САЙТ "ГЕНЕЗИС"   
ШАХМАТЫ И КУЛЬТУРА


Публикации


Ф. И. Дуз-Хотимирский

ВОСПОМИНАНИЯ

(1954 г.)

Тернист и труден был путь русского шахматиста при царизме. Много ярких шахматных талантов погибло в условиях дореволюционного бесправия, нищеты и гнета.

Советская молодежь имеет неограниченные возможности пользоваться шахматами как средством культурного отдыха и спортивного воспитания. Шахматное искусство процветает всюду — в красных уголках и клубах колхозов, заводов, учебных заведений, учреждений и воинских частей, в домах пионеров и дворцах культуры, в секциях спортивных обществ. Нашей советской шахматной молодежи обеспечено учебно-методическое руководство со стороны высококвалифицированных педагогов, а следовательно,— быстрые успехи.

Молодежь моего времени была лишена возможности си стематически учиться игре в шахматы.

Шахматная жизнь России протекала вяло и уродливо, главным образом в крупных губернских городах, в их кафе и ресторанах.

Советскому молодому шахматисту покажется диким, что в таких неподходящих местах гнездилась «шахматная культура». Играли, сидя в облаках табачного дыма, причем на денежную ставку, в атмосфере нездорового ажиотажа.

Моей шахматной «академией», где я прошел теоретическое и практическое «обучение», явилось известное в свое время «Варшавское кафе» в Киеве.

Что привело меня сюда?

Мое детство прошло безрадостно, в лишениях. Я смутно помню отца и мать, так как рано лишился их, после чего покинул родной город Чернигов еще будучи подростком. Ни законченного образования, ни определенной профессии я не имел.

Судьба забросила меня в Киев, в Никольскую слободку. Средства к существованию я добывал случайным скудным заработком: помогал подводить бухгалтерские балансы, давал уроки, а порою грузил пароходы и баржи и т. п.

Жил я в полном одиночестве и питался впроголодь. Отрадой моей жизни были книги, которым я посвящал весь свой досуг.

С шахматами я познакомился девятнадцати лет. Увидел однажды на витрине букиниста книгу Ж. Дюфреня «Руководство к изучению шахматной игры». Тут же вспомнил свое раннее детство и любимую книгу в кожаном переплете «Арабские сказки», где цветная картинка изображала обезьяну в очках, играющую в шахматы. Мне захотелось узнать, что же представляют собою шахматы? Я купил книгу и быстро проштудировал ее, сражаясь против самого себя и воображая, что против меня сидит шахматный чемпион.

Вскоре по наивности я вообразил, что близок к совершенству в шахматной игре, и готов был счесть себя непобедимым. Меня ожидало горькое разочарование. Посетив впервые «Варшавское кафе», я потерпел ряд поражений от местных шахматистов.

Из книги Дюфреня я узнал о том, что в России есть еще более сильные шахматисты, чем киевляне, а именно — Чигорин, Шифферс. И я решил отдаться изучению игры, чтобы иметь право скрестить оружие с этими сильнейшими из сильных.

Так начался мой спортивный путь.

Уже через пять месяцев, весной 1899 г., в общегородском турнире я завоевал личное первенство Киева, несмотря на довольно сильный состав участников. Это подняло во мне веру в свои силы. Я предложил организовать «Киевское общество любителей шахматной игры». Вскоре устав общества был утвержден и нашлось помещение. Художник Шиманский приютил нас в своем ателье на Крещатике.

При обществе был организован учебный кружок под моим руководством. Он объединил талантливую молодежь Киева. Общество пригласило на гастроли в Киев известного международного мастера Яновского, незадолго перед этим взявшего III приз на крупном международном4 турнире 1898 г. в Вене.

Яновский сочувственно отнесся к моему увлечению шахматами и дал положительную оценку моей игре.

В 1900 г. я, по рекомендации Яновского, был приглашен в Москву для участия во II всероссийском шахматном турнире.

Мечта моя сбылась: мне предстояло встретиться в единоборстве с лучшими шахматистами России—Чигориным, Шифферсом, Яновским, который в то время являлся русским подданным.

В дальнейшем я встречался с Чигориным несколько раз — во время его гастролей, на турнирах и в частной обстановке — в Москве, Киеве, Петербурге и Карлсбаде. Обаятельная личность Чигорина занимает большое место в моей шахматной жизни, и я в дальнейшем еще вернусь к воспоминаниям о нем.

