Н. Крогиус   ИЗУЧАТЬ ПРОТИВНИКА

Большинство позиций в шахматной игре являются проблемными. В подобных ситуациях шахматист, как показывает практика, рассматривает несколько примерно равноценных предложений. Выбор того или иного из них в значительной степени зависит от индивидуальных особенностей: опыта, знаний, характера, стиля шахматиста.
Знание противника, понимание его как человека позволяют с большей степенью вероятности предугадать возможные действия противника и избрать соответствующую стратегию собственного поведения. Для достижения успеха шахматист должен обладать и умением понимать намерения соперников.
Как правильно указывает доктор медицинских наук В. Малкин, «Шахматист-психолог в значительной степени строит игру на прогнозировании суждения противника... Важно отметить, что мастер, который лучше прогнозирует игру противника, его стратегию, обладает значительным преимуществом».

Однако, при всей значимости этого вопроса, изучение стиля игры и характера противника затрагивает лишь одну сторону проблемы. В шахматной борьбе важно не только отразить и познать внутренний мир партнера, но и выбрать такую стратегию собственного поведения, которая оказалась бы наиболее удобной и привычной для себя и наименее приемлемой для противника. При этом изучение другого человека нельзя отделить от познания самого себя. Короче говоря, невозможно глубоко проникнуть в замыслы противника и успешно использовать полученную информацию, не обладая объективным пониманием собственных достоинств и недостатков.
Эм. Ласкер первым из крупных шахматистов понял значение изучения личности противников в шахматной борьбе.
Эм. Ласкер неоднократно указывал, что «на шахматных досках борются люди, а не деревянные фигуры». Он готовился к игре не с абстрактными белыми и черными фигурами, а старался учитывать достоинства и слабости каждого своего противника.

Такой подход к шахматной борьбе принес Эм. Ласкеру большие и непонятные для его современников практические успехи . В книге, посвященной Нюрнбергскому турниру 1896 года, 3. Тарраш поместил любопытную таблицу «счастья», устанавливающую, сколько очков каждый участник приобрел или утерял благодаря «везению». Первое место в этой таблице занимал Эм. Ласкер. Пять партий в худших или равных положениях он выиграл из-за очевидных ошибок противников. Все это казалось 3. Таррашу и другим специалистам каким-то колдовством.
Лишь три десятилетия спустя Р. Рети дал правильное объяснение постоянному «счастью» Эм. Ласкера. Р. Рети писал: «Он (Эм. Ласкер — Н. К.) старается делать не объективно лучшие ходы, а индивидуально каждому из его противников наиболее неприятные; он направляет партию в чуждое противнику русло и на этом пути делает нередко намеренно слабые ходы... Благодаря этому противнику Ласкера никак не удается удержать отвечающую его стилю позицию., он все время должен преодолевать все новые, специально для него тяжелые задачи. Он теряет при этом слишком много времени, вынужден в трудном положении быстро делать ходы, начинает путаться в осложнениях, — и тут-то Ласкер начинает играть во всю свою колоссальную, подлинную силу. И тогда у все еще лучше стоящего противника наступает нервный упадок сил, психическая катастрофа, прямо ведущая к катастрофе на шахматной доске».
Как же Эм. Ласкеру удалось добиться столь глубокого понимания характера соперника, какими методами исследования он пользовался?

