1915

Хотя фактически ни одинъ великій полководецъ не совмѣщалъ въ себѣ еще и талантовъ шахматиста, какъ и, наоборотъ, никто изъ знаменитыхъ шахматистовъ не былъ одновременно выдающимся военачальникомъ,— мнѣніе о родственности войны и шахматъ не только съ теченіемъ лѣтъ не исчезаетъ, но все болѣе крѣпнетъ и крѣпнетъ. Такое упорство тѣмъ примѣчательнѣе, что оно держится вопреки всѣмъ явнымъ различіямъ, которыя существуютъ между интересующими насъ кровавой и безкровной борьбой, и которыя достаточно перечислить, чтобы они стали понятны каждому.

Прежде всего, въ шахматахъ мы имѣемъ дѣло съ матеріаломъ бездушнымъ, бездушнымъ настолько, что самая матеріальная и механическая изъ составныхъ частей арміи является капризнѣе его. Не говоря о хрупкихъ аэропланахъ и автомобилях о надрывающихся, устающихъ лошадяхъ,— у прочной линейки смогугь сломаться колеса, мортира можетъ увязнуть въ грязи, орудіе можетъ износиться и выбыть изъ строя, — ихъ даже сравнівать нельзя съ шахматными фигурами, которыя при всѣхъ обстоятельствахъ остаются одинаковыми и до самаго конца, пока только не взяты, не могутъ отказаться отъ работы.
Но если мы перейдемъ къ самой арміи, къ людямъ, ее составляющимъ, то есть къ тому, что въ концѣ концовъ рѣшаетъ сраженіе, то мы сразу увидимъ, какъ приблизительна аналогія между солдатами и oфицерами и пѣшками и слонами, и поймемъ, почему полководцам надлежитъ быть (что совсѣмъ не нужно шахматисту) еще и психологомъ, знать душу своего войска. Шахматистъ, составляя план, самъ его и осуществляетъ, и ни одна шашка въ его рукахъ не можетъ сдѣлать ни больше ни меньше того, что онъ самъ и назначилъ: поэтому онъ долженъ отшлифовать свой замыселъ до послѣднихъ мелочей, ибо никто другой ему помочь (как и повредить) не можетъ, но зато он за выполненіе его боится не больше, чѣмъ за его обдумываніе.

Совсѣмъ напротивъ полководецъ. Онъ набрасываетъ планъ только въ самыхъ общих чертахъ, а всѣ подробности предоставляетъ разработать уже отдѣльнымъ единицамъ; и онѣ до послѣдняго обознаго солдата, оказываются самостоятельными, имѣютъ свою иниціативу, и отъ нихъ многое — если не все —зависитъ. И каждый изъ нихъ, до безконечности разнообразныхъ и перемѣнчивыхъ, имѣя опредѣленную мѣру выносливости, мѣру храбрости и разумѣнія, можетъ оказаться — ожиданно или неожиданно — обладателемъ силъ, столь растяжимыхъ и эластичныхъ, что невозможное вчера становится сегодня легко достижимымъ, и трудное для одного другому дается шутя. Если въ шахматахъ конь всегда конь и можетъ перейти кратчайшимъ путем съ b1 на g3 не меньше, какъ въ три хода, то на войнѣ пѣхота, нормально дѣлающая 25—30 верстъ въ день, вдругъ покрываетъ за сутки переходъ въ 50 верстъ и появляется тамъ, гдѣ ея никто не ждалъ.

Въ графическомъ изображеніи планъ и его осуществленіе въ шахматахъ представляются, какъ двѣ прямыя, другъ другу параллельныя, линіи: въ военном же дѣлѣ осуществленіе, раздробленное между тысячами и милліонами мельчайшихъ, но все же по-своему свободныхъ частицъ, оказывается всегда волнистой, если не кривой, линіей по отношенію къ прямой плана. Такъ что, быть ли индивидуалистомъ и придавать значеніе личной иниціативѣ и смѣлости послѣдняго солдата, быть ли послѣдователемъ Толстого („Война и миръ") и лишать личнаго начала самого полководца, искусству котораго при этомъ остается лишь умѣніе отгадать стихійное начало въ событіяхъ, проявляющееся во всѣхъ, — и въ томъ и въ другомь случаѣ нельзя не признать огромной разницы между войной и шахматами: въ послѣднихъ ни игрокъ никакимъ стихіямъ не подвластенъ, ни фигуры не имѣютъ никакой иниціативы.