Прибыл я в Москву 25 декабря 1900 года.

Докторский клуб на Большой Дмитровке, отведенный для проведения II всероссийского турнира, поразил меня своей роскошью. Я видел сверкающие, как зеркало, паркетные полы, устланные мягкими коврами, золоченые люстры, стильную дорогую мебель. Официант, спешивший из буфета с серебряным подносом в руках, тотчас же обратил внимание на мой невзрачный вид и более чем скромную одежду. «Что вам здесь надо?» —строго спросил он меня. Я пояснил, что являюсь участником турнира, и просил провести меня к его устроителю П. П. Боброву. Оказалось, что до начала турнира оставался час и Боброва в клубе еще не было. Официант предложил мне пройти в буфет, там он, указывая на меня, шепнул несколько слов какому-то почтенному старику огромного роста, с большой седой бородой. Я несколько оробел. Незнакомец обратился ко мне: «Вы тоже, молодой человек, участник турнира? Садитесь. Позвольте отрекомендоваться: Эммануил Степанович Шифферс».

Вскоре стали собираться участники турнира и гости. К шести часам вечера зал был полон. Ждали Чигорина. Вдруг шум в зале утих. Среди публики пронесся шопот: «Чигорин! Чигорин!»

— Где же Чигорин? — обращался я с замиранием сердца к соседям.

Наконец я увидел Михаила Ивановича. Он был невысокого роста. Знакомое по портретам лицо показалось мне приветливее и симпатичнее, чем на снимках. Черные с проседью волосы, небольшие усы, окладистая бородка; глаза темные, карие, большие, с несколько суровым и грустным выражением.

Вскоре начался турнир. Здесь я отвлекусь: я хочу познакомить читателя с той своеобразной ролью, которую играла тогдашняя пресса в освещении шахматных событий.

Газета «Московские ведомости» хотя и рассказывала о ходе турнира, но довольно странно: полностью пренебрегая шахматной сущностью борьбы, газета изощрялась в образном описании его внешней стороны, высмеивая поведение участников, их манеру держать себя во время игры и т. п.

Привожу выдержки из статьи «Московских ведомостей» от 28 декабря 1900 г.

«Г. Лебедев часто меняет позы, при игре сильно волнуется, даже лицо его иногда передергивается; он все время ломает руки, нервно щиплет свои жидкие усы и бороду и, сделав на доске ход, быстро срывается со своего места... У него это не случайность, уже — привычка. В течение двадцати сделанных ходов он встал девятнадцать раз».

«Г. Табунщиков любит «удобство», грузно наваливается на шахматный столик и буквально лежит на нем; четыре тонких ножки столика трещат под непосильной тяжестью».

«Мы наблюдали за Антушевым. Его пенсне сваливается на столик при каждом его ходе: скажет «шах» — пенсне прыг на стол».
Подобные «информации» буржуазной газеты о выдающемся шахматном событии звучат для нас как анекдот.

Возвращаюсь к турниру.

Сенсацией первого тура явилась победа Шарова над Яновским, коему многие прочили первый приз, полагая, что Чигорин «не в форме» и вообще уже не тот, каким был в зените своей славы. Вопреки этому мнению, Чигорин одерживал победу за победой. Он ровно и уверенно провел весь турнир, достигнув выдающегося результата: 16.5 очков из 17 возможных (ничья с Яновским).

Я занял в турнире пятнадцатое место, набрав 4.5 очка.

В девятом туре я выиграл у Шарова. Этой партией заинтересовался Чигорин. Партия создала, как видно, у него выгодное представление обо мне. Он подошел и ласково сказал мне: «Не смущайтесь проигрышами. Я тоже вначале много проигрывал, а лишь затем стал выигрывать».

Я увозил из Москвы просьбу Чигорина объединить киевлян для организации в своем городе очередного всероссийского турнира.

Киевские шахматисты встретили идею Чигорина с энтузиазмом, но сумели осуществить ее лишь в 1903 г.

Прежде чем вернуться в Киев, я побывал в Петербурге. Тогдашняя столица России произвела на меня чарующее впечатление своей планировкой, строгой красотой улиц, площадей и парков, обилием архитектурных памятников, создающих монументальные ансамбли. Величественная панорама красавицы Невы заставляла меня подолгу мечтать у ее гранитных берегов.

