее от зрителей.

Попытки раскрыть тайну автомата делались неоднократно. Общее мнение, которое, впрочем, не разделялось людьми более или менее компетентными, сводилось, как уже говорилось, к тому, что это машина и только машина. Многие, однако, утверждали, что движениями игрока управлял сам демонстратор, действуя при этом через ножки сундука. Другие же серьезно говорили о магните. К первому из этих суждений мы пока не добавим ничего кроме того, что уже было сказано. По поводу второго мнения необходимо лишь повторить, что машина выкатывалась на роликах и по требованию зрителей могла двигаться по всей комнате даже во время игры. Предположение о магните также несостоятельно. Ведь в этом случае любой другой магнит в кармане зрителя испортил бы все дело. А демонстратор разрешал даже оставлять большой кусок магнетита прямо на сундуке в течение всего представления.

Первая, по крайней мере из известных нам, письменная попытка объяснить секрет автомата была сделана в большом памфлете, напечатанном в Париже в 1785 г. Гипотеза автора состояла в том, что машину приводил в действие карлик. Предполагалось, что он прятался при открывании сундука, протягивал ноги в два полых цилиндра, которые должны были быть (фактически их не было) в отделении № 1, в то время как туловище находилось за пределами сундука и прикрывалось драпировкой «турка». Когда дверцы сундука были закрыты, карлик мог втиснуть тело внутрь его — шум, производимый машиной, позволял сделать это незаметно — и закрыть за собой дверцу. Вся гипотеза была настолько абсурдной, что не требовала комментариев или опровержения и в связи с этим почти не привлекла внимания.

В 1789 г. в Дрездене была опубликована книга Фрейера, содержащая новую попытку раскрыть тайну. Книга была обильно иллюстрирована цветными гравюрами. Предположение автора состояло в том, что «хорошо обученный мальчик, довольно тонкий и высокий для своего возраста (настолько, что он может быть спрятан в ящике почти вплотную с шахматной доской) ведет игру и выполняет все маневры автомата». Эта идея, даже более вздорная, чем у парижского автора, была принята уже лучше и в какой-то мере считалась истинным объяснением чуда, пока изобретатель не положил конец спорам, разрешив тщательный осмотр верхней части сундука.

За этими вычурными попытками объяснения последовали другие столь же эксцентричные. И лишь в последние годы анонимный автор, используя рассуждения далеко не последовательные и двигаясь в основном ощупью, натолкнулся наконец на приемлемое решение, хотя, по нашем мнению, и не совсем верное. Его эссе с иллюстрациями было опубликовано вначале в Балтиморском еженедельнике под названием «Попытка анализа поведения автоматического шахматиста м-ра Мельцеля». Это эссе, как мы думаем, и было оригиналом памфлета, на который ссылается сэр Дэвид Брюстер в своих «Записках по натуральной магии», где он без колебаний объявляет о полностью приемлемом объяснении работы автомата. И действительно, результаты этого анализа в основном верны. Однако мы склонны рассматривать приведенную выше оценку Брюстера, как основанную на весьма поверхностном и невнимательном знакомстве с подлинником. По краткому изложению эссе в «Записках» совершенно невозможно прийти к какому-либо приемлемому решению из-за нагромождения несоответствий между самим эссе и его истолкованием. Та же непоследовательность имеется, как мы уже говорили, и в самой «Попытке». Решение состоит из серии подробных объяснений с иллюстрациями, в которых рассматривается возможность такой конструкции сундука, которая позволяет человеку, скрытому внутри, перемещаться во время показа механизма из одной части сундука в другую, обманывая таким образом бдительность публики.

Нет никакого сомнения, что принцип или, скорее, конечный результат этого объяснения верен. Кто-то действительно спрятан в сундуке в течение всего времени показа его содержимого. Мы возражаем, однако, против детального описания конструкции сундука, позволяющей человеку скрываться в нем. Мы не согласны также ни с исходными предпосылками анонимного автора, ни с основанной на них версией. Вывод, к которому пришел автор, по нашему мнению, логически ничем не подкреплен.