К сожалению, сам Эм. Ласкер очень скупо говорил о своей подготовке. Приводим наиболее откровенное его высказывание. «Нам передавали, что, дав себе труд внимательно изучить партии одного из ваших противников, вы обнаруживаете и сильные и слабые его стороны. Верно ли это?» — спросил Ласкера один из корреспондентов.
Эм. Ласкер ответил: «Безусловно верно, и это лежит в плане моих теоретических воззрений на борьбу. Шахматная партия — борьба, в которой соучаствуют самые разнообразные факторы и поэтому знание сильных сторон и слабостей противников чрезвычайно важно. Так, например, партии Рети явно показывают, что белыми он играет лучше, чем черными; партии Мароци — что он осторожно защищается и лишь тогда сам атакует, когда вынужден к этому; партии Яновского— что он может десять раз держать в руках выигрыш, но, жалея расстаться с партией, в конце концов уверенно ее проигрывает... Словом, можно многое извлечь из внимательного изучения нескольких партий противника».
Итак, Эм. Ласкер указывает на анализ партии как на источник своего понимания противников. Но какие партии шахматиста нужно подвергнуть анализу — все или лишь некоторые, как должно проводиться изучение самих партий — по стадиям игры, по признакам общности дебюта, в зависимости от особенностей турнирного положения или на основании каких-либо других критериев? На все эти вопросы Эм. Ласкер не дал разъяснений.
Далее, Эм. Ласкер совсем не говорит об использовании данных наблюдений за своими соперниками в процессе общения с ними. Однако можно предположить, что его понимание противника было основано не только на изучении партий, но и на данных, полученных путем восприятия личности соперников.
Для проверки этого предположения был проведен сравнительный анализ результатов игры Эм. Ласкера против шахматистов гроссмейстерского класса. Конкретная цель исследования состояла в выяснении влияния результата первой партии (то есть первой личной встречи за доской) на итоги последующих встреч Эм. Ласкера с теми же противниками. При этом учитывались партии, сыгранные Эм. Ласкером в период расцвета его творчества (1896—1925 гг.).
Обратимся к таблице, в которой приведен фактический материал.

Общий итог результатов 1-й партии — 4,5 из 9; 50%. Сравнение результатов первых партий (50%) и последующих встреч (66,7%) позволяет высказать утверждение, что для Эм. Ласкера изучение противников в процессе личного общения с ними имело большое значение.
Только анализ опубликованных в печати партий, не подкрепленный наблюдениями за конкретно-психологической обстановкой, в которой эти партии игрались, сказывался на понимании психологии противников. Об этом свидетельствует невысокое для Эм. Ласкера количество очков, набранных в первой встрече с гроссмейстерами. Так в частности, он потерпел поражения в первых встречах с Ф. Маршалом и А. Рубинштейном, хотя в дальнейшем играл против них очень успешно (20 очков из 27 возможных).

Сочетание непосредственного наблюдения с анализом партий при подготовке является, на наш взгляд, необходимым условием объективного понимания противника в шахматной борьбе. Пример Эм. Ласкера не исключение, а одно из подтверждений правильности этого положения.
Докажем это на сравнительном анализе спортивных результатов других крупных шахматистов. Мы выбрали М. Чигорина, 3. Тарраша, А. Рубинштейна, X. Р. Капабланку и М. Ботвинника. Среди этих шахматистов М. Ботвинник зарекомендовал себя специалистом глубокой психологической подготовки, а остальные, напротив, известны тем, что на индивидуальные особенности противника обращали гораздо меньше внимания. Пожалуй, наиболее категорично высказался по этому вопросу X. Р. Капабланка:
«Когда садишься за доску, надо думать только о позиции, но не о противнике. Рассматривать ли шахматы как науку, или искусство, или спорт, — все равно, психология к ним не имеет никакого отношения и только стоит на пути к настоящим шахматам».
Мы анализировали результаты, показанные этими гроссмейстерами в годы их наибольших успехов.
Познакомимся с фактическим материалом, который расположен так же, как в таблице № 1. Эти сводные данные показывают результаты шести выдающихся гроссмейстеров. Их противниками тоже были шахматисты «высшего ранга».

