Не знаю, где и когда мой отец Л. Н. Толстой выучился шахматной игре. Вероятно, научил его старший брат Николай Николаевич. В своих дневниках он не раз отмечает, что играл с братом. Впервые Лев Николаевич упоминает о шахматах в своей дневнике 7 апреля 1847 г., когда ему было 19 лет и он был студентом Казанского университета. В числе дел, которыми Л. Толстой предполагал заняться на предстоящей неделе, он записал: «...и отыграть потерянное Лиле в шахматы». Кто была Лиля и что им было потеряно, не выяснено.

В апреле 1851 г. Лев Николаевич вместе с братом поехал на Кавказ. Братья поселились в Старогладковской станице, на берегу Терека. Они в свободное время много играли в шахматы как между собой, так и со своими сослуживцами-офицерами.

Будучи волонтером, а потом фейерверкером, Лев Николаевич бывал в опасных походах. За участие в них он должен был получить Георгиевский крест, даваемый за храбрость. Однако, хотя ему три раза представлялся случаи получить этот крест, он по разным обстоятельствам не получил его, — и первый раз потому, что бумага об его увольнении от гражданской службы не пришла вовремя, во второй — потому, что он уступил свой крест рядовому солдату, а в третий — 17 марта 1852 г. — потому, что был арестован за то, что не был в карауле; а в карауле он не был потому, что заигрался в шахматы.

В 1854 г. во время Крымской. компании, будучи уже офицером, он познакомился с математиком и сильным игроком полковником Урусовым, который и помог Л. Толстому усовершенствоваться в шахматном искусстве. Урусов был сильнее его и давал ему вперед коня. Это был очень оригинальный человек: по внешности он был красив, очень высокого роста, по характеру — безумно храбр, очень самолюбив и вспыльчив. В то время он был одним из сильнейших русских шахматистов. Он играл матчи с Петровым и рассказывал, что проигрывал только потому, что Петров во время игры расстраивал ему нервы, — охал, ахал и вздыхал. Несколько партий Урусова были напечатаны между прочим в «Handbuche» Бильгера. В шахматной литературе известна статья Урусова. «О решении проблемы коня».

Впоследствии (в январе 1899 г.) в письме к группе шведской интеллигенции Лев Николаевич рассказывал следующий курьезный факт про Урусова: « Я помню, в Севастополе я пошел к приятелям адъютантам Сакена, начальника гарнизона и в это время пришел князь С. С. Урусов, известный своей храбростью, один из лучших шахматных игроков того времени и вместе с тем наивный человек. Он сказал, что у него есть важное дело до генерала, и его провели в дверь комнаты. Через четверть часа он вышел, и все присутствовавшие при аудиенции адъютанты, смеясь, рассказывали нам, в чем было дело Урусова до Сакена. Урусов предлагал Сакену для того, чтобы решить, за кем останется передовая траншея перед пятым бастионом, несколько раз переходившая из рук в руки и стоившая нескольких сот жизней, вызвать от неприятеля хорошего шахматного игрока и сыграть на эту траншею. Кто выиграет, за тем она и останется». (Игроком от русских Урусов предлагал себя). «Предложение было логично, но Сакен не согласился, потому что не мог ручаться за то, что Мак-Магон, несмотря на проигрыш своего чемпиона, не прислал бы батальон - штыками занять траншею»).

В 1857 г. Лев Николаевич ездил за границу. В своем дневнике он упоминает, что 26 февраля поехал с И. С. Тургеневым в Дижон по дороге играл с ним в шахматы. В Дижоне он играл в кафе

Лев Николаевич недурно играл в шашки. Во время своих поездок в Самарскую губернию он играл в шашки с башкирцем Мухамедином, а по русски — Михаилом Ивановичем. Этот башкирец приговаривал: «Крепко думить надо, нужник делать надо», т. е. запереть шашку. Он был довольно сильным игроком и иногда ему это удавалось.

В шестидесятых и семидесятых годах Лев Николаевич, живя почти безвыездно в Ясной Поляне, играл в шахматы сравнительно редко, — только с гостями, приезжавшими к нему.

В семидесятых годах в Ясную Поляну не раз приезжал и Урусов. Он в то время решил перестать играть в шахматы, а я уже увлекался шахматами. Урусов подарил тогда мне свои книги: «Handbuch» Бильгера, партии Морфи и руководство Стаунтона. Хотя он и бросил игру, он, однако, играл с моим отцом, а перед его отъездом мы, т. е. отец и я, предложили ему сообща сыграть по переписке. После немногих дебютных ходов, не давших преимущества ни нам, ни ему, он прекратил игру.