Другая разница не менѣе очевидна, но и не менѣе важна. Шахматная доска всегда равна и вездѣ одинакова: тѣ различія въ ея квадратахъ, которыя все же существуют, зависятъ лишь отъ положенія фигуръ да отъ ихъ собственнаго расположенія (в центрѣ, на флангахъ и т. п.), но не отъ ихъ свойствъ самихъ по себѣ. И совсѣмъ по-другому на войнѣ. Рѣки, горы, болота, долины, бороздя фронтъ, такт его видоизмѣняютъ, что совсѣмъ иначе располагаются войска въ зависимости отъ свойствъ самой мѣстности.
Въ то время какъ гладкую доску изучать нечего, военачальникъ долженъ детально знать карту театра войны, ибо выполненіе всѣхъ его рѣшеній стоитъ въ непосредственной зависимости отъ нея. Наступленіе наше на японскія позиціи на Шахэ въ сентябрѣ 1904 года не удалось (и не могло удаться), потому что обходъ былъ предпринятъ противъ праваго ихъ фланга, расположеннаго въ высочайшихъ горахъ, настолько къ тому же мало нами изслѣдованныхъ, что карты на ихъ мѣстахъ зіяли бѣлыми пустыми пространствами. Самыя незначительныя части могли здѣсь обороняться неограниченное время противъ непріятеля, хотя бы въ три раза сильнѣйшаго, и это освобождало крупныя силы, которыя могли быть направлены в контръ-атаку на другіе, болѣе уязвимые, ослабленные участки фронта.

Наконецъ третье, наиболѣе существенное различіе заключается в томъ, что въ шахматахъ не только начинается бой при равныхъ и одинаково расположенныхъ силахъ, вполнѣ извѣстныхъ противнику, но послѣднему виденъ и каждый дальнѣйшій маневръ. Шахматистъ не может, незамѣтно передвинуть фигуру: скрытою является только мозговая его работа. Слѣдовательно, единственно, что шахматисту остается, это — так построить и подготовить свой планъ, чтобы врагь, видя ходы, не угадывалъ ихъ связи, понималъ смыслъ каждаго отдѣльнаго движенія не в самый моментъ свершенія его, а сколь возможно позднѣе. На войнѣ же, до всякаго проникновенія въ смыслъ, надо распознать, какія передвиженія совершаются и, какъ бы идеально ни была поставлена развѣдывательная часть, она никогда не можетъ ручаться, что видитъ "все“, такъ какъ очень часто перестроенія производятся в такой глубинѣ, куда не попадаетъ никакой вражескій взглядъ. Такъ, въ октябрьской операціи подъ Варшавой развертываніе русскихъ силъ происходило на правомъ берегу Вислы, тогда какъ бои шли на лѣвомъ, и притомъ в значительномъ удаленіи oт рѣки. Естественно, что полководцу въ гораздо большей степени, чѣмъ шахматисту, приходится часто дѣйствовать наощупь. наугадъ, на основаніи самыхъ отрывочныхъ и неопредѣленныхъ данныхъ, привлекать на помощь карту, пути сообщенія и т. д., — все это дѣлаетъ боевыя предположенія и предначертанія куда болѣе шаткими и общими, нежели шахматныя.

Если прибавить сюда еще незнакомыя шахматамъ организацію тыла, снабженія арміи, зависимость ея oт погоды и т. д.. то мы откроемъ столько различій между шахматами и войной, что. пожалуй, откажемся признать между ними какое-либо сходство. Однако мы сейчас же можемъ опровергнуть такой выводъ, ибо все эти различія характеризуются следующей, объединяющей ихъ чертой: всѣ они происходятъ от того, что чистыя, математическія силы шахматъ осложнены на войнѣ различными житейскими подробностями, дѣлающими ихъ шаткими и неустойчивыми. Если расчленить генеральный бой на рядъ отдѣльныхъ эпизодовъ и въ каждомъ дѣлать разслѣдованіе ихъ психологической подоплеки, тогда между шахматами и войной мы не обнаружимъ никакихъ точекъ соприкосновенія: но если мы захотимъ понять общій планъ сраженія, его развитіе внѣ случайностей подвига, паники, непроходимости рѣки и прочихъ мелочей, т.-е, очистить его отъ нихъ и отвлечь, то мы сразу увидимъ, что шахматы и война по существу одно: первые являются лишь болѣе идеальнымъ, схематическимъ прообразомъ второй. Поэтому такъ много общаго въ наукѣ и теоріи шахматъ и войны: потому-то наилучшей провѣркой военной стратегіи и тактики является шахматная, какъ идеальное ихъ воплощеніе. Поэтому очень интересно бросить взглядъ на способъ веденія нынѣшней войны нѣмцами съ точки зрѣнія принциповъ, выработанныхъ и незыблемо утвержденныхъ шахматнымъ мышленіемъ.