Очевидно, что как бы не осуществлялись манипуляции внутри сундука, каждый этап их должен быть скрыт от наблюдателя. Доказательства, что определенные перемещения так или иначе возможны, еще не означают, что они действительно имеют место. В принципе может существовать бесконечное число других вариантов, приводящих к таким же результатам. Суть состоит в том, что главный пункт объяснения — смещения деталей внутри сундука — совершенно ниоткуда не следует. С другой стороны, излишне доказывать очевидное, а именно, что гений барона Кемпелена может изобрести необходимые средства для запирания дверцы изнутри или, скажем, для сдвига внутренней стенки человеком, находящимся рядом; причем, проделывать все это абсолютно скрытно от зрителей.

Пытаясь объяснить работу автомата, мы прежде всего постараемся показать, как осуществляются его действия фактически, а после этого опишем, по возможности кратко, наблюдения, на основе которых мы пришли к своим выводам. Для правильного понимания сути дела напомним процедуру показа внутреннего устройства сундука, которая, подчеркиваем, никогда не нарушалась. Оставив открытой дверцу № 1, демонстратор заходит сзади и отпирает противоположную дверцу, держа зажженную свечу. Затем он запирает заднюю дверь на ключ, выходит вперед и полностью выдвигает ящик. Сделав это, он распахивает створки основного отделения. Держа его открытым вместе с ящиком и дверцей № 1, он снова заходит за сундук и распахивает заднюю дверь основного отделения. При закрывании сундука определенного порядка не было, за исключением того, что створчатая дверь всегда закрывалась перед ящиком.

Предположим теперь, что в самом начале сеанса, когда машину выкатывают к зрителям, человек уже спрятан в ней. Туловище его расположено за передней частью механизмов отсека № 1 (задняя часть этих механизмов может, в случае необходимости, целиком сдвигаться из основного отделения в отсек № 1), а ноги протянуты во всю длину в основном отделении. Когда Мельцель открывает дверь № 1, нет никакого риска, что человека увидят, так как самый острый глаз не в состоянии проникнуть в темноту на глубину более двух дюймов. Однако при открывании задней дверцы ситуация меняется. При ярком свете свечи человека легко заметить, если он действительно в отсеке. Но его уже там нет. Услышав, что в заднюю дверь вставляют ключ, человек в сундуке бросает тело вперед, сгибаясь насколько возможно и перемещая таким образом корпус в основной отсек. Но долго в такой неудобной позе не просидишь. И, соответственно, мы видим, что Мельцель вскоре закрывает заднюю дверцу. Это позволяет человеку вернуться в исходное положение, ведь помещение № 1 уже снова затемнено. Затем выдвигается ящик, и ноги спрятанного человека опускаются в освободившееся пространство**. Следовательно, в основном помещении человека теперь нет — его тело скрыто за механизмами в отсеке № 1, а ноги — в пространстве, освобожденном ящиком. Поэтому демонстратор спокойно может показывать основное помещение. Он это и делает, открывая переднюю и заднюю дверцы, и все видят, что отсек пуст. В итоге зрители убеждены, что полость сундука показана целиком, больше того — все части ее демонстрировались им одновременно. На самом же деле это не так. Они не видели ни пространство за ящиком, ни заднюю часть отсека N° 1, которая фактически исчезает из виду, как только закрывается задняя дверь этого отсека.

Далее Мельцель, перекатывая машину, поднимает покрывало у «турка», открывает дверцы в его спине и бедрах, показывает, что туловище его заполнено механизмами и, возвращая машину в исходное положение, запирает дверцы. Теперь спрятанный человек внутри получает свободу движений. Он протискивается в туловище «турка» настолько, чтобы видеть шахматную доску. Вполне возможно, что он садится на небольшой квадратный выступ, который был заметен в углу главного отсека. В этом положении он видит шахматную доску через грудь «турка», покрытую прозрачной тканью. Держа правую руку перед грудью, он приводит в действие небольшой механизм управления левой рукой и пальцами фигуры. Этот механизм находится как раз под левым плечом «турка» и, следовательно, легко доступен правой руке сидящего внутри, если она прижата и перекрещивает его грудь. Движение головы, глаз и правой руки автоматического игрока, так же так и слово «шах», (воспроизводятся другим механизмом, который также управляется спрятанным внутри оператором. Этот механизм, а по сути вся механическая часть автомата, находится, по-видимому, в малом отсеке (около шести дюймов ширины), расположенном в правой от зрителей части основного отделения.