Из таблицы видно, что для М. Чигорина, 3. Тарраша, А. Рубинштейна и X. Р. Капабланки их первое знакомство за доской с гроссмейстерами оказалось, в общем, более удачным, чем последующие партии против тех же противников. Это обстоятельство, по-видимому, не имеет иного объяснения кроме того, что они в меньшей степени, чем их противники, использовали для будущих встреч впечатления, вынесенные из первых личных контактов за доской.
Сохранившиеся материалы подкрепляют обоснованность такого заключения. Отношение X. Р. Капабланки к роли психологии в шахматной борьбе отмечено выше. А. Рубинштейн указывал, что он сражается против белых или черных фигур и личность противника не имеет при этом никакого значения. 3. Тарраш видел в шахматах прежде всего интеллектуальную задачу, решение которой не зависит от личности шахматиста, а всецело подчиняется постоянно действующим правилам теории. Не уделял должного внимания прогнозированию поведения соперников и М. Чигорин. Наиболее яркие тому примеры — проигрыши В. Стейницу (23-я партия матча, 1892 г.) и Д. Яновскому (Гастингс, 1895 г.). В то же время М. Чигорин не имел себе равных в области «чистого» анализа, когда понимание индивидуальности противника не имело столь важного значения. Напомним о его блестящих победах над В. Стейницем (матч по телеграфу, 1890—1891 гг.) и Эм. Ласкером (тематический матч, 1903 г.).
Например, «психологи» — Эм. Ласкер и М. Ботвинник значительно улучшали результаты своей игры, сравнительно с первой встречей с тем или иным гроссмейстером. Несомненно, что в их творчестве один путь изучения противника — знание его партий — дополнялся и обогащался обобщением данных, полученных путем наблюдения за поведением соперника. Понятными в этом свете предстают успехи М. Ботвинника в матч-реваншах с В. Смысловым (1958 г.) и М. Талем (1961 г.). М. Ботвиннику понадобился определенный срок личного общения с ними в процессе напряженной матчевой борьбы, чтобы глубже понять характеры соперников.
И в шахматах старая истина — «Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать», указывающая на роль непосредственного наблюдения, — имеет веские основания.

Поэтому к шахматной деятельности полностью может быть отнесено положение, выдвинутое А. А. Бодалевым: «Восприятие человека человеком, вместе с основывающимися на нем понимании одним человеком другого, является совершенно обязательной стороной процесса любой совместной деятельности людей, необходимым условием целесообразности ориентировки и действий воспринимающего субъекта в общественной среде».
Надо заметить, что значение непосредственного наблюдения за противником признано в современном спорте. С этой целью совершают регулярные выезды тренеры футбола, хоккея и других видов спорта. Шахматисты не являются в этом плане исключением. Так, например, Т. Петросян побывал в 1965 г. в Тбилиси на матче М. Таль — Б. Спасский, а в свою очередь Б. Спасский накануне своего поединка с Т. Петросяном использовал для этой цели их совместное участие в турнире на Мальорке (1968 г.).
Соображения Эм. Ласкера о необходимости изучения противника оказали большое влияние на А. Алехина. Он называл Эм. Ласкера своим учителем. Наибольший интерес представляют материалы, относящиеся к подготовке А. Алехина к матчу на мировое первенство с X. Р. Капабланкой (1927 г.).
А. Алехин стремился к выявлению существенных, постоянно проявляющихся свойств характера и шахматного стиля своих соперников. Это условие являлось основным методологическим принципом его исследований. Поэтому он критически относился к выводам, основанным на отдельных фактах. Так, например, по поводу высказываний о первой партии между ним и X. Р. Капабланкой из Нью-Йоркского турнира 1927 г. А. Алехин писал: «Вследствие моей плохой игры ценность этой партии с точки зрения шахматного искусства равна нулю, психологическое же ее значение, — но не для побежденного, а для широкой публики, — огромно. Нет сомнений, что именно из-за этой партии 95% так называемых компетентных критиков стали убеждать весь шахматный мир (и отчасти успели в этом), что в Буэнос-Айресе (то есть в предстоящем матче на первенство мира — Н. К.) борьбы, как таковой, не будет — произойдет разгром. Если бы эти господа взяли на себя труд сопоставить эту партию с любым количеством моих средних партий из турниров последних лет, они держались бы несколько другого мнения».

Исходя из признания обусловленности стиля игры характером шахматиста, А. Алехин весьма скептически относился к возможности внезапного изменения творческих позиций у зрелого мастера. Об А. Нимцовиче он говорил: «...поистине трудно себе представить, чтобы после 25-летней шахматной карьеры ему внезапно удалось радикально изменить характер своего творчества...».
Среди конкретных методов изучения противников одним из основных у А. Алехина был анализ партий. Так, например, перед матчем с М. Эйве (1937 г.) в задачу подготовки А. Алехина, в частности, входило: «произвести тщательный разбор всех партий, сыгранных Эйве в период между обоими нашими матчами». Перед матчем с X. Р. Капабланкой А. Алехин отмечал, что предметом изучения являлись практически все сыгранные противником партии начиная с матча Капабланка— Маршал (1909 г.). Особое внимание уделялось анализу партий последнего периода.
Как же проводился этот анализ?