II

При каждой неудачѣ нѣмцевъ русскіе шахматисты шутятъ: "имъ бы назначить главнокомандующимъ Ласкера: авось бы лучше вышло". Вышло ли бы лучше, или нѣтъ, неизвѣстно, но что многое было бы по-иному, нежели теперь, это не подлежитъ сомнѣнію.

Ласкеръ, живущій въ Берлинѣ, всѣмъ извѣстенъ, какъ шахматный чемпіонъ міра. Но далеко не всѣ знаютъ, что онъ не только исключительной силы игрокъ, но и выдающійся теоретикъ, обосновавшій и развившій принципы шахматной игры, на которыхъ базируется современное шахматное искусство, и которымъ онъ придалъ универсальное значеніе, видя ихъ проявленіе во всякой борьбѣ. Для философскаго ихъ освѣщенія онъ издалъ даже двѣ книги: „Борьба“ и „Пониманіе міра": здѣсь шахматы являются уже не болѣе, какъ отправной точкой, однимъ изъ многихъ примѣровъ.

Думается, что весьма любопытно въ самыхъ общихъ чертахъ прослѣдить взгляды Ласкера, насколько они находятъ примѣненіе или опроверженіе въ современной войнѣ. Ласкеръ — не случайный шахматистъ: принципы его выработаны не ad hoc и приняты едва ли не всѣми теперешними шахматистами. И если даже не придавать чрезмѣрнаго значенія нашей провѣркѣ военной стратегіи шахматною, все же кое-что объяснить и освѣтить она окажется въ состояніи.

И вотъ первое, что мы обнаружимъ при такой провѣркѣ, это — рѣшительное расхожденіе между германской военной стратегіей и шахматной въ самомъ центральномъ ихъ пунктѣ, какъ разъ въ томъ, который является наиболѣе важнымъ завоеваніемъ современной шахматной теоріи и, въ частности, теоріи Ласкера.
Дѣло въ томъ, что военная стратегія нѣмцевъ знаетъ только наступленіе, и это настолько, что ихъ армія даже не обучается отступленію и оборонѣ, допуская послѣднюю лишь какъ временное переходное состояніе къ новой атакѣ и утверждая, что перешедшій къ оборонѣ тѣмъ самымъ отказался отъ побѣдъ.

Совсѣмъ обратное говоритъ Ласкеръ. По его мнѣнію, въ наступленіе переходить можно лишь тогда, когда имѣешь извѣстныя значительныя преимущества, въ силахъ ли, или въ ослабленности позиціи противника, такъ что нормальнымъ видомъ стратегіи является оборона, до тѣхъ поръ пока не явится серьезныхъ поводовъ къ переходу въ наступленіе: если же послѣднее предпринять безъ достаточныхъ основаній, то оно ведетъ къ разстройству собственной позиціи, контръ-атакѣ противника и слѣдующей отсюда катастрофѣ. Вѣдь если видѣть неудобства для обороняющагося въ томъ, что онъ, не зная гдѣ нападающій сосредоточитъ свой главный ударъ, принужденъ держать войска наготовѣ по всей линіи фронта и все же можетъ оказаться въ извѣстномъ пунктѣ слабымъ, то не во много ли разъ невыгоднѣе положеніе наступающаго, который для натиска въ извѣстномъ пунктѣ долженъ ослабить всѣ остальные участки, куда и ринется обороняющійся, уже узнавшій расположеніе войскъ противника. И если послѣдній, принимая бой на заранѣе избранныхъ и подготовленныхъ позиціяхъ, можетъ разсчитывать даже съ небольшими силами отразить любой натискъ врага, то нападающій, разстроенный первой неудавшейся атакой, можетъ при послѣдующей контръ-атакѣ сразу дрогнуть и отступить.

