genesis
  шахматы и культура


все публикации

«Каисса» и её автор

В 1894 году на страницах чигоринского журнала «Шахматы» появилась заметка о богине Каиссе — покровительнице шахмат. «Имя Каиссы,— говорилось в заметке, — знаменито в мире шахматистов, но происхождение его известно не многим. О Каиссе нет никаких данных ни в энциклопедических словарях, ни в книгах, принадлежащих к шахматной литературе. Многие думают, что Каисса — индийское или какое-либо другое божество. Между тем она только одна из героинь шахматной поэмы жившего в 18-м веке (1746—1794) знаменитого английского ориенталиста и санскритолога Уильяма Джонса...»

За минувшие десятилетия популярность Каиссы неизмеримо возросла. И все же даже сегодня тщетно искать сведений о Каиссе в наших энциклопедиях. О поэме У. Джонса, давшей жизнь «шахматной музе», мы знаем только понаслышке, потому что она до сих пор не появлялась на русском языке. И вот наконец этот пробел восполнен. Перевод осуществлен кандидатом исторических наук М. Цетлиным, ранее познакомившим читателей с другим знаменитым поэтическим воплощением шахматной темы — «Поэмой о шахматах» итальянца М. Виды («Шахматы в СССР», 1975, № 9, 10). Прежде чем представить творение У. Джонса, нужно рассказать о самом авторе, одном из замечательных людей второй половины XVIII века.

Уильям Джонс родился 28 сентября 1746 года в Лондоне. Его отец происходил из крестьянского рода, но благодаря таланту, особенно обнаружившемуся в области математики, стал ученым и под конец жизни был избран вице-президентом Королевского общества (английской Академии наук), членом которого потом стал и его сын.

У. Джонс выделялся ранней умственной зрелостью. Читать он начал года в четыре, о памяти его ходили легенды, он знал наизусть чуть ли не всего Шекспира. Чужие языки У. Джонс впитывал как губка. Знал он их около тридцати, и это позволило ему стать позднее основоположником новой ветви лингвистики— сравнительного языкознания.

Как ни громаден вклад, внесенный У. Джонсом в лингвистику, языки служили ему средством познания в другой большой области науки, в которой он также выступил пионером и которая стала делом его жизни. Эта область — ориенталистика, наука о Востоке во всем ее многообразии: язык и история, литература и культура, философия и наука, религия и право.

Для того чтобы совершить такой научный подвиг, одной эрудиции недостаточно. Нужно было возвыситься над расистской предубежденностью и нетерпимостью многих своих соотечественников,
признать в народах Востока равноправных участников исторического процесса, внесших достойный вклад в мировую цивилизацию. Только носитель передовых идей своего времени — гуманизма, свободолюбия — мог это сделать. У. Джонс был именно таким человеком.

Англия зачитывалась памфлетом У. Джонса «Принципы государственного управления, изложенные в диалоге между ученым и крестьянином» (1782), в котором он смело призывал дать отпор королевскому деспотизму и произволу, не останавливаясь перед применением силы.

В войне, развязанной короной против своих заокеанских подданных, У. Джонс решительно и безоговорочно принял сторону американских повстанцев.

Непримиримого врага нашли в лице У. Джонса рабство и работорговля. «Я спешу миновать берег Африки, — писал он во время одного из своих заморских путешествий, — при виде которого мой ум наполняется гневом против гнусной торговли человеческими существами...»

Страстно осуждал У. Джонс войну с ее неизбежными спутниками — грабежами, убийствами и разрушениями. «Таковы плоды военной славы, — писал он в биографии персидского владыки Надир-шаха, — и таково состояние государств, правители которых гордыню завоевания предпочитают тихим радостям мира и благополучию своего народа».

Вот те идейные высоты, с которых У. Джонс подошел к выполнению своей научной миссии. Он раскрыл глубокие корни и богатое содержание восточной мысли, призвал к сотрудничеству между культурами Запада и Востока.

Первоначально исследования У. Джонса охватывали в основном Персию, арабский Восток и Турцию. Но его влекла к себе Индия. В 1783 году мечта У. Джонса осуществилась. Последние годы жизни он провел в этой стране. У. Джонс овладел санскритом, ознакомил Европу с такими бессмертными памятниками санскритской литературы, как «Сакунтала» Калидасы, «Махабхарата», законы Ману. Он основал «Азиатское общество» и этим дал толчок индологическим и вообще ориенталистическим исследованиям во всем мире. Не лишне заметить, что раньше всего эта эстафета была подхвачена в нашей стране, где в 1810 году в Петербурге начала свою деятельность «Азиатская академия».