В нашем анализе мы умышленно избегали всяких домыслов, касающихся техники перемещения частей сундука. Очевидно, что в данном случае сие неважно, любой заурядный столяр может это сделать (любым числом способов). Мы знаем к тому же, что подобные перемещения, какими бы они ни были, оставались невидимыми для зрителей. Наши выводы основаны на приведенных ниже наблюдениях, сделанных во время многократных посещений представлений Мельцеля***.

1. Движения «турка» соответствуют ходам противника и, следовательно, не периодичны во времени, хотя весьма важный для всех типов механических систем принцип регулярности мог бы быть соблюден и здесь путем ограничения времени на обдумывание противником очередного хода. Например, если бы на каждый ход давалось три минуты, промежутки между ходами автомата могли бы быть на некоторое время больше этой величины. Наличие нерегулярности там, где регулярность легко достижима, показывает, что периодичность действия несущественна для работы автомата, откуда следует, что автомат не является чистой машиной.

2. Очередному ходу автомата предшествует отчетливое шевеление как раз под его левым плечом, которое слегка колеблет драпировку, закрывающую плечо спереди. Это движение всегда предшествует ходу примерно на две секунды, то есть рука никогда не движется без предварительного шевеления плеча. Пусть теперь противник автомата и соответственно Мельцель сделают ход. Противник, внимательно следя за автоматом и заметив его подготовительное движение плечом, немедленно, не дожидаясь перемещения руки автомата, забирает свой ход обратно, как якобы ошибочный. В этом случае движение руки, которое обычно всегда следует за движением плеча, отсутствует, автомат не делает хода, хотя Мельцель еще не взял хода обратно на доске автомата. Отсюда видно, что автомат был готов сделать ход, но не сделал его по вине своего противника и без всякого вмешательства со стороны Мельцеля. Этот факт полностью доказывает: а) что роль Мельцеля в воспроизведении хода на доске автомата несущественна для работы последнего; б) что автомат управляется разумом того, кто видит доску противника; в) что управляет автоматом вовсе не Мельцель, стоящий спиной к противнику в момент, когда тот берет свой ход обратно.

3. Автомат изредка терпит поражение, хотя чистая машина всегда бы выигрывала. Действительно, если открыт принцип, с помощью которого машина может играть в шахматы, то расширение этого принципа позволяет выиграть партию, а дальнейшее развитие его — выиграть все партии. Стоит немного подумать, и станет ясно, что заставить машину выигрывать все партии в принципе ничуть не сложнее, чем обеспечить выигрыш ею всего одной партии. Если рассматривать шахматный автомат только как машину, то следует допустить невероятное: изобретатель нарочно предпочел оставить свое детище несовершенным. Подобное предположение кажется еще более абсурдным, если вспомнить, что несовершенство автомата сразу ставит под сомнение саму принадлежность его к чистой машине. В итоге мы приходим к противоречию с исходным тезисом.

4. Если позиция на доске сложна, то «турок» никогда не трясет головой и не вращает глазами. Он делает это, лишь когда его следующий ход очевиден или же его игра, с точки зрения человека, складывается легко. Но ведь эти характерные движения головой и глазами свойственны обычно людям в состоянии нерешительности. И если гений барона Кемпелена использовал эти трюки для выражения истинного состояния автомата, то концы с концами не сходятся. Однако стоит допустить скрытого внутри человека, и сразу все становится на место. Погруженный в раздумье над сложной позицией, он уже не в состоянии управлять механизмом головы и глаз. Но вот игра пошла легче, человеку стало посвободнее, и мы видим, что голова автомата трясется, а глаза вращаются.

