Леон ГРИН Зигфрид ТРЕНКО

ТРИДЦАТЬ ТРЕТИЙ

(фантастический рассказ)

Сумерки сгустились внезапно. Над Ригой повисла напряженная тишина. Еще не горели фонари, и в тусклом свете, пробивавшемся из-за туч, дома казались призрачными, нереальными Но вот где-то вдали послышались глухие удары. Гул нарастал. Прошло несколько минут, и в съежившийся город с воем вломился огромный дракон. Накренились шпили церквей, заскрежетали флюгера, загромыхали жестяные крыши.

Смерч над Бастионной горкой! Молния... дым... треск... Мужская шляпа кубарем скатилась вниз, подпрыгнув на трамвайных рельсах, перекатилась через улицу, первые капли дождя пригвоздили ее к порогу шахматного клуба.

Тотчас хлынул ливень. Вибрирующие струны соединили небеса с землею, и город загудел, как огромная арфа.

...Гроссмейстер Опелес, отвлекшись на мгновение от турнирной таблицы, посмотрел на свои часы (приз за успех в международном турнире). Половина пятого, пора собираться участникам. Но в клубе было тихо, только в отдалении слонялись из угла в угол любители.

Заложив руки за спину, он изучал таблицу. Со стороны могло показаться, что гроссмейстер читает только одному ему ведомую тайнопись.

Он исследовал состав участников. Иногда это называется «вырабатывать турнирную тактику». Жеребьевка позади, участники известны. Хотя нет, позвольте, одна графа пустует. Самая первая, верхняя графа. Видимо, кто-то заболел и заменить некем.
Неопределенность состава несколько озадачивала. Не потому, что в ней таилась угроза, — нет. Просто он не любил подводных рифов. Всегда и во всем предпочитал ясность. Четкий стратегический план, никаких угроз собственному королю и реализация микроскопического преимущества.

По жребию ему достался шестнадцатый номер. Значит, сегодня предстоит играть с неизвестным Как вам это нравится — играть с неизвестным?! Гроссмейстером тот, наверное, не будет, скорее всего мастер. Коэффициент турнира и так уж достаточно высок. И первые пять мест дают право на выход в финал. Должно быть, кто-нибудь из молодых... Шахматистов старшего поколения он знал наперечет, фамилии молодых ему мало что говорили. Что они понимают в шахматах! Уже в дебюте затевают головоломные осложнения, а потом жертвуют по семь фигур кряду. Романтики!

Однако компания подобралась отменная. Есть над чем подумать. Для первого места, пожалуй, понадобится «плюс семь», то есть на семь побед больше, чем поражений. Ну-с, а для пятого? Хватит и плюс четырех: четыре победы и одиннадцать ничьих. Оптимальный вариант. И вполне осуществимый.

Знакома ли вам турнирная мудрость? Здесь есть железное правило: «Бей слабых — делай ничьи с сильными». Он усмехнулся. Что с того, если половинок против его фамилии всегда больше, чем единиц? Две половинки — тоже единица. Зато их обладатель надежен, как скала, всегда в форме. Посылайте Опелса на любой турнир -— федерацию не подведет! Вот как обстоят делишки! Ничья — это передышка перед следующей партией, ничья черными — это выигрыш цвета, ничья — это продвижение к заветной пятерке.

Итак, мы — пятеро гроссов...

Волков... Чертовски опасен. Никогда не знаешь, что он придумает. В каждой партии стремится воздвигнуть памятник шахматному искусству... не сыграл еще, видите ли, своей вечнозеленой. Нет чтоб оглядеться, остепениться, спустить пары — в его-то возрасте! В таком стиле играли в шахматы лет триста назад. Может, поэтому против Волкова не срабатывает мое секретное оружие — картотека. Долгие годы она собиралась по крупиночкам да пылиночкам, а что в ней — не должен знать ни один человек на свете. Хорошо, что у меня белые. Главное — не дать сбить себя с проторенных путей, изученных вариантов, не заблудиться в чаще, где за каждым деревом подстерегает опасность.

Старина Клычко, хитрый лис... Техник — второго такого не сыскать! Победу по миллиграммам собирает. И дипломат, ох, дипломат! Скажет так, а сыграет этак. Посмотрит туда, а пойдет сюда. Пополам, старая перечница?

Миронов... Медведь медведем! С ним надо соглашаться на ничью в середине партии. Только б не опоздать. Если дело дойдет до эндшпиля — берегись! Готов играть до голых королей!

Рикшис... Привет, дружище! Мы, рационалисты, своего добьемся, не так ли? Хорошо, когда на турнире у тебя есть настоящий друг. На сей раз мир к двадцатому ходу и одна строчка в газете: «Гроссмейстерская ничья». Глупому укор, а умному — похвала... Он будто знал наизусть эту партию, которая будет сыграна во втором туре.