Если подобную тактику, раздѣляемую всѣми современными шахматными авторитетами, усваиваютъ обѣ враждующія стороны, то до начала непосредственныхъ атакъ и оборонъ является новый маневренный періодъ, во время котораго арміи не только группируются и нащупываютъ другъ друга, но и наносятъ врагу, постепенно сближаясь, такой вредъ, который далъ бы основаніе перейти въ наступленіе. Если же такого явнаго и огромнаго вреда нанести не удается, то данный періодъ продолжается и дальше, какъ во время длительной осады крѣпости, и можетъ даже вовсе не перейти въ штурмъ, такъ какъ полученныя постепенно преимущества въ положеніи могутъ сдѣлать всякое сопротивленіе безполезнымъ.

Дѣйствительность подобнаго метода столь внушительна, что многіе шахматисты и на дѣлѣ и теоретически вовсе уклоняются отъ перехода въ наступленіе, даже когда оно вполнѣ подготовлено, пренебрегая той выгодой, которую имѣетъ иниціатива нападающаго.

Конечно, такіе непредпріимчивые игроки не правы, но столь же не правы и германскіе военные стратеги въ своемъ увлеченіи наступленіемъ. И только первый германскій натискъ во Францію черезъ Бельгію находіль себѣ оправданіе въ громадномъ превосходствѣ силъ нападающаго, всѣ же остальныя побѣды, одержанныя какъ (французами (бой на Марнѣ), такъ и нами (Люблинскіе, Варшавскіе, Августовскіе, Закавказскіе и др. бои), развились изъ предыдущаго отхода: побѣждалъ не тотъ, кто начиналъ наступленіе, но кто сперва отходилъ для позднѣйшей контръ-атаки противъ уже ослабленнаго врага Особенно ярко сказалось крушеніе германской стратегіи быстроты и натиска во Франціи, гдѣ очень скоро война приняла характеръ "позиціонной” борьбы, а этимъ терминомъ въ шахматахъ обозначается какъ разъ тот способь веденія игры, который рекомендуетъ Ласкеръ, вь противоположность прежней „ комбинаціонной" игрѣ, гдѣ съ перваго же хода атаковали, жертвовали, играли на матъ и т. п. Поэтому шахматистъ не удивляется медленности развитія успѣховъ французовъ: вѣдь и в шахматахъ при позиціонной игрѣ все дѣло сводится къ тому, чтобы постепенно овладѣвать незначительными преимуществами , методически накапливать ихъ и развивать до рѣшительнаго перевѣса. Домъ паромщика, нѣсколько сотъ метровъ, траншея въ нихъ шахматистъ узнаётъ то, что ему давно извѣстно въ его родной игрѣ.

Должно оговориться, что самъ Ласкеръ, сходный съ нѣмецкими генералами тѣмъ, что одолѣваетъ больше напряженіемъ воли, чѣмъ правильностью плана, в практической игрѣ отступаетъ иногда отъ своих теоретическихъ утвержденій и стремится къ острымъ и запутаннымъ комбинаціямъ. Но это только тогда, когда его успѣхи въ состязаніи неудовлетворительны, и ему ничего другого не остается, какъ рисковать, бросая на чашку вѣсовъ превосходство не партіи, но своего искусства, которое даетъ ему тѣмъ большіе шансы, чѣмъ сложнѣе и рискованнѣе положеніе. Но если это иногда можетъ себѣ позволить признанный чемпіонъ міра, то и он никогда не возведетъ въ принципъ подобной манеры, основанной на ожиданіи ошибокъ со стороны противника и являющейся для него лишь послѣднимъ средствомъ отчаянія

