Рисунок А. Моранова. Толстой и Гольденвейзер,  Ясная Поляна, 1909

Толстой и шахматы

Глядя на многочисленные портреты Толстого, изображающие сурового старца с длинной седой бородой и густыми бровями, из-под которых слегка виднеются небольшие глаза, и по наслышке зная, что Толстой, кроме того, что писал повести, рассказы и романы, был еще мыслителем-моралистом, проповедовавшим едва ли не аскетическое учение,— широкая современная публика совершенно ложно представляет себе то впечатление, которое производил живой Толстой.

Несмотря на то, что и в глубокой старости (Толстой умер 82 лет) в Толстом нередко вспыхивал темперамент несокрушимой силы, и глаза его загорались каким-то внутренним светом, как бы пронизывавшим того, на кого они были устремлены, обычное впечатление от живого Толстого-старика было мягкое, светлое, как бы освобождающее; глаза его, серо-голубые, смотрели весело и ласково; от взгляда его легко становилось на душе.

В Толстом не было ничего надуманного, искусственного, дипломатического. Толстой никогда не был "толстовцем" в узком смысле этого слова; прежде всего он был живой, и ничто человеческое не было ему чуждо.

Несмотря на непрерывный, упорный, почти беспримерный в своей настойчивости и строгости к самому себе труд, в котором Л. Н. прожил всю свою писательскую жизнь, Л. Н. ни в какой мере не был кабинетным человеком. Диапазон его интересов был поистине необъятен; трудно найти такую область знаний или такой уголок человеческой жизни, который не вызвал бы к себе в том или ином отношении, в той или иной степени его интереса.

Любил и интересовался Л. Н. и всякой игрой.

В молодости у него был даже кратковременный период страстного увлечения азартной карточной игрой. Л. Н. увлекался гимнастикой, коньками, велосипедом (на котором научился ездить, будучи почти 70 лет от роду), теннисом, крокетом, городками и пр.

Но из всех игр только к одной он сохранил любовь и живой интерес от молодых лет и до самой смерти — это к шахматам.

Л. Н. не был шахматистом в серьезном смысле слова. Едва ли только по отсутствию необходимого дня этого досуга, он никогда не проявил никакого интереса к шахматной теории и знал, и то только по названию и первым определяющим ходам, не более двух-трех дебютов. Но, тем не менее, шахматная игра, как борьба двух интеллектов и двух волевых индивидуальностей, несомненно, его увлекала. Л. Н. утверждал, что шахматы его не утомляют, что они, как это ни странно, являются для него лучшим умственным отдыхом. и обменял это тем, что шахматы занимают, вероятно, совсем другие умственные центры, чем те, которые утомлены его предшествовавшей работой.

Но Л. Н. не относился к шахматам только, как к своеобразной игре ума. Шахматы, несомненно, увлекали Толстого, и всегда строгий к себе и чутко следящий за собою, Л. Н. сказал однажды: „Надо бросить играть в шахматы, они вызывают недоброе чувство к противнику". Однако, Л. Н. шахмат не бросил и играл до конца дней своих.

Стиль его игры был неизменно атакующий. Он атаковал во что бы то ни стало и потому в большинстве случаев проигрывал, хотя и менее изобретательным, но более искушенным в игре и более осторожным противником. В момент катастрофы, когда его увлекательные шахматные комбинации-иллюзии рассыпались, как карточный домик, от простого, им непредусмотренного, опровергающего хода, Л. Н. приходил в неописуемый ужас, хватался за голову и вскрикивал так громко, что не знавшие, в чем дело, пугались.

Но когда атака удавалась и партия приходила к победному концу, Л. Н. проявлял искреннюю радость, испытывать которую дано только редким гениальным натурам, сохраняющим детскую непосредственность сквозь всю жизнь до глубокой старости.

Я был шахматным партнером Л. Н—ча в течение 15 лет. За это время мы сыграли с ним свыше 700 партий. К сожалению, я не догадался записать ни одной из них. Если даже лучшие из партий Толстого едва ли представили бы серьезный шахматный интерес, то как лишний штрих к выявлению его исключительной личности они, разумеется, были бы весьма интересны.

Источник: "64" 1926 №21

Полный список публикаций на нашем сайте