5. Когда машину разворачивают, чтобы показать зрителям спину «турка», а затем приподнимают покрывало и открывают дверцы в его спине и бедре, то видно, что все туловище заполнено механизмами. При наблюдении за этими устройствами во время движения автомата создается впечатление, что определенная часть их изменила свою форму и положение в значительно большей степени, чем позволяют законы перспективы. И действительно, более внимательный осмотр показывает, что это обусловлено действием зеркал. Ясно, что установка зеркал никак не может влиять на работу механизмов. Назначение зеркал, каким бы оно ни было, должно быть связано с глазами зрителя. Нетрудно догадаться, что назначение зеркал — усилить впечатление, будто туловище сплошь забито механизмами. Но отсюда прямой вывод, что автомат — не чистая машина. Ведь будь и в самом деле так, разве стал бы изобретатель опасаться, что его автомат покажется чересчур сложным? Прибегнул бы он в связи с этим к обману? Разумеется, нет. Наоборот, он всячески стремился бы подчеркнуть простоту средств, которыми достигнуты столь удивительные результаты.

6. Внешний вид и особенно манера поведения «турка», если сравнить их с естественными, весьма примечательны. Лицо не отражает интеллекта и по сходству с человеческим превосходит разве только самые заурядные поделки из воска. Глаза вращаются неестественно, без всякой связи с движением век и бровей. Особенно характерна рука, действующая натужно, неуклюже и примитивно, к тому же с какими-то судорожными подергиваниями. Все это или результат неспособности Мельцеля сделать лучше, или же умышленная небрежность — ведь случайное упущение в данном случае исключено, если учесть, что все свободное время талантливого собственника автомата тратится на его усовершенствование. Более вероятно, что неживой вид машины не есть результат неумения. Ведь другие автоматы Мельцеля способны копировать внешние проявления и особенности живых существ в самой удивительной форме. Его канатные плясуны, например, совершенно неподражаемы. Когда смеется клоун, то его губы, глаза, брови и веки, по существу все лицо, насыщены естественными эмоциями. Каждый жест клоуна и его партнера столь легок и безыскусствен, что только малые размеры фигурок и показ их публике перед пляской на канате в состоянии убедить публику, что эти деревянные автоматы — не живые существа. Следовательно ,мы никак не можем сомневаться в таланте м-ра Мельцеля и должны с необходимостью признать, что он умышленно оставил своего автоматического игрока в том же нарочито неестественном виде, в котором (без сомнения, столь же сознательно) его создал барон Кемпелен. Понять, для чего все это — не трудно. Будь автомат действительно «как живой», зритель скорее заподозрил бы неладное, В то же время неуклюжие и примитивные движения «турка» наводят на мысль о вполне автономном механическом устройстве.

7. Когда перед самым началом игры демонстратор, как обычно, заводит автомат, то ухо, мало-мальски привыкшее к подобным звукам, тут же позволяет заключить, что ось, вращаемая ключом, никак не связана с противовесом, пружиной или чем-либо подобным. Следовательно, заводка механизма несущественна для работы автомата и делается лишь с намерением создать у зрителей ложное впечатление.

8. Когда Мельцеля спрашивают напрямик, является ли автомат чистой машиной, ответ всегда одинаков: я ничего не скажу об этом. Но популярность автомата и огромное любопытство, которое он везде возбуждает, приводят скорее к мысли о чистой машине, чем к какому-либо иному мнению. Подобная версия, очевидно, на руку хозяину автомата. Но в этом случае ему проще всего было утвердительно ответить на вопрос. И наоборот, уклончивый ответ в этой ситуации только возбуждает подозрения. Люди рассуждают примерно так. Будь автомат действительно автоматом, его владелец с радостью и пользой для себя прямо бы об этом заявил. Но автомат — не чистая машина, и именно в этом кроется причина уклончивого ответа его хозяина: тот попросту не хочет быть уличенным во лжи.

9. При демонстрации внутренней части сундука Мельцель открывает переднюю, а затем и заднюю дверцы отсека № 1. Держа свечу, он, как уже сообщалось, двигает машину взад и вперед, дабы убедить публику, что отсек забит до отказа механизмами. При этом дотошный наблюдатель отчетливо видит, что если часть механизмов, ближайшая к публике, (совершенно) неподвижна, то блок механизмов, расположенный на заднем плане, при движении машины слабо колеблется. Это ранее всего возбудило у нас подозрение, что более удаленная часть механизмов может, в случае необходимости, легко сдвигаться со своей позиции как единое целое. Подобный маневр, как мы уже установили, и осуществляется, когда находящийся в согнутом положении человек, спрятанный внутри, сразу после 'закрывания задней дверцы выпрямляется.

