«...Нет, этот размен нехорош, — лежа на койке, думает Пьер Дюваль, часовщик. — Надо было играть иначе... Великий Филидор учил, что важнее всего — устойчивая пешечная цепь... Как же здесь сыграть лучше?»
Он переворачивается на другой бок. Сегодня, как и вчера, скрипели колеса и ушли на гильотину еще четверо. Быть может, моя очередь завтра... Но так, с шахматами время движется быстрей, и меньше расслабляющих, ненужных мыслей...
Глухо гудит каменный пол. У самых дверей слышен хриплый голос коменданта.
— Нет у меня свободных одиночек, гражданин сержант! Не возьму же я его к себе в постель, твоего бывшего депутата!
— Приказано... — флегматично отвечает сержант. — Добрый вечер и свобода, гражданин комендант! И шаги его затихают вдали. Вполголоса ругается комендант:
— Дерьмо и еще раз дерьмо... Сюда, гражданин!— решает он, наконец, и часовщик слышит, как поворачивается ключ в его двери. Пьер Дюваль, депутат, входит, пригнувшись, в полутемную камеру.

***

И снова утро, снова скрип телег и зябкое ожидание смерти.
— Я ненавижу этих торгашей, Дюваль! — депутат приподнимается на локте, и глаза его мерцают в полутьме. — Больше половины Конвента — это лавочники, жирные буржуа...
Они с удовольствием свергли короля, они отрубают головы аристократам, но какое им дело до хлебных очередей, до детей, умирающих с голоду?.. Их дети сыты — значит все идет правильно!..

— У меня нет детей, я холост, — тихо говорит часовщик.

— У меня тоже нет! Но все голодные дети — мои! — пылко отвечает депутат. — Я был неосторожен, теперь мне предстоит расплачиваться. Один плохой ход стоит партии...

— Вы играете в шахматы, мсье Дюваль?—оживляется от загоревшейся надежды часовщик.

— Как бог! — скромно отвечает депутат.—Я ученик великого Филидора!

— Я тоже ученик Филидора, — вздыхает часовщик. — И я еще не забыл всего, чему он научил меня... Кстати, знаете, с кем я играл не раз в кафе де ля Режанс? С Максимилианом Робеспьером!

— И вы выигрывали? За это он и засадил вас сюда! — горько смеется депутат.

— Нет, не думаю. Но где добыть доску?

— Зачем нам она? — гордо говорит депутат., — Два ученика Филидора не нуждаются в доске, чтобы играть! Во имя великого Разума — начнем!..

***

Одинаковые, как четки, мелькают тюремные дни.
Много партий вслепую сыграли за три месяца часовщик с депутатом, но никто не добился ощутимого перевеса. Хладнокровие и методичность часовщика вполне уравновешивались напором и темпераментом депутата. Выигрыши и проигрыши чередовались, а счет оставался равным.
Некоторые дебюты игрались изо дня в день, начались теоретические разработки.

— Я нашел во сне новый ход в гамбите коня, Дюваль!— заявляет однажды утром депутат.

— Сейчас я разделаю вас под орех, Дружище!..

— Проверим вашу новинку, — бодро вскакивает с койки часовщик. — Новинки, найденные во сне, отнюдь не самые лучшие! Начинайте...

Солнце на улице светит так ярко, что даже в узкое оконце камеры попадают золотые, как юность, лучи.
Весна пришла в Париж, у самой решетки отчаянно чирикают воробьи.
Рвет утренний воздух протяжный скрип, но не слышат его привыкшие, поглощенные своими мыслями игроки.

— Ратье Огюст, Фригар Поль, Дюваль Пьер... — раздается возле самых дверей, и бледные, криво улыбаясь, стоят игроки и смотрят друг на друга.

— Дюваль Пьер... — повторяет хриплый голос коменданта, и гремит замок.
Тяжело дыша, смотрят заключенные на отпирающуюся дверь.

— Дюваль Пьер! — в третий раз кричит комендант, и оба, депутат и часовщик, выходят из камеры в сырой коридор.

— Что за черт, двое!.. — таращится комендант. Снова смотрит он на бумажонку, зажатую в толстых пальцах. Затем начинает крутить усы.