А. Алехин отмечает несколько этапов своей аналитической работы. Сначала давалась общая характеристика каждой партии X. Р. Капабланки. На этой стадии исследований А. Алехин стремился прежде всего выявить переломные моменты борьбы, кризисные ситуации в каждой партии. Тем самым определялись причины того или иного результата. Приводим, к примеру, описание третьей партии Капабланка — Шпильман (Нью-Йорк, 1927 г.): «В результате домашнего анализа Капабланка нашел усиление варианта, разыгранного между теми же противниками в партии 1-го круга ,и вследствие индифферентной игры противника уже в дебюте получил выигрышное положение. Заключительная комбинация, хотя и очень простая, была им точно рассчитана».
Необходимо указать, что при определении причин результатов игры А. Алехин, как правило, не ограничивался лишь анализом позиций, а пытался связать его с индивидуальными особенностями характера шахматистов. Резюмируя встречи Р. Шпильмана с X. Р. Капабланкой в Нью-Йорке, 1927 г., он писал: «Шпильман был собственно единственным, кто играл против Капабланки не ниже своей силы. Его ошибки были... психологического характера: он никак не мог себе представить, что можно победить «непобедимого», даже получив лучшее положение».
На этой стадии анализа были сделаны предварительные выводы. В них А. Алехин отметил высокоразвитую интуицию X. Р. Капабланки и его недостатки, заключающиеся в относительно невысокой критичности мышления, особенно проявляющейся в благоприятных позициях.
На второй стадии анализ проводился по отдельным фазам партии: дебюту, миттельшпилю и эндшпилю. Благодаря этому сделанные ранее выводы получили более обоснованное подтверждение или были изменены. Уже этот анализ позволил А. Алехину конкретизировать свои предположения и обратить внимание на некоторые новые, весьма существенные стороны стиля игры X. Р. Капабланки. Например, он, в противовес бытовавшему в то время мнению, заметил, что дебютный репертуар X. Р. Капабланки отличается тщательной домашней подготовкой.
В общем, на второй стадии анализа партий А. Алехиным были сделаны основные выводы об особенностях шахматного творчества X. Р. Капабланки. Эти соображения и определили конкретное содержание подготовки к матчу со стороны самого А. Алехина.

Приводим основные выводы анализа
1. Дебют. Выявлена высокоразвитая интуиция X. Р. Капабланки в выборе надежных, практически целесообразных продолжений. Отсюда его стремление к методу упрощений, а также находчивость при встрече с дебютными неожиданностями.
2. Миттельшпиль. Опора в основном на быструю интуитивную оценку ситуации. Отсюда быстрота и легкость в игре при явном недостатке критичности мышления. Из-за излишнего доверия к интуитивной оценке заметны ошибки в конкретном расчете. Поэтому А. Алехин заключает: «...в миттельшпиле ему нельзя доверять, каждый его тактический замысел необходимо точнейшим образом проверять, ибо отнюдь не исключена возможность просчетов с его стороны».
3. Эндшпиль. Заметно высокое техническое мастерство X. Р. Капабланки в этой стадии партии, но позиции динамического характера, требующие на протяжении многих ходов глубокого конкретного учета обоюдных возможностей, он играет относительно слабее.
Важно отметить, что А. Алехин сравнивает партии, сыгранные соперником в периоды 1911—1914 гг., 1918—1921 гг. и 1922—1927 гг. Эта работа позволила выявить как тенденции развития стиля игры X. Р. Капабланки, так и более обоснованно аргументировать его психологическую характеристику.