Безоглядные поклонники наступленія, нѣмцы однако и его ведутъ, съ точки зрѣнія шахматной стратегіи, далеко не всегда удовлетворительно, погрѣшая противъ двухъ ея существеннѣйшихъ пунктовъ. Первый пунктъ говоритъ, что быстрота нападенія зависитъ отъ преимущества (вь силахъ или позиціи), которое имѣется налицо въ данный моментъ и въ данномъ мѣстѣ, и она тѣмъ больше, чѣмъ значительнѣе это преимущество, ибо тогда противникъ не успѣетъ подвезти подкрѣпленія, и она тѣмъ меньше, чѣмъ преимущество ограниченнѣе, ибо иначе необдуманная стремительность можетъ растратить и то превосходство, которое есть. Между тѣмъ въ нынѣшней войнѣ другого метода наступленія, какъ стремительным штурмъ, нѣмцы не хотятъ признавать. Такъ они овладѣвали бельгійскими крѣпостями, устилая поле трупам, такъ не щадили они жизни своихъ солдатъ въ бояхъ на Изерѣ, Бзурѣ. Равкѣ. И если въ августѣ въ битвѣ у Сольдау подобный методъ былъ обоснованъ огромнымъ превосходствомъ въ силахъ, полученнымъ благодаря желѣзнымъ дорогамъ, то какъ оправдать ту быстроту, съ которой они заставили наступать турокъ на Ардаганъ и Сарыкамышъ, праказавъ имъ итти безъ обозовъ и даже чуть ли не безъ артиллеріи? Въ шахматах только блаженной памяти гамбитные игроки воображали, что противъ сильнаго противника развязку можно вызвать въ 15 -20 ходовъ.

Второй пунктъ наступленія гласитъ, что какъ бы ни было комбинировано нападеніе, всегда долженъ быть намѣченъ центральный ударъ, куда должны двинуться превосходныя силы. Это положеніе настолько понятно, что нельзя не удивляться тому упорству, съ которымъ нѣмцы чуть ли не во всѣхъ бояхъ ведутъ наступленіе не только по всему фронту, по всѣмъ дорогамъ, но послѣ неудачи въ одномъ мѣстѣ, переносятъ атаку въ другое, затѣмъ въ третье, разсчитывая только на ослабленіе гдѣ-нибудь. т.-е. на ошибку непріятеля, точно все равно, гдѣ ни атаковать, лишь бы атаковать.

Есть и еще одно очень важное положеніе шахматной стратегіи, на несходство съ которымъ нѣмецкой военной тактики необходимо указать. Въ прежнее время шахматисты объектомъ всѣхъ своихъ нападеній съ перваго же хода ставили короля, которому хотѣли дать матъ не въ результатѣ сложныхъ маневровъ, а прямымъ нападеніемъ, для чего сразу же и атаковали его, независимо отъ того, былъ ли онъ укрытъ плохо, или нѣтъ. Позиціонная школа выдвинула обратный принципъ: атаковать надо тамъ, гдѣ позиція ослаблена, несмотря на то, здѣсь ли стоитъ король или нѣтъ, ибо онъ получитъ мат тогда, когда будет достигнутъ рѣшительный перевѣсъ, безразлично на которомъ изъ фланговъ.

То же самое не можетъ не быть на войнѣ. Если цѣль ея - столица вражеской страны, это не значитъ, что эта столица должна быть цѣлью и каждой операціи. Борьба идетъ между двумя арміями, и лишь въ результатѣ побѣды одной изъ нихъ надъ другой является овладѣніе тою или иною цѣлью, которая была лишь направленіемъ боя Между тѣмъ нѣмцы вторглись во Францію, и вмѣсто того, чтобы ждать, когда сердце ея, Парижъ, какъ спѣлый плодъ падетъ имъ въ руки послѣ побѣдъ надъ французской арміей, устремляются къ нему и — терпятъ пораженіе; отброшенные въ Бельгію, они ставятъ себѣ цѣлью взять Калэ и снова ведутъ бои не для того, чтобы разбить армію, но чтобы проложить дорогу въ этот порт, соблазнительный для нихъ своею близостью къ Англіи; такъ же и в Польшѣ они подчиняютъ свои маневры одной ближайшей цѣли взять Варшаву Не понятно ли, что, не достигнувъ ни одной изъ этихъ цѣлей, они не разрѣшили единственно истинной задачи — одолѣть вражескія войска

Итакъ можно радоваться если судьбѣ угодно было, чтобы всемірный шахматный чемпіонъ былъ въ Германіи, справедливость рѣшила, чтобы истинный военный геній— что теперь безконечно важнѣе — принадлежалъ не ей...

Источник: "Нива" 1915, №4

Полный список публикаций на нашем сайте