В углу клубной комнаты ХСМЛ (Христианский союз молодых людай в Канаде) было четыре шахматных столика, и до четырех часов дня они пустовали. В это время сюда начинала заходить, обычно парами, «мелюзга». Это были школьники, которые заскакивали в клуб, возвращаясь с занятий домой. К пяти часам их вытесняла служащая молодежь. С таким же успехом они могли бы играть в блошки.

Но однажды в этих водах появилась «акула». «Акулой» оказался высокий человек, которому было далеко за пятьдесят, с огромной головой, одетый недорого — такую одежду можно легко купить во второсортных универмагах. На нем были брюки из синего сержа, и они были коротковаты для его длинных ног; серый пиджак имел весьма поношенный вид. Склонившись над шахматным столиком, он походил на огромного паука. Перед ним в четком порядке выстроились фигуры. Он, по-видимому, ожидал партнера.

Поскольку рядом никого не было, я подошел к этому странному посетителю и спросил его, не хотел бы он сыграть партию. Его лицо было серым и безжизненным. «Жизнь обошлась сурово с этим человеком, — сказал я себе и спросил громче: — Вы играете в шахматы?».
Неожиданно его глаза, устремленные на доску, оживились. Они взглянули на меня, но голова оставалась неподвижной. Казалось, его глаза существовали отдельно от него самого. В них появился еле заметный огонек, жестом он попросил меня сесть и затем быстро сыграл d2—d4.

Я разыграл староиндийскую защиту, он без колебаний поставил коня на d2 и начал пешечную атаку на королевском фланге. За несколько минут он разгромил меня и объявил изящный мат.

В следующей партии я играл белыми и пошел е2—е4. Без колебаний он избрал сицилианскую защиту. Через десять ходов моя позиция снова оказалась проигранной, и я с отчаяния пожертвовал слона, стремясь перехватить инициативу. Именно в этот момент я почувствовал, что впервые этот странный человек ощутил мое присутствие. Казалось, что какая-то раздражающая мелочь из реального мира вне шахматной доски вторглась в его внутренний мир. В первый раз он заговорил.
«Он хочет меня запутать!» — сказал он самому себе с мягким европейским акцентом.
Спустя пять ходов я сдался. Он снова быстро расставил фигуры и едва заметным движением головы предложил мне сыграть еще раз. Но с меня уже было достаточно. Я понял, что был полностью переигран.
«Мне надо идти», — сказал я и затем спросил его имя, будучи почти уверен, что играл с каким-нибудь знаменитым гроссмейстером. Он ответил, но оно мне ничего не говорило. Свенсен. Я никогда не слышал о шахматисте по фамилии Свенсен.

Так началось царствование мистера Свенсена за шахматными столиками в клубе ХСМЛ. «Мелюзга» приходила и уходила, но «большая акула» оставалась. Я скоро узнал, что он живет в комнате в мужском общежитии. Распорядок дня у него всегда был один и тот же. Он поздно вставал и завтракал в кафетерии. Затем он шел в клуб и там сидел молча за пустым шахматным столиком. Иногда он оставался совершенно неподвижным в течение нескольких часов, пока кто-нибудь не просил его сыграть. Но если он был акулой, то он был доброй акулой, и так как его шахматная репутация среди «мелюзги» росла, то он щедро давал советы, как избежать идиотских ошибок.

«Мы ставим коня перед слабой пешкой. Теперь она никуда не убежит».
«O! Какой болван! Он собирается атаковать пешечную цепь с вершины, а не с основания!»

Они полагались на его советы так же, как полагались бы на советы Алехина или Капабланки, и некоторые начали прогрессировать. Но несмотря на то, что они его уважали, он внушал им страх. Он был для них только шахматистом, но не человеком, пока они не увидели его побежденным.

Однажды, примерно через полтора месяца после первого появления мистера Свенсена в клубе, ореол его непобедимости померк. Когда я шел в кафетерий поужинать, то, проходя через клуб, заметил кучу «мелюзги», окружившую шахматный столик. Свенсен играл против молодого человека с циничной внешностью.

«Это Гроссман, местный чемпион! — прошептал мне какой-то «клоп». — Он побил Свенсена два раза подряд!»
Гроссман обращался то к доске, то к зрителям. Эта привычка всех сильных шахматистов, играющих в кафе, — нечто вроде психологической войны.
«Он опять пошел ладьей! Проигрывающий ход! Кто сказал, что он может играть в шахматы? Слон цэ шесть — теперь ему крышка!». Мистер Свенсен колебался. Я видел, что он испуган. Он пошел королем на дэ восемь.
«Король дэ восемь! — воскликнул Гроссман с презрением. — Вот так ход! Теперь мат в пять ходов. Если он не сдастся сейчас же!»
На моих глазах мистер Свенсен сдался еще раз. «Бедняга, — подумал я, — просто хороший игрок, не больше. Конечно, и я мог побить его».

