Александр ЛАЦИС

ДЬЯВОЛЬСКИЙ ГАМБИТ

(из рассказов не очень сильного шахматиста)

Я был шахматистом третьей категории, когда мне пришла в голову плодотворная дебютная идея, — идея варианта, которому предстояло перевернуть всю шахматную теорию.
Впрочем, если говорить правду, еще ничего не было, никаких вариантов, никакой, хотя бы смутной идеи, а в моем воображении уже красовалось название, которое будет присвоено будущему открытию. Мысленно я говорил предполагаемым собеседникам:
— Вы не найдете его ни в каких учебниках. Этот вариант я сам придумал. Теперь он называется «атака Лациса».
Среди шахматистов есть немало таких, которые очень любят играть, но не менее любят читать о шахматах, рассуждать о шахматах и мечтать о своих будущих шахматных успехах.
Вот и я: мечтал и читал, читал и мечтал. Даже когда учил наизусть дебютные варианты, легче всего запоминал всяческие околошахматные обстоятельства: имена и фамилии, города и даты.
Играя «по теории», я старался как можно дольше не сделать ни одного «своего» хода. Разыгрывал дебюты автоматически, не вдумываясь в позицию. Очень радовал выигрыш, достигнутый с помощью скопированной из учебников дебютной ловушки. Но еще большее удовольствие доставляла возможность после окончания игры бросить фразу: «Все это уже было в партии Тарраш — Марко, Дрезден, 1892 год».
Услыхав слова «Дрезден, 1892», противник остро чувствовал, как мало он знает о шахматах. Ошеломленный, он восхищался столь глубокими познаниями. Немудрено, что теория дебютов казалась мне тогда гораздо интереснее теории эндшпиля. Ведь в дебютах чуть ли не у каждого хода — своя фамилия. А в эндшпилях редко-редко когда мелькнут имена Бергера, Шерона, Григорьева.

Особенно насыщена звучными именами теория королевского гамбита. Возьмите один лишь гамбит Муцио — чего здесь только нет! Атака Ашарина. Защита Врентано. Берлинская защита. Ход Паульсена. Вариант Цукерторта. Атака Лина из города Брайтона. Идея Чигорина.
Не будем продолжать этот перечень. Решение было принято без колебаний: именно сюда, в самую острую, самую романтическую главу шахматной теории вписать свое, пока еще никому не известное имя.
Поскольку задача была столь ясно сформулирована, дальнейшая судьба «атаки Лациса» представлялась делом несложным. Вопреки мнениям Луи Паульсена. Иоганна Цукерторта. Эммануила Ласкера и Михаила Чигорина, но зато в полном согласии с Зигбертом Таррашем я пришел к убеждению, что в гамбите Муцио выигрывают белые.

Тарраш писал об этом гамбите, украшая свою речь афоризмами и даже музыкальными терминами:
— Гамбит Муцио нельзя играть анданте, как шопеновский ноктюрн; этот дьявольский гамбит следует разыгрывать аллегро фуриозо, как первую часть сонаты патетик!
...Если бы этот ход не был правилен, то неправильна была бы шахматная игра.
Что противопоставил Чигорин этому потоку красноречия? Почти ничего, если не считать анализа обыкновенных шахматных ходов, приводивших к краткому заключению: «и черные должны выиграть».

Итак, на одной стороне — логика фактов, а на другой — логика слов. Я храбро стал на сторону слов, на сторону иллюзий и надежд. Если у Тарраша не хватает фактов, нет конкретных выигрывающих вариантов — не беда! Значит, я, именно я их найду!

И вот варианты гамбита Муцио стали предметом моих первых аналитических упражнений. Специальная тетрадь, конечно же, торжественно озаглавленная «Атака Лациса», начала заполняться. Так как рассматривались любые, в том числе заведомо слабые продолжения, то большинство анализов завершалось простенькими матовыми комбинациями. Постепенно становилось похоже, что в Муцио-гамбите белые действительно выигрывают, да еще с чрезвычайной легкостью. Вековая загадка решалась что-то уж слишком элементарно. Могло ли быть, что в течение стольких лет никто не в видел таких очевидных, что называется «самоходных» продолжений? Но я задумывался не над прошлым, а над будущим.