В «Санкт-Петербургском шахматном клубе» всегда было оживленно и шумно. Шахматная жизнь била ключом и в старинном кафе «Доминик» на Невском проспекте. Сильнейшими шахматистами Петербурга в то время были, помимо М. И. Чигорина, Э. С. Шифферс, С. 3. Алапин, С. Ф. Лебедев, А. М. Левин. Несколько позднее — к 1904—1905 гг.—выдвинулись Евтифеев и 3носко-Боровский.

По возвращении в Киев я увлекся высшей математикой и астрономией, к которым тяготел с юных лет. Я прочел много книг по астрономии и мечтал о научной работе у телескопа. Чтобы получить возможность дальнейшего совершенствования в этой области, я решил встретиться с директором Киевской обсерватории профессором Хандриковым. Явился я к нему на прием утром, задолго до условленного часа, и бродил по саду обсерватории, волнуясь в ожидании встречи. Мне сообщили, что профессор Хандриков еще спит. Наконец, после долгих часов ожидания, швейцар вынес мне конверт: в нем находилось пять рублей и сообщение о том, что вакантных мест сторожа при обсерватории не имеется!

Здесь я впервые в жизни горько заплакал от унижения и тут же написал ответ.

«Профессор! Я мог бы снабдить Вас доказательствами того, что мои теоретические знания дают мне право занять место у телескопа, но боюсь, что не сумею снабдить Вас чуткостью и способностью понять эти доказательства.

Ф. Дуз-Хотимирский P. S. Пять рублей передайте швейцару за услуги».

В тот же день писатель А. И. Куприн, с которым я подружился, пытался утешить меня, утверждая, что шахматная доска — это тот же небосвод, где взлетам мысли предоставлена бесконечность. Он забыл, очевидно,, о своем веселом рассказе «Марабу», где фигуру шахматиста за столом уподоблял нахохлившейся птице.

В 1902 г. я вновь увидел Чигорина: он был приглашен в Киев на гастроли, прошедшие с большим успехом. К сожалению, пребывание Чигорина в Киеве было отмечено конфликтом между Чигориным и проживавшим в Киеве самодуром князем Дадиан-Мингрельским, мнившим себя шахматным гением. Как раз незадолго до приезда Чигорина произошел инцидент между киевским шахматным кружком и «светлейшим князем». В шахматном отделе одной газеты, который редактировался кружком, была помещена проигранная мне князем партия. За это «оскорбление» князь вызвал официально всех членов кружка на дуэль, оставшуюся, конечно, неосуществленной, а меня пытался завлечь на свою квартиру, чтобы избить.

Князь Дадиан-Мингрельский часто приглашал к себе известных шахматистов и за соответствующий гонорар договаривался с ними, что он «выиграет» у них «красивую» партию. Потом он печатал такую партию с собственными хвастливыми примечаниями. «Выиграть» таким же образом у Чигорина было его давнишней мечтой. Однако Чигорин, с возмущением узнав об инциденте с дуэлью и о намерениях князя в отношении себя, отказался посетить Дадиан-Мингрельского. Князь был взбешен и решил отомстить.

Он сумел свести свои грязные счеты с великим русским шахматистом через год, 17 марта 1903 г., при открытии международного турнира в Монте-Карло. Князь, являвшийся почетным председателем турнирного комитета, потребовал исключения Чигорина из числа участников и добился этого: Чигорин не был допущен к участию в турнире и тотчас уехал из Монте-Карло.

Эта история вызвала всеобщее возмущение во всем шахматном мире.

В 1903 г. я был приглашен вести шахматный отдел в газете «Киевская мысль». Работа увлекла меня, и постепенно шахматный отдел стал зеркалом шахматной жизни города и шахматных событий в Петербурге, Москве и за рубежом.

III всероссийский турнир 1903 г., состоявшийся в Киеве, привлек всех сильнейших шахматистов России. В турнире, кроме Чигорина и Шифферса, участвовали сильный петербургский шахматист Юревич, высоко одаренный Левитский, молодой Бернштейн, темпераментный Сальве и его могучий ученик Акиба Рубинштейн. Играл в турнире и я.

После упорной, напряженной борьбы победителем турнира вышел Чигорин, так же как и в обоих предыдущих всероссийских турнирах, проведенных в Москве в 1899 и 1901 гг.