А что у нас с плюсами? Так... Мастер Мосешвили: горячая кровь, искатель приключений. Как-то подходит ко мне и говорит: «Сущность шахмат — это борьба, творчество, риск. Именем Каиссы когда-нибудь назовут ураган», Эка! А я считаю ходы дальше вас, милый философ! И что вы мне со своей Каиссой?

Мастер Веберг... A-а, вспомнил... Играет точно, как швейная машина. И ходы записывает крохотными буковками. Опыта маловато. И гроссмейстеров побаивается. Нуте-с, плюс два.

За спиной раздался резкий щелчок — как удар хлыста. Опелес вздрогнул. Хлопнула дверь? Обернулся — у чугунной решетки стоял человек. Одного с ним росте, только много моложе и худощавее. Какое-то мгновение они смотрели друг на друга в упор.

«Лицо вроде бы знакомое, — подумал Опелес. — Где я мог его видеть?.. Но как странно одет...».

В черном камзоле с белым жабо и кружевными манжетами, в темно-вишневых вельветовых брюках, черных туфлях, перетянутых пряжками, незнакомец казался персонажем из комедии Лопе де Вега. Красные свежие щеки, нос с горбинкой, усы и бородка клинышком. На голове непонятный блин — берет, что ли... «Пожалуй, я его не знаю .. Или все-таки видел где-нибудь?»

Незнакомец смотрел мимо него, туда, где на стене в ряд висели двенадцать крупноформатных портретов. Его глаза сосредоточенно разглядывали фотографию за фотографией.

— Это чемпионы мира по шахматам, молодой человек, — засмеялся Опелес. — Потом представился. И услышал в ответ:

— Лопес.

— Не повторите ли вы свое имя? — произнес гость,

— Гроссмейстер Александр Опелес, — досадливо поморщился хозяин. Он не любил повторяться.

Незнакомец оживился,

— Я не ошибся? — сказал он. — Вы действительно рыцарь?

Опелес посмотрел на него с удивлением.

— Хм-м... Действительно: я рыцарь шахматной игры. Гроссмейстер — это значит «большой мастер».

— Великий маэстро, — поправил гость.

— Называйте так, если хотите, — согласился Опелес. — А вы... вы во-обще-то играете в шахматы?..

И тут произошло неожиданное. Глаза пришельца сверкнули.

— Я — маэстро Александре Лопес!

Опелс оглянулся по сторонам! «Боже мой, сумасшедший!..»

— И я прибыл на турнир, который начинается через одиннадцать минут после захода солнца, — успокоившись так же внезапно, как и вспылил, произнес Лопес.

«Что? Так ты и есть мой первый противник? А ведь неплохо расколошматить слабачка с ходу. Мастера сейчас плодятся, как грибы после дождя. Итак, начинаю — плюс один».

— Что ж, — гроссмейстер обожал иронию, — Тогда до скорой встречи, милейший.

И, чопорно кивнув, ушел в дальние комнаты.

Турнир не вызывал особого интереса. Публика была избалована матчевыми поединками, и зрителей собралось немного.

У окон за канатом стояли столики для участников. Шахматисты переговаривались в ожидании начала, пересказывали друг другу последние новости. Судья ходил между столиками, поправлял фигуры, прикладывал к уху часы.

Опелсу достался крайний столик, он сидел спиной к остальным. Справа к столику была прикноплена табличка с его фамилией. Второй таблички — с фамилией сопернике — не было. «Не успели написать, — подумал он. — Где же этот юноша?».

Он пододвинул к себе бланк для записи партии. Белые — ЛОПЕС, черные — ОПЕЛС. Взглянул на судью — время! — и сам пустил часы противника.

Он чувствовал себя превосходно. Иначе и быть не могло. Молодые мастера не выдерживали его мудрой позиционной игры. Никаких фейерверков! Никаких ошибок! Ошибки, как овечки, стадом ходят, одна тянет за собой другую. Расставляем фигуры на идеальные позиции — и вся партия стоит хорошо. Стоит одной фигурке стать не туда — и партия качается на глиняных ногах.

Опелес поднял голову и увидел противника. Задумался, даже шагов не услышал. Он слегка удивился тому, что Лопес, сев за доску, не снял с головы берет, но в конце концов это вопрос воспитания, а не шахмат. Нравится проигрывать в берете — пожалуйста! Поглядите, что он делает? Странно: Лопес ощупал одну за другой фигуры, со слабой улыбкой дотронулся до короля и ферзя, изучающим взглядом посмотрел на часы и только тогда сделал ход — шагнул на два поля королевской пешкой. А кто, простите, пожалуйста, нажмет на кнопку часов?

— Время, время!.. — напомнил Опелес. Лопес на мгновение задумался, его тонкие пальцы прикоснулись к часам и медленно утопили металлическую кнопку.