Будущее рисовалось так: я играю легкую партию с самим Ласкером, применяю гамбит Муцио и блестяще выигрываю. После партии охотно показываю варианты «атаки Лациса». Убедившись в точности и полноте моих анализов , Ласкер применяет гамбит Муцио в турнирной партии и побеждает Капабланку. Ласкер рассказывает журналистам, что своей победой он обязан молодому шахматисту, имеющему всего лишь третью категорию. Королевский гамбит снова, как в середине XIX века становится самым популярным началом. Но никто не отваживается черными играть гамбит Муцио, потому что от «атаки Лациса» нет спасения.
На этом скромный полет фантазии останавливался.

Нельзя сказать, что юношеские мечтания не имели под собой никакой реальной основы. Во-первых, через несколько месяцев в Москве должен был начаться международный турнир с участием Ласкера и Капабланки. Во-вторых, мне было твердо обещано, что вскоре меня поведут в гости к доктору Эммануилу Ласкеру с тем, чтобы он оценил мои шахматные способности. Значит, до полного торжества фантазии оставался пустяк: надо было еще раз проверить все варианты.

* * *

Доктор Ласкер, которому предстояло предсказать мое будущее, предопределить мою шахматную судьбу, в то время жил в Москве, неподалеку от Ильинских ворот, в Спасоглинищевском переулке.
Моя мама, конечно, не хотела, чтобы на ее давних друзей я произвел скверное впечатление. Перед тем. как войти в дом, она напомнила:
— Сам разговор о шахматах не заводи, играть не напрашивайся и вообще помни, что Ласкеру уже 68 лет, его нельзя утомлять.
В юные годы очень трудно дается искусство болтовни о пустяках. На «свою тему», о том, что сейчас тебя занимает, еще что-то скажешь, тут застенчивость почти совсем не мешает. А так, ни о чем, — никак не попадаешь в разговор. не можешь произнести ни слова.

По очень важным шахматным делам я пришел к великому шахматисту. А тут — столик, накрытый на четыре персоны, кофейник, маленькие чашечки, печенье. Меня не интересовали ни чашечки, ни тарелочки. В голове — одна мысль. Вот сейчас допьют они свой кофе — я-то свой сразу выпил — и доктор скажет: «Посмотрим, что молодой человек знает о шахматах. Что, если мы сыграем?» И вот играем мы партию, может, даже две, а я предусмотрительно захватил с собой бланки для записи. И после первой же партии Ласкер задает вопрос: «Какая у вас категория? Третья? Да что вы, вы играете гораздо сильнее!» И попросит показать какую-нибудь из серьезных, турнирных партий. А у меня и партия с собой, моя лучшая партия, и собственные примечания к ней: «Тонкая позиционная жертва пешки, последствия которой выясняются не сразу, тем более что белые, пожертвовав пешку, неожиданно идут на немедленный размен ферзей».
Тогда Ласкер окончательно убедится, что перед ним настоящий шахматист, и поинтересуется: нет ли у меня каких-либо собственных дебютных разработок? И тут-то я ему покажу все варианты «атаки Лациса», той атаки, которая опрокидывает установившуюся оценку гамбита Муцио.