10. Сэр Дэвид Брюстер утверждает, что фигура «турка» имеет те же габариты, что и человек. На самом же деле они значительно отклоняются от человеческих. Вообще, ошибиться в оценках (размеров) чрезвычайно легко. Тело автомата обычно изолировано, что не позволяет непосредственно сравнивать его с людьми. Можно подумать, что он и впрямь с обычного человека. Однако эта ошибка быстро исправляется, когда демонстратор приближается к автомату. М-р Мельцель наверняка не очень высок, но его голова рядом с машиной оказывается в этом случае на добрых восемнадцать дюймов ниже головы «турка», хотя тот, как мы знаем, играет сидя.

11. Сундук, за которым размещен турок, имеет точно три фута шесть дюймов в длину, два фута четыре дюйма в глубину и два фута шесть дюймов в высоту. Таких габаритов вполне достаточно для размещения весьма рослого человека, а для согнувшегося описанным выше способом субъекта обычных размеров достаточно даже одного главного отсека. Эти утверждения легко можно проверить расчетами. Поэтому не будем останавливаться на них подробно. Заметим только, что, хотя верх сундука внешне представляет собой доску примерно в три дюйма толщиной, зрителю достаточно наклониться в момент, когда главный отсек открыт, дабы убедиться, что фактически эта доска очень тонка. Тщательный осмотр показывает, что и высота ящика на самом деле не такая, как кажется. При наружном осмотре видно, что между верхом ящика и днищем отсека имеется зазор около трех дюймов, который должен быть включен в высоту ящика. Эти уловки, цель которых создать видимость уменьшенного пространства внутри сундука, использованы изобретателем опять-таки для внушения публике ложной идеи о невозможности размещения внутри него человека.

12. Стенки главного отсека изнутри полностью обиты материей, которая, по нашему мнению, играет двоякую роль. Во-первых, хорошо натянутая обивка может служить перегородкой, удаляемой при изменении позы человека. Такие перегородки должны быть, например, между задними частями основного отсека и отсека № 1, а также между основным отсеком и пространством, освобождаемым при выдвижении ящика. В этом случае возможные трудности со сдвигом перегородок сразу снимаются. Второе назначение обивки — заглушить (и сделать неузнаваемыми) звуки, возникающие при телодвижениях человека, спрятанного внутри.

13. Противник автомата, как мы уже отмечали (не сидит с ним за доской), находится на некотором расстоянии от него. На первый взгляд это сделано для того, чтобы играющий не заслонял автомат от публики. Но ведь этого легко можно было бы избежать, сделав, например, сидения для зрителей более высокими или развернув сундук во время игры боком к публике. Истинная причина состоит в том, что соперник с достаточно острым слухом, сидя рядом с автоматом, может уловить дыхание спрятанного человека.

14. Хотя м-р Мельцель при показе внутреннего устройства машины изредка и отклоняется от обычной процедуры, он никогда не нарушал ее настолько, чтобы выйти за рамки нашего объяснения. Например, иногда он с самого начала выдвигает ящик. Однако он никогда не откроет основной отсек, не захлопнув заднюю дверь отсека № 1 и не выдвинув вместе с тем ящик. Он никогда не задвинет ящик, не заперев предварительно главный отсек и нипочем не распахнет отсек № 1 при уже открытом главном отсеке. И наконец, игра всегда начинается лишь после того, как закрыты все дверцы и ящик автомата. Уже то, что м-р Мельцель ни при каких условиях не отклоняется от обязательных для нашей версии элементов процедуры, служит сильнейшим подтверждением истинности этой версии. Однако указанный аргумент становится еще весомее,если учесть, что хотя редкие и случайные нарушения процедуры все же допускаются Мельцем, они всегда таковы, что никак не порочат нашу версию.