В 1905 г. я посетил Варшаву и Лодзь. В Варшаве зашел в кафе «Семадани» — центр шахматной жизни города. Памятны мне встречи с сильнейшими шахматистами столицы Польши.Прежде всего назову имя престарелого ветерана шахматного искусства Симона Винавера. Это был маленький, худенький, скромно одетый старичок с мягкими манерами. С первого же взгляда он располагал к себе, ласково глядя на вас поверх очков. Говорил он мало, но его редкие замечания, слетавшие с иронических губ, всегда были правильны и остроумны, с ними считались все шахматисты. Винавер посещал кафе «Семадани» почти ежедневно, принимая участие в шахматных разговорах, но в шахматы уже не играл.

Варшавяне гордились Винавером и его блестящими успехами на международных турнирах в семидесятых годах прошлого столетия.

Познакомился я тогда с сильным шахматистом, известным составителем задач Давидом Пшепюркой. Кафе было почти пусто. Пшепюрка перелистывал свежий номер немецкого шахматного журнала, а затем вступил со мною в разговор. На мой вопрос, кто лучший шахматист в городе. Пшепюрка без запинки ответил: «Лучший — я, затем Поплавский, а третий — Флямберг» (тогдашний чемпион Польши). Узнав, что я тоже играю в шахматы, Пшепюрка, как бы снисходя, сел со мною за доску. Результат был для него неожиданным. Из десяти партий он проиграл восемь, выиграв только одну при одной ничьей.

В Варшаве я познакомился и с Флямбергом, шахматистом-профессионалом и крупным теоретиком. Когда в 1911 г. по пути из Сан-Себастьяно в Москву я вновь посетил Варшаву, там состоялся мой матч с Флямбергом, закончившийся со счетом +5 — 1 в мою пользу.

В 1904 г. в Варшаве я познакомился с инженером Поплавским. Это был шахматист-«одиночка»: он не принимал участия в турнирах, но талант имел исключительный. Матч Поплавского с Флямбергом окончился со счетом + 6—1 =3 в пользу Поплавского. Флямберг с трудом довел до победы лишь одну партию, где он поймал противника на не знакомый тому дебютный вариант. Я лично сыграл с Поплавским несколько легких партий, и мне пришлось приложить много усилий, чтобы переиграть своего противника.

После Варшавы я посетил Лодзь — крупный промышленный центр Польши. Меня поразило полное отсутствие городского благоустройства. Не было ни канализации, ни водопровода, что сказывалось на санитарном состоянии города. А ведь в нем насчитывалось до 850 фабрик, дававших своим хозяевам многомиллионные прибыли. «Общество любителей шахматной игры» возглавлял Хаим Яновский — брат гроссмейстера Давида Яновского.
Во время своего пребывания в городе я подружился с Рубинштейном и Сальве. Мы провели товарищеский тренировочный турнир. Я сыграл не особенно удачно, но партии против Рубинштейна и Сальве все же выиграл, после чего вскоре уехал в Киев.

Наступили тревожные и волнующие дни 1905 г., дни, предшествующие первой русской революции. Беспрерывные демонстрации, забастовки, аресты, налеты жандармерии и пр. В те памятные дни было не до шахмат.
Во время митинга у городской думы я был арестован, и мне пришлось познакомиться с киевской тюрьмой. Небольшая комната предварительного заключения была забита арестованными до отказа Негде было ни лечь ни сесть, Нас держали без воздуха и сна. Наконец, нас распределили по камерам. В камере № 1 было двенадцать человек. Чтобы отвлечь заключенных от мрачных мыслей, я стал обучать их шахматной игре. Шахматы мы вылепили из хлеба. Был проведен турнир-чемпионат камеры № 1.

23 октября на основании вырванной у царя амнистии я вместе с другими арестованными был освобожден.

В ноябре 1905 г. после длительного перерыва я снова вернулся к шахматам. Был организован чемпионат Киева, В нем приняли участие шестнадцать человек — сильнейшие шахматисты Киева. На первые места претендовали юрист Николаев, студенты Ловцкий (будущий мастер), Избинский, Бенько. Турнир закончился со следующим результатом: первое место—Дуз-Хотимирский (14.5 очков), второе—Николаев (14.5 очков), третье — Ловцкий (12 очков).

Вскоре после турнира полиция предложила мне покинуть Киев в течение 48 часов.Интересная деталь: моей высылке из города предшествовал новый обыск, при котором была конфискована обширная переписка, которую я вел с шахматистами различных городов России. Это дало повод московской газете «Русское слово» сделать сообщение, что в Киеве, на квартире известного шахматиста Дуз-Хотимирского, полиция изъяла 500 писем, представляющих собою, как предполагается, шифр в его общении с политически неблагонадежными элементами страны.