Что же ответить этому наглецу а берете, который, кажется, стремится к открытой комбинационной игре? Мир полон романтиков. Есть кого обыграть. Нет-нет, мы не витаем, в небесах. Интуитивные жертвы не про нас. Игра а шахматы — это как обмен квартир, я сюда — он туда, я туда — он сюда И чем меньше побочных вариантов, тем ближе ты к цели.

И, сделав ход, гроссмейстер хлопнул ладонью по кнопке.

Белые ответили быстро, и только тут он заметил, что противник не ведет записи партии. Да этот парень — одно сплошное нарушение... Звать судью было лень, близость легкой победы завораживала... «А вот возьму и сыграю гамбит, — капризно подумал он. — Знает, поди, что я не играю гамбитов. Изучил небось мои партии по журналам лее до последней. И что ты мне сделаешь?»

— Гамбит... — вдруг проскрипел Лопес.

Гроссмейстер почувствовал, что у чего деревенеют скулы.

Лопес цедил слова:

— Рукопись нашел я. В горах, в развалинах замка. Трактат о шахматной игре. Вы, конечно, не слыхали о гамбите Уэска. Что ж, сегодня — в первый и последний раз... Это начало начал шахматной игры, песнь песней... На турнире в Ла-Корунье в последнем туре я встречался с Вальядолидом. Кастильский идальго отважный и гордый, заносчивый и неприступный. За доской ему не было равных. Там, где простой смертный видел на пять ходов вперед, он видел на десять. Он никогда не ошибался, и, как при дворе короля, каждая фигура знала у него свое место. Никто не мог одолеть Вальядолида. Его любимым изречением было: «Шахматы — это я» И
вот... — голос Лопеса задрожал...

— В рукописи было написано: «Гамбит Уэска дает победу не позднее тридцатого хода. Маэстро, чья игра бессмертна, как рука художника, под страхом ужасной смерти, ожидающей весь род его до седьмого колена, не должен применять этот гамбит дважды». И дальше: «Некий странствующий монах, коим этот гамбит был применен дважды, окаменел за доской в позе безысходной тоски, а женщина, имевшая неосторожность поделиться своими знаниями с двумя сыновьями, не будучи вовсе беременной, родила двуглавого ягненка». Я применил этот гамбит в партии против Вальядолида в первый и единственный раз. И он проиграл мне. Не снеся поражения, маэстро навсегда оставил шахматы и кончил жизнь затворником Понферрадского монастыря...

Лопес умолк.

Гроссмейстер сделал следующий ход и дрожащей рукой вдавил в корпус часов ожигающе-холодную кнопку. По спине бежали мурашки: «Ну и наговорил... вот наговорил... и все за счет моего времени. Что со мной? Чего я испугался? Самая обыкновенная психологическая обработка, не больше. Давнишний трюк».

Он встал из-за доски и подошел к окну. Завывал ветер, на тротуаре, словно обломок рухнувшего самолета, лежал кусок крыши, сорванный с какого-то дома. Он не мог разглядеть в стекле своего лица. Странным образом там маячило худое лицо Лопеса. Анфас, а не в профиль!

Раздался щелчок, и гроссмейстер поспешно вернулся к столу. Ничего особенного не произошло. Нормальный, ничем не примечательный ход.

Казалось, игра уже вошла в обычное русло. Лопес, не вникая в позицию развивал фигуры, король его остался в центре доски. Рокировав в короткую сторону, Опелес планировал наступление на белого властелина, готовясь ввести в бой ладьи по линии с. Рутина, конечно. Пусть этот сказочник определит место своему королю. В таких позициях обычно рокируются в длинную сторону.

И вот оно: белый монарх очутился на ферзевом фланге. Не задумываясь — все уже давно обдумано,— Опелс продвинул на два поля пешку с. Дальнейшее ясно. Выгодно расположив ферзя, черные продвинут пешку на поле, дважды защищенное белыми. Лопес возьмет пешку конем. Черные сдвоят ладьи и после вынужденного ответа белых пожертвуют — слышите? — пожертвуют! — качество. И король белых голенький. Из этой бани ему уже не выбраться.

Через два хода белые сыграли не так, как предполагал Опелес. Что за вычурный план! Ох, молодость, молодость... Ни за что не признает свое поражение сразу... Ну, ладно, посопротивлялся бы несколько ходов для приличия... ан нет — бежит королем через центр с ферзевого фланга на королевский, Фантомас!.. Впрочем, мы готовы играть и здесь, пешки уже надвинуты. Так. Считаем... Он — туда, я — сюда. Шах пешкой. Лопес должен брать королем, а после шаха ладьей ему впору сдаваться. Считаем еще раз... Возьмет мою пешку своей? Нельзя — черный ферзь заберет обе ладьи.