А. Алехин отмечал: «...в творчестве Капабланки с годами приходится наблюдать все меньше углубления в детали положения, и причиной этого является непоколебимая уверенность в безошибочности своей интуиции. Самое печальное для Капабланки заключается в том, что эта его система оперировать «хорошими» ходами почти без исключений оказывалась достаточной, так как ей по большей части противопоставлялось в позиционном отношении более или менее беспомощное оружие. Вследствие такой «безнаказанности» при применении не лучших ходов он, с одной стороны, отвык от той концентрации мысли во время партии, которая одна только дает гарантию против возможных элементарных просмотров; с другой — его самоуверенность выросла до бесконечности и перешла почти в самообожествление».
О других методах изучения противника А. Алехин пишет мало. Но и отдельные его высказывания и замечания дают интересный материал. Так, например, он сделал предметом специального исследования те позиции, в которых X. Р. Ха-пабланка сталкивался со значительными объективными трудностями (новинка в дебюте, решающее преобладание в позиции комбинационного элемента). Эти исследования, по-видимому, впервые в истории шахмат сопровождались хронометражем времени, затраченного на обдумывание отдельных ходов.
Изучение это оказалось весьма полезным. Так, например, А. Алехин пришел к заключению о нецелесообразности пытаться смутить X. Р. Хапабланку какой-либо неожиданностью в дебюте.
В отличие от Эм. Ласкера, А. Алехин прямо указывает на применение им наблюдения за поведением противника. Результаты восприятия противника в игре за доской позволили А. Алехину подметить у X. Р. Капабланки возрастание неуверенности в случае упорного сопротивления. «Это было необычайно важным открытием для будущего!» -- писал А. Алехин.
Кроме того, были изучены различные литературные источники. Главное внимание А. Алехин обратил на книги, комментарии к партиям и интервью самого X. Р. Капабланки. Правда, А. Алехин не без оснований отмечал, что мастера не очень охотно высказываются о мотивах тех или иных ходов в своих партиях. Но, несмотря на это, А. Алехин, несомненно, ценил информацию, полученную из шахматной литературы. Перед матч-реваншем с М. Эйве (1937 г.) он считал необходимым «просмотреть его статьи и примечания к своим и чужим партиям». А из изучения публикаций X. Р. Капабланки он установил взгляды противника на дебютную подготовку, отношение к собственным успехам (статья X. Р. Капабланки в аргентинской газете, где он говорил, что для того, чтобы стать чемпионом мира, нужно чудо или его интервью о ничейной смерти шахмат, в котором фактически проводилась мысль о невозможности победить его, X. Р. Капабланку) и по другим вопросам.
Надо указать также на то, что А. Алехин первым в шахматах обратился к статистическому анализу собранной информации. По поводу ошибок X. Р. Капабланки в проведении тактических операций он писал: «...на эти спорадические проявления известной слабости ни в коем случае нельзя смотреть как на редкие исключительные явления, ибо общее количество турнирных партий, сыгранных Капабланкой за последние годы, по сравнению с количественными результатами других маэстро, очень мало, и поэтому в пропорциональном отношении число его просмотров весьма значительно».

А. Алехин продолжил и развил идеи Эм. Ласкера об изучении противника. Исследования А. Алехина отличают широкий выбор методик и аргументированное сочетание в характеристике соперников логических и психологических аспектов. Важно также подчеркнуть стремление А. Алехина к объективности своих исследований и непредвзятой проверке их результатов путем сравнительного анализа. Отмечая, например, определенные недостатки X. Р. Капабланки, он в то же время неоднократно указывал, что они носят относительный характер. А. Алехин говорил, что X. Р. Капабланка замечательный шахматист и исследование его творчества не должно иметь ничего общего с недооценкой его как противника.
Как уже отмечалось, А. Алехин эпизодически обращался к использованию данных хронометража шахматных партий. Более полное обоснование этот метод получил в работах советского мастера и психолога Б. Блюменфельда. Он указывал, что хронометраж времени, затраченного на обдумывание каждого отдельного хода, является объективной количественной характеристикой творческого процесса. Сравнение затраченного времени и объективной сложности рассматриваемых позиций позволяет судить об определенных субъективных трудностях при выборе решения у того или иного шахматиста, в известной мере свидетельствует о свойствах мышления и воли этого шахматиста.
«По мере возможности такой анализ мог бы быть дополнен опросом игравших или данными самонаблюдения. К сожалению... по настоящее время не осознано, какой исключительный интерес представляли бы записи партий с указанием времени обдумывания отдельных ходов, — интерес непосредственный для читателей партий и еще больший для исследовательской работы», — писал Б. Блюменфельд еще в 1937 году.
В последние годы эти рекомендации, в основном, благодаря усилиям Д. Бронштейна получили практическое воплощение. Однако результаты использования хронометража в исследовательских целях еще не обобщены в печати.
Ныне успехи в деле изучения соперников прежде всего связаны с именем М. Ботвинника. В ряде статей он подробно рассказывает о своей подготовке к соревнованиям. В своей работе М. Ботвинник, широко используя опыт А. Алехина, отмечал: «У Алехина можно учиться психологическому подходу к шахматной партии...». «...Когда мне пришлось готовиться к соревнованию на первенство мира 1948 г., первое, что было сделано, — это внимательное ознакомление со вступительной статьей Алехина из сборника партий Нью-Йоркского матч-турнира 1927 г. В этой статье Алехин дал глубокий анализ творчества Капабланки и рассказал о своих мыслях, своих планах».