С чувством душевной боли я оставил любимый город. Я направился в Петербург, где 22 декабря 1905 г. начался IV всероссийский шахматный турнир с участием Чигорина, Рубинштейна, Блюменфельда, Зноско-Боровского, Сальве, Дуз-Хотимирского и других.

На заключительном банкете Всероссийского турнира в «Чернореченском собрании» я играл легкие партии с доктором Крыжановским. Несколько человек, встретясь у рояля, стали напевать революционную песню. Какой-то чиновник потребовал исполнить вслед за этим царский гимн. При первых же его звуках все встали, но я продолжал сидеть за шахматным столиком. Ко мне подбежал чиновник с грозным окриком: «Встать!»

Затем к нам подскочили, чтобы уладить инцидент, устроители турнира Сосницкий, Велихов, Сабуров. Поднялся шум. В конце концов банкет продолжался, но праздничное настроение участников было омрачено.

По окончании IV всероссийского турнира я надолго задержался в Петербурге. Жил я у близкого друга Чигорина Сергея Яковлевича Рождественского, большого любителя шахмат. Однажды мы получили от Михаила Ивановича письмо с приглашением на его именины. Чигорин принял нас очень радушно, а после обеда мы с ним сели за шахматную доску.

Я прогостил у Чигорина два дня. Он интересно рассказывал о своих заграничных поездках, о встречах с известными шахматистами. Сыграли мы с ним за эти дни много партий. Вначале я терпел поражения, но затем несколько освоился, и игра пошла с переменным успехом, доставив мне не только удовольствие, но и принеся большую пользу. Высказывания Чигорина, оценка им тех или иных дебютов легли в основу моих теоретических взглядов и моего дебютного репертуара.

Чигорин скептически относился к шахматным взглядам Тарраша и Шлехтера. Его раздражали их бесчисленные догматические поучения, их недооценка живой, творческой мысли. «Дерзайте, живите своим умом,— только тогда выбудете по-настоящему творить», — дал Чигорин мне совет на прощание.

После утомительных мытарств по городам судьба забросила меня в сердце России — Москву.Это были дни мрачной реакции, разгул которой болезненно отражался на всей культурной жизни, в том числе и на шахматной. Ушли в область предания крупные соревнования, проводимые «Московским шахматным кружком», в котором главную роль играл энтузиаст шахматного искусства Павел Павлович Бобров.

Случайно я узнал, что в маленькой комнатке отдыха при коммерческом суде процветают шахматы. В промежутке между делами присяжные поверенные и стряпчие коммерческого суда заглядывали в эту комнату с целью отдохнуть, закусить, побеседовать, подготовиться к выступлению в суде, а попутно поиграть в шахматы.

Здесь я встретился с участниками 11 всероссийского турнира А. Ф. Гончаровым, В. И. Ненароковым, с сильным московским шахматистом Р. А. Фальком. Здесь же я познакомился с юристами, нуждающимися в переписке дел, и стал добывать средства к жизни перепиской бумаг.

Вскоре я стал вести занятия по шахматам со студентами Университета, Института путей сообщения и Высшего технического училища, в которых насчитывалось немало сильных шахматистов. По моему предложению был организован матч между Университетом и Высшим техническим училищем.

Однажды на Тверской улице я невзначай увидел вывеску «Московское общество любителей шахматной игры». Моему удивлению не было предела, но оказалось, что эта вывеска прикрывала картежный клуб, расположившийся в центре Москвы в богато обставленном помещении. Там не было ни шахмат, ни шахматистов!

Дирекция клуба любезно выслушала мои негодующие протесты и, видимо, опасаясь вмешательства полиции, предложила выделить помещение и необходимые средства для организации шахматного кружка. Я поделился этими отрадными новостями с московскими шахматистами, и предложение дирекции клуба было нами принято. Тотчас было избрано бюро шахматного кружка в составе Урусова, Фалька и меня, немедленно был приобретен шахматный инвентарь. Работа закипела.

В 1907 г. были организованы два турнира мастеров. В первом из них принял участие приглашенный в Москву М, И. Чигорин. Во втором — известный венский мастер Георг Марко. Кроме того, Чигорин и Марко дали несколько сеансов одновременной игры. Я принял участие в обоих этих небольших турнирах. В одном вышел победителем, став на очко выше Марко, в другом турнире с участием Чигорина я утерял завоеванное было лидерство вследствие неявки по болезни на партию с Гончаровым, в результате чего мне было засчитало поражение, и удовольствовался третьим местом.