Когда мы встретились с ним через несколько дней, я действительно побил его, и именно тогда я заинтересовался мистером Свенсеном как человеком. Что делал этот одинокий пожилой человек, живший совершенно один в общежитии ХСМЛ? Был ли он женат? Были ли у него дети?

«Вы замечательный шахматист, — сказал я ему, и это был первый комплимент, полученный им от меня. — Почему вы не участвуете в чемпионате города?»
«Нет-нет, — запротестовал он. — Я слишком стар. Я играю только в кафе».

Он рассказал мне немного о себе. Его жена жила в Нью-Йорке. Он очень любил ее, но она была настроена против шахмат. Да, у него были дети. Два парня, оба женаты. Но они принесли ему разочарование. Они — не шахматисты. Почему он уехал из Нью-Йорка в Канаду? Виновата его жена Мейбл. Они поссорились. Она сказала ему, что не желает его больше видеть.

«Когда-нибудь, возможно, она простит меня, — сказал он. — Тогда я вернусь в Нью-Йорк».

Бедный старик. Играть с ним в шахматы, как я хорошо понимал, было единственным средством утешить его. Но эту жертву я не мог приносить слишком часто.

Однажды, примерно через неделю, войдя в клуб, я увидел, что он разговаривает с пожилой седой женщиной, спокойное и доброе лицо которой глядело на него с пониманием и любовью. А какая перемена произошла с мистером Свенсеном! Мертвенная бледность покинула его лицо, на щеках появился румянец.

«Я хочу, чтобы вы познакомились с моей женой Мейбл, мистер Смит, — сказал он мне. — Она простила меня. Мы возвращаемся в Нью-Йорк вместе».
«Мой муж рассказывал мне о вас, мистер Смит», — сказала миссис Свенсен.
«Он замечательный шахматист, — заметил я, не зная, что сказать. — Я надеялся сыграть с ним сегодня».

«Вам придется посетить нас в Нью-Йорке, — сказала она. — Наш поезд уходит через час». Она посмотрела на мужа, и в выражении ее глаз промелькнула искра понимания. «Поторопимся, мой дорогой, мы должны еще упаковать вещи».

«Мейбл, — сказал он, — чемодан наверху в моей комнате, и все что у меня есть, я положил в него. Я буду ждать тебя на вокзале у журнального киоска через сорок минут. Осталось как раз время для одной последней партии с моим другом, мистером Смитом».

Он, как всегда, сыграл d2—d4, а я ответил своей обычной староиндийской. Однако у него теперь не получалось пешечное наступление на королевском фланге, ибо не зря же я, просиживал ночи, обнаружил, что мою позицию можно держать, контратакуя в центре. Прошло полчаса, но партия была еще далека до окончания.

«Мистер Свенсен, — сказал я. — Вам уже надо идти. Мы можем записать позицию и продолжать партию по переписке».
«Играйте, — коротко ответил он. — Через пять минут я выиграю».
Он был прав. Когда он объявил мат, оставалось еще время.
«Вы должны поторопиться, мистер Свенсен, — сказал я. — Увидимся в Нью-Йорке».
«Да, разумеется», — согласился он, но продолжал смотреть на доску, а время шло. Наконец он сказал: — «Слушайте, мистер Смит, мы сыграем еще».
«Но ваша жена! Ваш поезд! Вы опоздаете!». Он, казалось, забеспокоился.
«Если бы вы сыграли ферзь аш шесть, вы могли бы сделать ничью», — сказал он наконец.
«Ваша жена! Ваш поезд».

Отчаяние в моем голосе медленно вернуло его в реальный мир, но он лишь пожал плечами.
«Мейбл понимает меня, — сказал он. — Если я не пойду на вокзал, она придет сюда. Мы сядем на более поздний поезд».

Была моя очередь играть белыми, и я пошел е2—е4. Он ответил, как обычно, сицилианской защитой.
Мы играли еще два часа, но миссис Свенсен не вернулась. Я никогда ее больше не видел. Что же касается мистера Свенсена, то, если вы хотите познакомиться с ним сами, вам стоит лишь зайти в клуб в любой день недели. Вы найдете его там, склонившегося над одним из шахматных столиков, живущего в своем собственном мире, где Справедливость всегда основывается на Логике.

Дэвид Стевенсон
МИСТЕР СВЕНСЕН
Перевод Л. Харитона из журнала „Chess Life", 1969 г.
Источник: "Шахматы в СССР" №12, 1975