Перед матчем с С. Флором (1933 г.) М. Ботвинник поставил задачу «...проанализировать возможно большее число партий С. Флора. На основании этих партий должны были быть сделаны выводы о стиле противника, о его технике, об излюбленных схемах развития, о наиболее часто применяемых им дебютах. Необходимо также было выяснить, насколько крепок противник с психологической стороны, поддается ли он «настроению», насколько он силен в защите и т. д.».
М. Ботвинник провел этот анализ достаточно целенаправленно. Была дана краткая характеристика каждой партии С. Флора (вспомним первую стадию анализа у А. Алехина), сравнивались партии С. Флора на протяжении нескольких лет и, наконец, были выделены экстремальные ситуации, анализ которых показал недостаточную психологическую устойчивость С. Флора. Следует заметить, что выводы, сделанные М. Ботвинником накануне матча, подтвердились в ходе борьбы.
В более поздних выступлениях М. Ботвинник, в основном, указывает на те же методы подготовки, но, пожалуй, с одним существенным отличием. Он больше говорит об аналитической, логической стороне подготовки и почти не касается вопросов связи логических компонентов игры с индивидуальнопсихологическими свойствами личности своих противников.
Для М. Ботвинника характерными становятся также, к примеру, высказывания: «В чем заключается искусство шахматного мастера? В основном, оно заключается в уменье анализировать шахматные позиции...», или о том, что универсальным методом устранения недостатков являются тренировочные партии.
Могло сложиться впечатление, что психологический анализ фактически уже не используется М. Ботвинником. Это оказало определенное влияние на ряд крупных шахматистов. Они добросовестно занимались «по Ботвиннику» чисто шахматной аналитической работой и, в лучшем случае, ограничивались лишь общими фразами о значении психологической характеристики противника. Подобные взгляды, как мне кажется, обеднили их творческие возможности.

Мы вправе высказать утверждение, что творческие установки М. Ботвинника не были достаточно хорошо поняты многими шахматистами. М. Ботвинник был немногословен относительно психологической программы изучения соперников, но остается несомненным, что он много и успешно занимался этим вопросом.
Для доказательства приведем сделанное М. Ботвинником описание его партии с М. Эйве (1948 г.): «Я жертвую пешку, и Эйве принимает жертву (он это любит делать), хотя, возможно, лучше было ее отклонить. Постепенно я успокаиваюсь: видимо, при подготовке характеристика игры Эйве была составлена правильно. Эйве наконец делает ход. Он сразу предлагает размен ферзей! Все волнение пропадает — характеристика оказалась весьма меткой: Эйве обычно боится атаки на своего короля, у него и на этот раз не выдержали нервы. С разменом ферзей он не мог подождать даже одного хода».
М. Ботвинник говорил о подробных характеристиках П. Кереса, С. Решевского и других шахматистов, сделанных в процессе разностороннего изучения их творчества. Учитывались им и результаты непосредственного наблюдения за поведением противников. Об этом свидетельствуют его воспоминания о партиях с А. Алехиным (1936 г.) и М. Талем (1961 г.).
Полученная различными способами информация систематизировалась и обобщалась. Как отметил М. Ботвинник в одной из бесед, он по возможности стремился широко использовать методы математической статистики в обработке материала.
В последние годы были достигнуты определенные успехи в вопросах изучения и понимания стиля игры и характера соперников. Однако эти интересные материалы еще ждут обобщения.

источник: "Шахматы в СССР" 1971