С этого же года я начал выступать и на международной арене. Моим первым дебютом был турнир в Карлсбаде 1907 г., принесший мне звание международного мастера. Приглашение поехать туда я получил от П. П. Сабурова. Он стоял тогда во главе шахматного движения Петербурга и держал связь с руководителями шахматной жизни Запада. Сабуров знал, что у меня не было средств на заграничное путешествие. Но его не интересовало материальное положение шахматиста, которому предстоит защищать спортивную честь России в ответственном соревновании.

Все же кое-как я доехал до Карлсбада, но это истощило все мои средства. В Карлсбаде я бедствовал. Увидев меня к половине турнира исхудавшим и бледным, Чигорин спросил, не болен ли я? Я ответил отрицательно. Он догадался, что я просто голодаю. Он обозвал руководителей «Всероссийского шахматного общества» «бесчувственными прохвостами», помог мне устроиться и организовать свой быт.

Здесь же в Карлсбаде состоялась моя последняя встреча с Чигориным, страдавшим тяжелой болезнью (диабет). Вспоминаю наши последние вечера в Карлсбаде, наши прогулки, когда я сопровождал ослабленного недугом Чигорина после турнира до гостиницы, где он жил. Подточенный болезнью, Чигорин не выдержал напряжения турнира и занял необычное для себя скромное место в таблице, но в отдельных партиях в полном блеске проявлялся его огромный талант.

Спустя короткий промежуток времени 12 января 1908 г. Чигорин умер. Ушел из жизни яркий шахматный самородок, основоположник отечественной шахматной школы, энтузиаст-общественник. Могучий талант Чигорина, его самоотверженная общественная деятельность и литературные труды подняли авторитет русского шахматного искусства на небывалую ранее высоту.

После моего возвращения из Карлсбада в Москву ко мне зашел один московский шахматист, чтобы сообщить мне о том, что в одном подростке он узрел будущего чемпиона мира по шахматам. Я всегда относился с осторожностью к многообещающим «вундеркиндам», считая, что нельзя точно предсказать развитие шахматного таланта. Тем не менее я согласился посетить этого юношу и на другой же день побывал у него. Передо мною стоял красивый стройный блондинчик. Мы познакомились. Его игра не произвела на меня особого впечатления. Однако я согласился провести с ним систематический курс шахматного обучения, начиная с дебютов и далее по теории середины игры и окончания. Мы занимались два раза в неделю.

К удовлетворению моего педагогического самолюбия, в течение каких-нибудь трех-четырех месяцев 1908 г. этот пятнадцатилетний подросток сделал блестящие успехи и стал опаснейшим противником для сильнейших шахматистов Москвы.

Это был будущий чемпион мира — гениальный Алехин.

Кроме Карлсбадского турнира 1907 г., я принимал участие в международных турнирах в Праге в 1908 г., в Гамбурге в 1910 г. и в Карлсбаде в 1911 г. Кроме того, в 1909 г. в Петербурге я играл в большом международном турнире, посвященном памяти М. И. Чигорина.

Участвовал я и в отечественных соревнованиях: в турнире русских мастеров в Вильно 1909 г. и в чемпионате Петербурга 1910 г., в котором я разделил первое-второе места со Зноско-Боровским. В 1908 г. я сыграл вничью матч с чемпионом США Маршаллом со счетом +2—2=2.

В те же годы я много путешествовал, посетил Берлин, Сан-Себастьяно и ряд чешских городов, выступая в сеансах одновременной игры и играя партии против консультантов и отдельных национальных мастеров.

После нескольких лет напряженного творческого и спортивного труда меня охватило чувство острого разочарования, вызванного ненормальным положением шахматного мастера в дореволюционной России. Я решил навсегда бросить шахматы. Я отдал им все силы своей молодости, круг моих интересов невольно замыкался квадратом шахматной доски, от которой рябило в глазах. И вместе с тем, несмотря на все усилия и достигнутые спортивные успехи, я не мог обеспечить себе хотя бы самого скромного материального благополучия, которое давало бы уверенность в завтрашнем дне. Шахматисты, да и вообще все спортсмены, не встречали со стороны царского правительства ни внимания, ни моральной или материальной поддержки.

Успешная защита спортивной чести своего отечества на международной арене считалась частным делом спортсмена! А когда он с возрастом терял силы, его ожидали забвение, мрачная старость и нищета.