Между тем жизнь самого У. Джонса близилась к закату. Непомерный труд подорвал его здоровье, а климат Индии довершил дело. 27 апреля 1794 года он умер в Калькутте. У. Джонс оставил необъятное творческое наследие. Кажется невероятным, что столько может быть сделано одним человеком за 47 лет жизни.

В полном объеме гуманистические идеи У. Джонса оказались созвучными нашему времени. В этом смысле символичен следующий эпизод. В 1946 году Индия, стоявшая на пороге независимости, широко отметила двухсотлетие со дня рождения своего английского друга.

По энциклопедичности умственных интересов и достижений У. Джонс напоминал людей Возрождения. Заметный след он оставил и в английской поэзии. Новаторские черты поэзии У. Джонса обнаружились уже в его поэме «Каисса», написанной в 1763 году, когда он еще не покинул школьной скамьи.
Обращение У. Джонса к шахматной теме — не случайно. Еще в школьные годы он познакомился с шахматами, изучал их по знаменитому трактату Филидора, через всю свою жизнь пронес любовь к ним. Индологические исследования У. Джонса охватили и историю шахмат. Именно ему наука обязана выводом о том, что родина шахмат — Индия.

Когда заходит речь о «Каиссе», иногда утверждают, что она представляет собой лишь подражание М. Виде.

Читатели, знакомые с произведением М. Виды, теперь получат возможность сравнить с ним детище поэтической фантазии У. Джонса и, несомненно, убедятся в самобытности «Каиссы». Естественно, она не оторвана от «Поэмы о шахматах» М. Виды, нo связывающие их нити не идут дальше второстепенных деталей.

Остается рассказать, как «Каисса» начала свое победоносное шествие в шахматном мире. В 1851 году французский любитель Ф. Аллиэ, владевший богатейшей шахматной библиотекой, перевел и напечатал поэму У. Джонса в количестве 100 экземпляров для своих друзей по кафе «Режанс». Именно с этого времени «Каисса» приобрела популярность, стала той «шахматной музой», какой мы ее знаем ныне.

И. РОМАНОВ, кандидат исторических наук.

 

«КАИССА»* (1763). Перевод М. Цетлина


О девы игр, приют чей — Пинд святой
И муз ручей в тени дерев златой,
Воспойте мне невинную игру,
Двух армий строй на шахматном лугу,
И королей, что храбро в мнимый бой
Ведут ряды своих двухцветных войск.
Где чистых вод живительный ручей,
Игра волны в сиянии лучей,
И рощ благоухание, и мед,
И дух весны, что наполняет все,
Две нимфы, улыбаясь, возлежат
Среди цветов, в убежище дриад.
Там воцарилась Делия, и с ней
Сирена нежная в красе своей.
«В прохладе, — Делия сказала, — здесь
По воле случая сошлись мы все.
Начнем забаву новую, и рать
Пусть каждый двинет, чтоб игру начать!
Порядок Дафнис объяснит: закон
Игры для всех и действия сторон.
Награда не нужна. Мила — борьба.
За славу бьемся мы, что всем люба».
Согласна нимфа, юных хоровод
Готов болеть за каждый шаг и ход.
Одобрил речь и Дафнис. Он слугой
Ведь музам слыл и Пафии благой.
Приносит доску пеструю, что вся
Разбита на квадратные поля.
Квадратов восемь — с каждой стороны,
Одни — белы, соседние — черны.
Доска, — как черепахи твердый щит,
Пантеры шкура яркая — на вид.
Фигуры Дафнис высыпал, и в строй
Бойцов поставил двух противных войск.
Агат и кость слоновая блестят,
Шестнадцать в каждом лагере солдат.
Различны положенье, имена,
И сила их друг другу не равна.
«Скажи, о муза, — Зевс глядит с небес, —
Кто так расположил их на доске!?»
В средине — короли, их скриптры над
Колоннами, как жемчуг и агат.
Довольно сделать им в чужой квадрат
Один лишь шаг, в свой иль соседний ряд,
Чтоб обойти опасную беду.
За них жизнь в упоеньи отдадут
Их слуги верные. Спасая короля,
Победу принесут своим полям.
Взволнованно с владыками стоят
Подруги венценосные. Их взгляд
Исполнен гордости. Мечи — в руках.
Спокойствие им чуждо, как и страх.
Верховный зорко стережет шатер
Заслон бойцов, насколько видит взор.
Хоть копья их слабы, и мал их рост,
Возможно им лишь смерти сдать свой пост.
На флангах двух, оружием блестя,
Порядки боевые войск грозят.
Четыре лучника готовы впереди
Слать тучи стрел, врагу во всем вредить.
Диагонально лишь его разят
И стана своего цвета хранят.
Четыре всадника взвились с полей,
Не укротив своих лихих коней.
Изломан ход коня. Своих врагов
Разить коварно он всегда готов.
Никто коней не может удержать, —
Одним прыжком дано им цель занять.
Лукав их шаг. От натиска уйдут.
От бегства к нападенью перейдут.
Слоны на флангах начинают бой,
Равняя рать враждебную с землей.
Неся на спинах башни, по одной
Идя стезе лишь, данной им игрой.
Солдаты — с копьями. Их шлемы так
Блестят победно, что трепещет враг.
Удар способны наносить мечом
Лишь сбоку, вкось, заныло чтоб плечо.
==========================
* Публикуется с некоторыми сокращениями.