А?! Лопес берет пешкой и отдает ладьи? Да-а, слабенько, слабенько мы играем. Сколько ходов сделано? Двадцать пять... Еще пяток, и вам придется расписаться на моем бланке. Жаль немножко — в сущности, довольно симпатичный парень...

В воздухе мелькнула кружевная манжетка. Тонкие пальцы подцепили белого слона. «Рука художника!..» ...Лопес побил незащищенной фигурой дважды защищенную пешку черных.

Щелкнула кнопка. Опелес еще не отдавал себе отчета в случившемся, но где-то в глубинах сознания уже крепла мысль: произошло непоправимое. Он безошибочно чувствовал — опыт! — ситуация резко изменилась.

Нюх, интуиция... Неужели это существует? И все эти интуитивные жертвы... эта игра не по расчету...

«Спокойно! — приказал себе Опелес. — Значит так... Если белые сделают теперь тихий ход пешкой, впору сдаваться. Сразу или потом — не имеет значения».

А что если ход этот — простая случайность? Попалось слепой курице ячменное зерно? Тогда — не дать ему почувствовать, что черные в панике.

Гроссмейстер фыркнул, небрежно снял с доски белого слона, отшвырнул его в сторону и облегченно вздохнул, словно кончил трудную работу. Теперь лишь бы ненароком не внушить ему этот проклятый ход... Уйти, уйти немедленно!

Но едва он приподнялся со стула, как над доской вновь нависла рука в кружевной манжете. Лопес дотронулся до пешки, которая решала судьбу партии.

Конец! Напряжение уступило место полнейшей апатии. Спешить больше некуда. Цейтнот? Обычно он не оказывался в цейтноте, а тех, кто страдал от недостатка времени, презирал. В цейтнот попадают те, кого можно застичь врасплох.

М-да... Белый конь и ферзь врываются в расположение черного короля. А черный ферзь отрезан от своего монарха — объевшись ладьями, безмятежно почивает на другом краю доски. И ни одного шаха!

Ход белых. Ход черных.

Все правильно. Форсированный проигрыш.

Неужели Лопес рассчитал все, еще перебрасывая короля с фланга на фланг? Бросьте! Этого он не мог, это ходов на пятнадцать было, тут и электронная машина лопнет.

Ход белых. Ход черных.

Правильно. Шахматы — игра жесткая. Опелес усвоил это с юных лет, еще в глухой провинции, в заштатном городишке. Был там такой дядюшка Альфонс. Что ни День, в любую погоду он играл с адвокатом Пумпишем. Каждый ход доставлял дядюшке Альфонсу неизъяснимое наслаждение. Тараща свои ясные детские глаза, он приговаривал: «Вот это хитро! Вот это номер!» И никак дядюшке Альфонсу не удавалось обыграть приятеля.

Перебравшись в Ригу, Опелес стал завсегдатаем шахматного клуба. Вскоре способный ученик начал сам экзаменовать новичков. А где-то маячил другой мир: международные турниры, пресс-конференции... Он упорно собирал картотеку. Она вывела его в кандидаты, потом в мастера, а два гроссмейстерских балла пришли как-то сами собой.

Ход белых. Ход черных.

В нем нарастало раздражение. Он понимал, что проигрывает первым, раньше него в этом туре никто не успеет проиграть. Заноза в самое сердце! «Открыл свой счет... с нуля».

Вдалеке слышались чьи-то голоса. «Бедняжка черный король...» Столь нарочито сочувствовать мог только Хачинян. Сам не играет, приехал потешиться. Иронизирует... О-ля-ля, Хачинян, мы еще побеседуем с вами на языке шахматных фигур!

Он не сделал последнего хода. Подперев кулаком щеку, гроссмейстер сидел неподвижно. На его часах упал флажок. Партия завершилась на тридцать третьем ходу. Где этот Лопес? Ма-э-стро... Фу, как невежливо! Даже руки не подал...

Наутро Опелес выбежал на улицу, остановил такси. В клуб! Одним махом одолел три пролета каменной лестницы, с силой дернул на себя дверь.

Тут все было, как вчера. На стене висели портреты чемпионов, белела в полумраке таблица. Самая верхняя, первая строчка, была пуста. Пустая белая полоса. А под нею — фамилии, выведенные черной тушью. В клеточках проставлены результаты первого тура — единички, нули, половинки. Клеточки шестнадцатой графы девственно чисты.

Его захлестнула волна радости. У него нет баранки! Он не продул вчера! Он не начинает турнир с «минус одного»!

Вчерашний гость... Все-таки где-то видел он это лицо... В семейном альбоме? На старой пожелтевшей фотографии?..

Так!.. А что пишут журналисты?.. Газета. Сегодняшний номер. Он развернул ее. Отчет о турнире: «Кто станет шестнадцатым?» Чуть пониже небольшая заметка «Ураган над Ригой».

источник: "64" 1982 № 18