Все эти мысли тревожили меня. Это был настоящий душевный кризис.

Шахматы я оставил, и только спустя одиннадцать лет моя дружба с ними возобновилась. После Великой Октябрьской социалистической революции шахматы стали достоянием нового, советского человека, стали фактором, способствующим гармоничному развитию личности, укрепляющим волю к победе, развивающим память, фантазию, внимание.

В период своего шахматного бездействия я только два-три раза имел случайные спортивные выступления: встречу с Капабланкой в Петербурге в 1913 г. и партии с Алехиным в 1915 г. Последний, приезжая в Петербург, часто посещал кафе «Рейтер» на углу Невского проспекта и Садовой улицы, где теплилась шахматная жизнь города. Игра там велась исключительно на денежные ставки. Постоянными завсегдатаями кафе являлись шахматные профессионалы, ждавшие своих «жертв» — случайных любителей игры. В таких неблагоприятных условиях будущие мастера вынуждены были совершенствоваться, так как другого места для этого не существовало. В кафе «Рейтер» можно было встретить сильнейших шахматистов города.

Алехин обратился ко мне с просьбой сыграть с ним несколько партий. Я согласился. Мы сыграли двадцать одну партию. Перевес в одно очко оказался на моей стороне.

Вторично я встретился с Алехиным за шахматами в том же году в двух матч-турнирах, где противники играли между собой по четыре раза. В первом круге мой счет против Алехина: проигрыш и ничья, во втором круге — две победы. Партии этого соревнования, к сожалению, не сохранились.

Поскольку я коснулся Алехина, хочу описать в двух словах его участие во Всероссийском турнире мастеров 1913 г. и в Международном турнире 1914 г., состоявшемся в Петербурге.

Во Всероссийском турнире мастеров, дававшем победителю право участия в международном турнире, победителями оказались Алехин и Нимцович, набравшие по 13 очков. Затем был проведен решающий матч между ними из двух партий. Первую партию Алехин выиграл. Вторую партию Нимцович провел в необычной обстановке. Он поставил ультимативное условие играть против Алехина, пользуясь лишь карманными шахматами, мотивируя свое требование нежеланием глядеть на антипатичную физиономию, которой будто бы обладает Алехин. Его требование удовлетворили. Алехин сидел за доскою против незримого противника, а Нимцович порхал по залу среди публики с карманными шахматами в руках, рассыпая прибауточки и передавая свои очередные ходы через секунданта. «Психическая атака» Нимцовича достигла цели: вторую партию Нимцович выиграл, уравняв счет матча. В итоге к участию в международном турнире допущены были и Нимцович и Алехин.

В Международном петербургском турнире гроссмейстеров 1914 г. с первых же туров развернулась острая, напряженная борьба. Интерес петербургских любителей шахматной игры к турниру был необычайный. Всех волновал вопрос, кто же будет победителем: Ласкер, Рубинштейн или Капабланка? Лидерство сразу захватил Капабланка, бывший тогда в расцвете сил. Все были склонны видеть будущего победителя именно в нем. Капабланка не скрывал, что вполне согласен с этим прогнозом.

Помещение, выбранное для проведения турнира, оказалось неудачным. Во время игры шахматные столики были вплотную окружены посетителями турнира. «Болельщики» склонялись над головами гроссмейстеров, мешая участникам. Победителем турнира вышел все же тогдашний чемпион мира Ласкер. Вторым оказался Капабланка, а молодой Алехин выдвинулся на третье место, опередив прославленных гроссмейстеров Рубинштейна, Тарраша, Маршалла и других. Уже тогда многие видели в Алехине будущего претендента на мировое шахматное первенство.

Возвращаюсь к воспоминаниям о себе.
Оставив шахматы, я поселился в Петербурге и стал служить в газете «День». Когда я видел случайно сквозь зеркальные стекла кафе «Доминик» согнувшиеся за шахматными столиками фигуры, я чувствовал к ним нечто вроде соболезнования.

Однако климат Петрограда заставил меня покинуть этот чудесный город. В 1916 г. я уехал на далекий Урал, где поступил на службу в Богословский горный округ, насчитывающий у себя свыше 70 000 рабочих. В округе находились знаменитые Туринские рудники, каменноугольные копи, химический завод-гигант, медеплавильный завод, большое лесничество.

С каждым месяцем на Урале росло революционное настроение рабочих. Чувствовалось, что надвигаются большие события. Все острее и чаще происходили стычки рабочих с администрацией.