 

Но близок час, начало славных битв.
Отвага полнит грудь, она — им щит.
Пред ними поле пестрое игры,
Где короли раскинули шатры,
Как королева Мэб ,и Оберон,
Что вывели когорты с двух сторон.
Но битва эта — не кровавый спор.
Ведь это — лишь игра, чудесный спорт.
Любимая игра британских нимф
У Темзы на лугу. Дар неба им.
Вот миф. Поведали они его
Охотнику у лона светлых вод.
Дриада в дикой Фракии жила, —
Прекрасна станом и пицом бела, —
Охотясь на оленей. О любви
И Гименее думать позабыв.
Ее Каиссой звали, и она
Была ловитвы радостью полна.
Узрел в горах однажды деву Марс
И побежден был силой юных чар.
Дитя Венеры натянуло лук
И в грудь его направило стрелу.
Надежда и любовь взыграли в нем,
Но дева гневным вспыхнула огнем.
Дриаде чувства открывает он,
Встречая лишь надменность и урон,
Он говорит Каиссе о своей
Любви и страсти, ищет встречи с ней,
Но чем настойчивей его азарт,
Тем хмурятся сильней ее глаза.
Не в колеснице с тиграми сейчас
Найдешь его: он бродит в грустный час
В лесах, лежит у горного ручья
И может о Каиссе лишь мечтать.
На Марса как-то, голову подняв
Из вод, наяда устремила взгляд,
Сказав: «Боль слезы не умерят ведь,
Любви страданья нужно претерпеть.
Стенания забудь, другим займись,
От мыслей о Каиссе отвлекись,
Забавой можно боль любви унять,
Тебя достойной и тебе — под стать.
Ужель игру изобрести нельзя,
Чтоб выиграть тебе в ее глазах?
Ты только этим, сердце ей смягчишь
И даже страсть Каиссы возбудишь!»
«Бесценен твой совет, — ответил Марс, —
Искусством можно лишь разжечь в нас жар.
Но как? Когда? Мне разъясни намек,
Наполни смыслом все, как дождь — поток».
С улыбкой нимфа шлет ответ ему:
«Где Пафии чертоги, наверху,
Живет божок, зовут его Эвфрон,
Но смертными он Спортом наречен.
Найди его, посетуй на нее,
И он на боль прольет участья мед!..»
И Спорт помог. Из тверди смастерил
Небесной доску, клетки начертил.
Из матерьяла разного солдат
Он изготовил: сам им черт не брат.
Законы для сраженья предписал.
Каиссой, под конец, игру назвал.
И Альбиона сын ей тоже рад,
Лишь окрестив иначе: Шах и Мат.
Дриада отдыхала у ручья.
Бог фавном резвым — к ней, и сгоряча
Показывает доску и бойцов.
Ей нравятся ряды недвижных войск.
Она стремится правила постичь
Забавы, чтоб победы в ней достичь.
С открытым сердцем полюбив игру
И думая, что Марс не так уж худ.
«Кто ум смутил мой? Видела врага
В прекрасном боге. Слишком я строга!»
Но — чудо! Облик фавн меняет свой,
И Марс опять — пред нимфой молодой.
Исчезли рожки на его висках,
И прежний образ вновь в ее глазах.
В лице невзрачном, рыжих волосах

 