15. На крышку сундука во время сеанса устанавливается шесть свечей. Спрашивается, почему так много? Ведь для публики достаточно одной, максимум двух свечей, так как зрительное помещение и без того хорошо освещено. Если перед нами только машина, то ей, очевидно, не нужно не (только) такое количество света, но и освещение вообще. Кстати, на доске противника автомата стоит всего одна свеча. Первое напрашивающееся объяснение здесь состоит в том, что столь сильный свет позволяет человеку изнутри хорошо видеть доску сквозь прозрачный покров на груди «турка». Однако, если учесть еще расположение свечей, то тут же возникает другое объяснение. Свечи расположены по три с каждой стороны фигуры. Самые длинные из них наиболее удалены от зрителей. В середине находятся свечи на два дюйма короче, а самые близкие к публике меньше еще на два дюйма. Свечи, расположенные на одной горизонтали, также не одинаковы: с одной стороны они короче на три дюйма, чем с другой. Иначе говоря, все свечи имеют разную высоту. В итоге создается ослепляющий эффект, который затрудняет опознание сидящего внутри человека сквозь прозрачную материю на груди «турка».

16. Когда автоматом владел барон Кемпелен, неоднократно замечали, что некий итальянец из свиты барона всегда исчезал во время игры. Больше того, как только итальянец серьезно заболел, демонстрацию автомата отложили до его выздоровления. Итальянец этот проявлял полнейшее невежество в шахматах. Аналогичные наблюдения были сделаны и после приобретения автомата Мельцелем. Челокек по имени Шлумберже, среднего роста и сутулый, повсюду сопровождал его, не имея никаких видимых обязанностей, кроме помощи при укладке и распаковке автомата. Не известно, умел ли он играть в шахматы. Однако точно установлено, что его никогда не видели во время показа автомата, хотя он часто появлялся перед самым началом игры или же после ее окончания. Больше того, когда несколько лет назад Мельцель посетил со своим автоматом Ричмонд, Шлумберже неожиданно заболел, и автомат не показывали в течение всей его болезни. Эти факты доподлинно известны многим из наших горожан. Официальная причина перерыва в представлениях не была связана с болезнью Шлумберже. Вывод из всего этого мы предоставляем сделать читателю.

17. «Турок» играет левой рукой. Это столь замечательное обстоятельство не может быть случайным. Брюстер только констатировал этот факт, не обратив на него особого внимания. В ранних трактатах об автомате этот факт вообще не упоминается. Автор памфлета, цитированного Брюстером, говорит о нем, как о детали, не относящейся к делу. Однако здесь кроется очевидное несоответствие, исходя из которого, с помощью дедукции можно прийти к истине.

То, что автомат играет левой рукой, не имеет связи с операциями машины как таковыми. Любое механическое устройство, которое заставляет левую руку перемещаться любым заданным образом, может с помощью реверса также заставить двигаться правую руку. Однако этот принцип но может быть распространен на человека, обе руки которого существенно отличаются если не по конструкции, то, во всяком случае, по силе. Осознав этот факт, мы, естественно, пытаемся связать отмеченную выше деталь с присутствием человека. Простой анализ показывает: автомат сделан левшой только для того, чтобы человек внутри мог вести игру правой рукой. Действительно, представим, например, что автомат «правша». Чтобы дотянуться до устройства, двигающего руку и находящегося, как мы уже говорили, сразу под плечом «турка», человеку внутри необходимо или использовать правую руку (для этого нужно плотно прижать и протиснуть ее между телом и стенкой автомата, что и неудобно и неловко), или же работать левой рукой, двигая ею перед грудью. В любом случае движения будут стесненными и неловкими. Наоборот, если автомат левша, как это и есть на самом деле, все затруднения исчезают. Правая рука оператора протягивается перед грудью, и ее пальцы легко управляют механизмом под плечом «турка».

Таково наше решение загадки шахматного автомата.
------------------------------------------------------------------------------
* Рассказ был написан в 1835 г., когда м-р Мельцель, недавно умерший, демонстрировал шахматный автомат в Соединенных Штатах. В настоящее время (1855 г.), как мы полагаем, его владельцем является проф. Митчелл из Филадельфии. — Прим. изд.

** Сэр Дэвид Брюстер полагает, что свободное пространство всегда имеется за ящиком, т. е. ящик фальшивый. Однако эта идея не проходит. Такой обычный трюк был бы сразу же разоблачен — ведь ящик долгое время открыт, что позволяет сравнить его глубину с размером сундука.

*** Некоторые из этих наблюдений могут показаться излишними. Однако наша главная задача состоит в том, чтобы убедить именно тех наших друзей, для которых логические обоснования важнее, чем простое утверждение.