Великая Октябрьская социалистическая революция была встречена трудящимися с ликованием.

По заданию профсоюзной организации я в числе других товарищей объезжал округ, проводя с рабочими политические беседы.

Летом 1918 г. Урал был занят Колчаком. Начались расстрелы, репрессии. Меня бросили в одиночную камеру Екатеринбургской тюрьмы, где продержали несколько месяцев. После разгрома Колчака в 1919 г. я, находясь в Екатеринбурге, узнал крайне интересную и важную новость о том, что Советское правительство в цели подготовки трудящихся к защите завоеваний Октябрьской революции в 1918 г. создало специальную организацию—Всевобуч, которая наряду с всеобщим военным обучением проводила и физическую подготовку советской молодежи. Большое внимание стало уделяться и шахматам.

Это сообщение прозвучало для меня как призыв на работу в области любимого искусства. Правительство открыло народу доступ к шахматам! Не помню, как домчался я до Екатеринбургского отделения Всевобуча и представился там, как шахматный мастер.

Меня радушно встретили и поручили организовать шахматное движение на Урале.Я создал при местном Всевобуче шахматно-шашечную секцию, вовлек в нее молодежь, вел организационно-инструкторскую и учебно-методическую работу не только в городе, но и на отдельных заводах Урала.

В 1921 г. я переехал в Москву. Шахматная жизнь в Москве и Петрограде возрождалась быстрыми темпами. Мастера и сильнейшие шахматисты включались в работу Всевобуча.

В Москве проживали А. Ф. Ильин-Женевский, А. И. Рабинович, В. И. Ненароков, Н. Д. Григорьев, Б. М. Берлинский; в Петрограде — П. А. Романовский, И. Л. Рабинович и другие.
Многие центральные газеты открыли постоянные шахматные отделы. В Петрограде начал выходить «Шахматный листок Петрогубкоммуны», который вскоре преобразовался в журнал «Шахматный листок».

В 1922 г. состоялся командный матч Москва—Петроград окончившийся победой Москвы. В 1923 г. был организован Всесоюзный турнир в Петрограде. В Москве начал выходить журнал «Шахматы». Повсеместно стали создаваться шахматные кружки. Шахматы проникли в широкие народные массы.

В 1924 г. в Москве при Высшем совете физической культуры была организована Центральная шахматная секция, на которую были возложены задачи организации и развития массового шахматного движения. Секция приступила к изданию шахматно-шашечного журнала «64» и привлекла к инструкторско-организационной и учебно-методической работе ведущих шахматистов страны — энтузиастов шахматного движения.

С этого момента я всецело отдался делу внедрения шахматного искусства в массы: проводил лекции, беседы, сеансы одновременной игры, организовывал шахматные кружки.

Вскоре Центральная шахматная секция стала командировать меня для проведения такой же работы на периферии. В течение семи следующих лет, с 1924 по 1931 гг., я объездил почти весь Советский Союз — от Белого моря до Кавказа, от Балтики до Владивостока, передавая свой опыт и знания молодежи в восьми советских республиках: Украине, Белоруссии, Узбекистане, Казахстане, Туркмении, Грузии, Армении, Азербайджане.

В 1936 г. я, будучи в Ашхабаде, принимал участие в организации первого в истории нашей страны колхозного турнира. Среди его участников были хлеборобы, хлопководы, пастухи.

Сам я за годы Советской власти участвовал во Всесоюзных первенствах 1923, 1924, 1925, 1927 и 1933 гг.

Начиная с 1939 г. по настоящее время я веду работу в шахматной секции спортивного общества «Локомотив», возглавляя шахматную организацию железнодорожников.

В годы Великой Отечественной войны я проводил шефскую работу в московских госпиталях и за это получил ряд благодарностей от раненых бойцов.

За организаторскую и педагогическую работу мне присвоено звание заслуженного мастера спорта.

Таков мой шахматный путь.

Выражаю благодарность международному мастеру М. М. Юдовичу и большому любителю и знатоку шахматного искусства С. Ф. Шишко, которые своим дружелюбным участием поддержали мое творческое настроение и вселили а меня уверенность в своих силах.

Источник: Ф.И.Дуз-Хотимирский, М., ФиС 1954


 

САЙТ "ГЕНЕЗИС"   
ШАХМАТЫ И КУЛЬТУРА
 

Рейтинг@Mail.ru