Сверкнула вдруг небесная краса.
Звериная упала шкура вниз.
Вновь на плечах тончайшая из риз...
Окончен миф. Все закричали: в бой!
И лес умножил клич их боевой.
Ведет Сирена в битву черных рать,
А белых — Делия. Не сосчитать!
Атаку первый, муза, кто начнет?
Кто первый фронт противника прорвет?
На Делию пал жребий. В жаркий бой
Ведет она когорту за собой.
Решения мгновенны. Взор ее
На доску устремлен, горя огнем.
Солдат вдоль строя мчится белых войск,
Защитник короля, вступая в бой.
Не спит и черный враг, ему грозя,
С колчаном, полным стрел, щитом звеня.
Горят отвагой. Игр суров закон.
Тыл повернуть им не позволит он.
С копьем летит уже другой боец,
Добыча смерти, молодой храбрец.
Но смуглый враг его свергает вниз
И мстительно бойца кончает жизнь.
Пришли в движенье оба войска вдруг.
Летит стрела, смятение вокруг.
Цепь дрогнула. Лихие кони ржут.
И лучники, и башни в бой идут.
И амазонка, свой покинув трон,
Туда рванулась, где был черных фронт.
Неотвратима битва королев.
Соперницу внезапно усмотрев,
Она проходит через семь полей,
Глумясь уже над жертвою своей.
Судьбой трагической ошеломлен
Супруги милой, гневом распален,
Властитель черный извлекает меч —
Свидетель грозных и победных сеч.
Владыка осторожный белых сил,
От битвы уклоняясь, отступил.
Идет меж ними долго равный спор.
Но всадник белый вдруг во весь опор
Летит на короля врагов стрелой,
На башню грозную — в жестокий бой.
Зарделся лик Сирены. Вождь ее
Уйти постыдно должен в свой шатер.
Что делать ей!? Позиция слона
Слабеет и уже не так сильна.
Смущенный дух сковал невольный страх,
И розы блекнут на ее щеках.
Готовую упасть слезу из глаз
И осушить, и скрыть она смогла
От всех, но Дафнис замечает все:
И слабость черных войск, и боль ее.
«Могу ли я, Сирена, возместить
Твою потерю? Благородна ты
И в славе, и в беде. Судьба меня
Не раз венком венчала на полях».
Немедля нимфа с места своего
Встает, в душе благодаря его.
Выводит Дафнис в трудный бой солдат
В бой с Делией, сильнее кто стократ.
Вот пешка белых вырвалась к шатру
Вождя враждебного, неся конец ему.
Заметили солдаты впереди
Опасность, и владыку оградить
Спешат они. С копьем в руке идет
Серебряным противница вперед,
Стремится к цели и вселяет страх
В их души, вырастая на глазах.
Полна надежд. Уподобляясь льву,
Вперед несется. Но, о чудо! Вдруг,
Победою своей упоена,

 

 

 

 

 

 

 

В царицу превращается она.
И оба короля во все глаза
Глядят, остолбенев, на чудеса.
Из рук царицы воин меч берет,
Бросая прочь ненужное копье.
И войско белое несется в бой,
Врагу конец пророча роковой.


Спасенья ищет черный властелин.
Погибло все. Остался он один.
Ведь точно так, когда зажжет поля
Рубиновая юная заря,
И звезды угасают в высоте,
Одна Венера шлет еще свой свет.
Ов слышит в бегстве с неба голоса:
«Шах королю!» — кричат ему леса.
Ему нет места, нет пути назад,
В руинах — трон. Ему — и шах, и мат!
Румянец щеки Делии покрыл.
«С победой, — Дафнис молвил. — из игры
Двойной ты вышла, нимфа: на полях
Противника ты превратила в прах
Своим искусством, а в душе моей
Зажгла любовь огнем твоих очей».
Улыбкою ответила она.
Все получила Делия сполна.
В шкатулку спрятаны уже войска,
И мирно спят герои битв пока.

 

Примечания:

Пинд — горный хребет, отделяющий Фессалию от Эпира, владение Аполлона, в переносном значении — приют поэзии.
Венера (Пафия) — богиня любви и красоты.
Зевс (Юпитер) — властитель греческого Олимпа, царь и отец богов и людей, бог грома и молнии.
Дитя Венеры — Амур, или Купидон, поражающий стрелами любви.
Марс — бог войны
Нимфы — многочисленные божества, олицетворяющие силы и явления природы.
Наяды — нимфы вод.
Дриады — нимфы лесов.
Гименей — бог брака у греков и римлян.
Мэб — повивальная бабка у эльфов. Упоминается в монологе Меркуцио в трагедии Шекспира «Ромео и Джульетта».
Оберон — король эльфов, супруг Титании, персонаж комедии Шекспира «Сон в летнюю ночь».

"Шахматы в СССР" 1977 №1

 


генезис
шахматы и культура

Полный список публикаций на нашем сайте

Рейтинг@Mail.ru