— Да, граждане, вот так история, — откашливается он. — Ничего больше не написано... А ведь Вдове не нужно двоих. Она — скромная дама, ей и одного Пьера Дюваля вполне достаточно, верно я говорю?.. Так вот, граждане, я, пожалуй, подожду до завтра, а вы за это время разберитесь сами... К обоюдному, так сказать, удовольствию...

Он исчезает, снова гремит замок.

— Жребий? — спрашивает часовщик. Растерянно пожимает плечами депутат. И вдруг загорается:

— Партию, Дюваль! Играем партию — и выигравший остается... Черт возьми, наверное, никто еще не играл в шахматы на такую ставку!

Он отщипывает от стены кусочек штукатурки, прячет за спину сжатые кулаки и подносит их часовщику.
Побледнев, тот с размаху ударяет по левому. Кулак разжимается, он пуст.

— Я белыми!.. Часовщик кивает.

— Начинайте, Пьер, — говорит он. — Начинайте и старайтесь не торопиться. Времени у нас слишком много, Пьер...

Депутат ложится на койку и закрывает глаза. Минуту он лежит неподвижно, настраивая и проверяя себя.
Затем говорит свой первый ход.

***

Бежит короткая весенняя ночь. Два человека лежат в темноте, изредка обмениваясь короткими непонятными полуфразами. Яростно ведет атаку депутат, хладнокровно защищается часовщик, сумевший придержать пару пожертвованных пешек.
Идут часы. Начинает светать, когда депутат жертвует коня, ладью, еще коня и, ворвавшись ферзем, форсирует вечный шах.
Опустошенные, они молча лежат на койках.

— Надо играть вторую, — глухо говорит часовщик.

— Кинем лучше жребий, Пьер, — просит депутат. — К черту шахматы, я не железный!..

— Нет, — упрямо качает головой часовщик. — Нет. Филидор был бы доволен сегодняшней партией. Надо играть до конца. Сегодня белые у меня.

Слышится голос коменданта, открывается окованная дверь.

— Разобрались, граждане? Вдова заждалась, она скучает... Нет еще? Я дал вам сутки сроку, граждане, этого вполне достаточно. Не злоупотребляйте великодушием истинного патриота, гражданин Дюваль!..
Приняв позу из античной трагедии, он глядит точно в середину промежутка между заключенными.

— Завтра последний срок, имейте это в виду! И он уходит, сердито хлопнув дверью.

— Играй, Пьер! — звонко кричит депутат. — Играй, пора кончать эту комедию!

— е2 — е4... — тихо говорит часовщик.

* * *

И снова двадцать часов подряд идет в камере игра. Теперь туго приходится часовщику. Он всегда был сильнее в защите, чем в атаке. И атака его заглохла, а пешки нет. Он честно борется с собой, со своей слабостью, с соблазном махнуть на все рукой.
Он использует все шансы, все ресурсы позиции. Но это не помогает.
Наступает утро. Часовщик видит, что желтое, как воск, поросшее бородой лицо друга измучено вконец.
Глаза депутата провалились от усталости, но он уверенно ведет партию к победе.
На воображаемой доске у белых—безнадежный эндшпиль.

«Надо сдаться, не мучить больше Пьера», — думает часовщик. И вдруг депутат делает серию непостижимых, невероятных ходов. Он выигрывает коня, и на доске возникает известная позиция — слон с ладейной пешкой не цвета конечного поля против обнаженного короля. И белый король успевает в свой угол!..

— Но это ничья, Пьер... — робко говорит часовщик.

— Разумеется, ничья! — сердится депутат. — Ты думал, я могу убить тебя собственными руками?

— Дюваль Пьер! — гремит в коридоре, и усталые люди улыбаются друг другу.

Открывается дверь, и два Дюваля перешагивают каменный порог.

Комендант багровеет.

— Шутки шутите, граждане? ¦— хрипит он. — Издеваетесь над честным патриотом? Ладно, Вдова управится и с двумя Дювалями... Ведите!..

Смыкается кольцо штыков.
Взявшись за руки, как дети, проходят Пьер Дюваль, часовщик, и Пьер Дюваль, депутат, последние шаги своего пути.
Хлопает дверь опустевшей камеры, и слушают остающиеся в живых долгий скрип телег гильотины.