В 1879 г. приехал в Ясную Поляну И. С. Тургенев. Это был его первый приезд после ссоры с моим отцом, происшедшей в 1861 г. Тургенев был сильным шахматным игроком. Я думаю, что если бы он квалифицировался, то по современной оценке он был бы игроком первой категории. И. С. Тургенев игрывал на заграничных турнирах и брал призы. Он говорил, что его называли «le chevalier du fou» («рыцарем слона») за искусную игру слонами.

Я был очень польщен, когда Тургенев предложил мне, пятнадцатилетнему мальчику, сыграть с ним. Он дал мне вперед ладью, играл пренебрежительно и первую партию проиграл. Вторую он выиграл.

С 1881 г. наша семья зиму проводила в Москве. Упомяну о профессоре зоологии Усове и профессоре математики Бугаеве, бывших партнерами моего отца. Стиль игры Усова был похож на стиль Льва Николаевича, — он также любил рисковать и нападать, поэтому их партии обыкновенно быстро кончались. Бугаев любил оригинальные дебюты, например, он иногда начинал партию ходом а2—а4.

В 1889—1890 гг. партнером моего отца бывал учитель моих младших братьев А. М. Новиков, довольно сильный игрок; Лев Николаевич большею частью проигрывал ему.

Летом в 1895—1896 гг. в Ясной Поляне жил известный композитор и пианист Танеев. Почти каждый вечер он играл с Львом Николаевичем в шахматы. Он играл слабее Льва Николаевича, но все же иногда побеждал. Между ними был такой уговор: если проигрывал Танеев, то он обязывался играть на фортепиано пьесу по выбору Льва Николаевича, если же Лев Николаевич — то отец обязывался прочесть вслух что-нибудь из своих сочинений. Разумеется, и в том и в другом случаях в выигрыше была яснополянская публика, но она чаще слышала музыку Танеева, чем чтение Толстого.

Начиная с 1908 г., Лев Николаевич жил круглый год в Ясной Поляне. Его партнерами были его гости. Между ними были: англичанин Моод (переводчик сочинений Толстого и его английский биограф), литераторы Хирьяков и Сергеенко, Сухотин (зять Толстого), Гольденвейзер (известный пианист) и другие. Моод, Хирьяков, Гольденвейзер и я были сильнее Льва Николаевича, Сергеенко и Сухотин — слабее. С Гольденвейзером он сыграл несколько сот партий, из них большинство проиграл.

Что я был несколько сильнее отца, признавал он сам; это записал Сергеенко в своей статье «У полюса> («Русское слово», 1909, № 224). Однако, я часто ему и проигрывал, отчасти потому, что стеснялся играть с отцом, отчасти потому, что, играя с ним, я не мог курить. Он не любил, когда при нем курили, а курящие шахматисты знают, как сильно во время игры хочется курить. Последние две партии с отцом я сыграл 25 октября 1910 г. Это было за три дня до его ухода из Ясной Поляны, и это был последний раз, когда он играл в шахматы. Он был утомлен и удручен и обе партии проиграл.

Из этого краткого очерка видно, что мой отец любил играть в шахматы и пользовался случаем поиграть. Он говорил, и с этим нельзя не согласиться, что при игре в шахматы участвует какая-то особая способность нашего мозга (комбинационная?), иная, чем та, которая требуется для работы писателя. Поэтому он за шахматами отдыхал от своей работы. Он не тратил времени и труда на изучение дебютов и эндшпилей по шахматным руководствам, и научился тому, что знал, из практики.

Дебюты, которые он применял, почти всегда начинались ходом е2—е4; следующие ходы были большею частью f2—f4 (королевский гамбит) и Kgl—f3 или Cf1— c4. Не помню, чтобы он начинал игру ферзевой пешкой; в его время любители находили этот дебют скучным. Играл он весело и быстро, размышлял мало, любил рисковать и атаковать. Некоторые его комбинации были оригинальны и остроумны, и я думаю, что если бы он поработал над шахматами, он мог бы быть сильным игроком.

Когда он делал промахи, то громко ахал, а когда выигрывал, был очень доволен и говорил: «Мне совестно признаться, что мне приятно выигрывать» Его игре не мешали разговоры присутствовавших или музыка. Он даже любил одновременно играть в шахматы и слушать музыку.

Он не следил по газетам за игрой чемпионов, но сочувствовал Чигорину в его борьбе за мировое первенство. Он говорит: «Я не могу побороть в себе свой шахматный патриотизм и не желать, чтобы первым шахматистом был русский». Однажды он сказал: «Как я ни люблю шахматную игру, я должен признать, что в ней есть дурная сторона: выигрывая, мы огорчаем своего партнера. Поэтому нужно дорожить не выигрышем, а интересными комбинациями. Шахматы—прекрасное развлечение: за игрой мы отдыхаем от работы и забываем о своих невзгодах».

Источник: 'Шахматы в СССР' 1940, № 11-12