Педагогическая поэма

Казалось бы, легкое дело — рассказать о школьном товарище, о котором столько знаешь, у которого не нужно выуживать скупые крохи фактов. Но как совладать с прорвавшими плотину забвения воспоминаниями? Как отобрать самое существенное? Наконец — с чего начать?
Не с рассказа ли о бесконечном кружении по темноватым арбатским переулкам и спорах о Маяковском, чьими ритмами и образами мы оба были тогда переполнены? Или о том, как рождались наши строки о мужестве бойцов интернациональных бригад? «И ветер на пальмах пропоет песню тебе, Испания», — сильным голосом декламировал мой спутник, тараня сумерки большелобой головой. Сильный голос и стремительная походка, а сам такой худой и легкий, что преодолеть сопротивление воздуха он мог, казалось, лишь упрямо наклонившись вперед.

Зато непреклонно прямыми были четкие, почти печатные буквы в толстых его тетрадях. Каждым новым выпуском приключенческого романа зачитывались ребята нашего седьмого класса. Подписывался Женя Пенчко звучным псевдонимом «Эжен Ствалль». Таким же «крупноблочным» почерком заполнялись и таблицы первых наших шахматных турниров.
Как захватило новое увлечение! Играли в многонаселенных коммунальных квартирах, играли в старенькой школе в Средне-Кисловском переулке. А когда эти масштабы стали тесны, отправились в ЦПКиО имени М. Горького. Там, в Детском городке парка, и состоялось наше боевое крещение в официальном со ревновании — турнире на пятую категорию. Что и говорить, мы не были шахматными вундеркиндами. В возрасте, в каком мы начинали, теперь становятся мастерами. А из всей нашей «парковской» компании, насколько я помню, один только Юра Солнцев много лет спустя получил право носить мастерский значок.

Не стал мастером и первый наш наставник Борис Давидович Персиц, добродушный студент-математик, потрясавший своих подопечных игрой вслепую на двух досках. Но разве только высокими званиями и громкими победами красны шахматы? Разве только честолюбие и азарт борьбы побуждают любителей этого древнего и таинственного искусства посвящать ему драгоценные часы и дни?
Очевидно, в том и заключается притягательная сила шахмат, что каждый находит в них что-то свое, соответствующее его способностям, темпераменту, кругозору. Во всяком случае, не жажда соперничества и самоутверждения заставили моего школьного друга беззаветно полюбить шахматы, полюбить, как теперь выяснилось, на всю жизнь.

За что? Может быть, за справедливость и гармонию, которых так жаждала душа росшего без отца подростка? Или за неожиданно открывающуюся красоту? Или за все расширяющийся круг друзей, подаренных ему этой игрой? А может быть, влекла его не сама игра, а богатая шахматная культура? Честно говоря, мне неловко задавать школьному товарищу банальный вопрос «за что ты любишь шахматы?», ответы на который чаще всего подтверждают замечательные слова Тютчева о том, что «мысль изреченная есть ложь».
И в городском Доме пионеров Женя не рвался в гущу борьбы, не особенно преуспевал в шахматных баталиях. Увлекся композицией, выпускал рукописный журнал. И еще одна грань его характера стала проявляться в ребячьей республике на улице Стопани. Женя трогательно опекал робких новичков, малышей, терявшихся рядом с не всегда отличавшимися скромностью «молодыми дарованиями». Эти педагогические опыты не прошли незамеченными: вскоре Пенчко стал вести группу начинающих уже, так сказать, официально. Но то был последний предвоенный год.

Трудно представить себе более штатского человека, чем Евгений Пенчко образца 1941 года. Однако этот никогда не участвовавший в мальчишеских драках «тихий интеллигент» прошел суровыми солдатскими дорогами от Курской дуги до Праги, был награжден орденом Красной Звезды, двумя медалями «За отвагу», медалью «За боевые заслуги».
Костяк личного состава 106-й Забайкальской стрелковой дивизии составляли кадровые пограничники — могучие сибиряки. Рядом с ними щуплый москвич выглядел не очень-то бравым. Но бывалые воины всячески помогали стеснительному новобранцу привыкать к тяготам фронтовой жизни. И только добродушно посмеивались, вспоминая, как еще во время формирования дивизии рядовой Пенчко, несший караульную службу, не заметил подошедшего к нему генерала и, растерявшись, совсем по-домашнему пробасил «здрасте». Хорошо, что генерал не был лишен чувства юмора...

Разумеется, не все фронтовые воспоминания такие. Иные, будто старые раны — только тронь, отдают болью. Сколько лет минуло, но, как живого, видит Пенчко командира полка майора Краснова. Сотни раз в рост, не таясь, шагал майор под пулями, а настиг его проклятый осколок в блиндаже — пробил бревна наката, пробил орден на груди майора. И уже никогда не попросит он своего командира разведвзвода почитать в часы затишья стихи...
Странное дело, но вопреки поговорке «когда говорят пушки, музы молчат» Пенчко на фронте много писал. Писал, потому что стихи были нужны товарищам. Однажды опубликовал в дивизионной газете «Поэму об артиллеристах», посвятив ее памяти своего однополчанина старшего сержанта Сентеева. А через два месяца попал в объятия... самого Сентеева. Чудом выкарабкавшийся из лап смерти старший сержант хлопал по спине полкового поэта и радовался, что теперь уж ему никакая пуля не страшна—дважды ведь не хоронят. Не коснулась пуля и Евгения. Пуля не коснулась, а контузия, тяжелая контузия, последствия которой еще долго давали о себе знать, была. Но удрал Пенчко из госпиталя и снова подался к своим артиллеристам. Чувство долга и чувство товарищества всегда были определяющими чертами его характера.

В 1946 году после демобилизации вернулся Евгений Пенчко в Москву, доехал до Кировских ворот, свернул на улицу Стопани, открыл дверь шахматного кружка и... остался здесь. И тридцать лет не меняет места работы. Только вместе с Домом пионеров, который стал именоваться Дворцом, перебрался в новое здание на Ленинских горах.

Тридцать лет Евгений Ануфриевич Пенчко учит ребят играть в шахматы. Правильно играть и правильно жить. Учит понимать искусство и тянуться к культуре. Учит дружить, учит быть отзывчивыми и человечными, трудолюбивыми и любознательными. Не случайно его старшая группа получила грамоту и вымпел лучшего кружка Дворца пионеров, а все ее члены стали организаторами и капитанами школьных команд, судьями-общественниками. Не случайно, отправляясь в походы по местам боев Великой Отечественной, его ребята выступают и как пропагандисты шахматной культуры: дают сеансы одновременной игры в пионерских лагерях, организуют матчи дружбы, проводят беседы на шахматные темы.

...Евгений Пенчко не стал писателем. Его «Поэму об артиллеристах» вспомнит разве что кто-нибудь из однополчан. Но каждый день настойчиво и увлеченно творит он свою педагогическую поэму, лучшие страницы которой не раз будут вспоминать сотни его бывших воспитанников. И не раз, наверно, помянут они добрым словом ее автора. Так же как сам Евгений Ануфриевич с благодарностью вспоминает своих учителей— Сергея Всеволодовича Белавенца, Михаила Михайловича Юдовича, Илью Львовича Майзелиса.

Педагогическая поэма продолжается. В ней органически сочетаются две темы: любовь к шахматам и любовь к детям.
Евг. ИЛЬИН.

Источник: "Шахматы в СССР" 1976 №11