Но вот кофе допит, моя мама ушла с Мартой Ласкер в ее комнату, фрау Марта будет читать маме свои новые стихи. Эммануил Ласкер приглашает меня за другой столик, за тот, на котором шахматы.
Но нет. он не предлагает сыграть. Он не просит показать лучшую партию или дебютные изыскания. Вместо всего этого Ласкер сам делает несколько ходов за белых и за черных. На доске возникает дебютная позиция. Это сицилианская защита, но какая-то необычная, совершенно мне незнакомая система, в учебниках такой я не видел.
Ласкер спрашивает, что я думаю об этом положении. Я отвечаю, что черные стоят плохо, так как они ослабили свой ферзевый фланг и отстали в развитии.
— Я сейчас рассматриваю эту позицию, — поясняет Ласкер, — потому что она может встретиться на турнире, который будет играться в Колонном зале. Значит, вы считаете. что у белых большое преимущество. Каким же образом вы сыграете, чтоб доказать это преимущество?
Я предлагаю ходы, естественные, прямолинейные, и, как тут же выясняется, — ровно ничего не доказывающие. Какая-то странная, неудобная позиция. У белых должно быть преимущество, а вместе с тем ни так ни этак ничего не получается, все ускользает, как песок сквозь пальцы.
Фигуры и пешки вернулись на свои исходные места. Расставлена другая позиция. Снова ничего похожего нет в учебниках, и снова я как бы твержу: «этого не может быть, потому что этого не может быть никогда».

Тут Ласкер отодвинул шахматы в сторону и спросил:
— Какая у вас сейчас категория?
— Третья.
— Вы играете сильнее, примерно, в силу первой категории. Я думаю, что вы ее скоро получите. Если будете заниматься шахматами, со временем вы сможете стать шахматным мастером. Но каким мастером вы станете, — большим или средним, — этого я сейчас не могу сказать, это выяснится только впоследствии. Скорее всего — средним. Вы, наверно, вообще способный юноша, и чем бы ни занялись, чего-то в своей области добьетесь. Я вам не советую посвящать всю свою жизнь шахматам.
Отдельные фразы, совпавшие с тем, что хотелось услышать, мне понравились, я был с ними совершенно солидарен. Общий смысл всего сказанного дошел отнюдь не сразу. Во мне ерзало внутреннее несогласие, хотелось что-то оспорить, что-то доказать, а что — я и сам толком не знал.
Мне казалось, что Ласкер слишком быстро вывел свое заключение. Вот он так говорит, а ведь он со мной не сыграл ни одной партии.
Мне казалось, что Ласкер преуменьшил мои шахматные способности.

Мы уже встали из-за шахматного столика, пора благодарить за внимание, извиняться за отнятое время. И тут я снова заговорил о деле, то есть о шахматах. Начал рассказывать, что нашел новую атаку в гамбите Муцио, при которой белые форсированно выигрывают.
— Нет, нет, — сказал Ласкер, — я не буду смотреть вашу новую атаку, и вот почему. В конце прошлого века и в начале нынешнего ко мне часто приходили молодые люди и показывали верные способы, как сразу выиграть шахматную партию. Заметьте, что если бы такой способ существовал, давно не было бы шахмат, в них никто бы не играл. Будет лучше, если вы сами еще раз посмотрите ваши варианты.
— Но уже несколько месяцев...
— Да, да, конечно, я знаю... Но хочу вам дать один маленький совет. Поверните доску. Посмотрите на позицию с другой стороны. Понимаете, вы играли за белых, вам очень хотелось, чтобы они выиграли, вот они и выигрывали. Теперь посмотрите на позицию со стороны черных. И не просто со стороны черных — глазами черных!

Я пришел домой, расставил шахматы. Через пятнадцать минут «атака Лациса» перестала существовать.
Раз одно из предсказаний немедленно сбылось, значит нельзя, невозможно отмахиваться от всего остального, от всего, с чем я был несогласен, от всего, что не устраивало мое честолюбие. Надо было обдумать все сказанное, надо было понять почему именно в таком, а не в каком-нибудь другом порядке Ласкер построил этот шахматный разговор.
Да, он правильно сделал, что не сыграл со мной партию. Это ничего бы не прояснило, разве что тысячный раз подтвердило бы заведомо известное, — то, что Ласкер играет в шахматы неизмеримо сильнее.

Да, он правильно сделал, что не смотрел мою лучшую партию. Человек, написавший одно хорошее стихотворение, еще не поэт. Человек, сыгравший одну хорошую партию еще не шахматист.
Без помех, отвлекаясь от случайностей, Ласкер определил главное: есть ли у меня чисто шахматная одаренность? Иначе говоря, есть ли у меня самостоятельное шахматное мышление?
Свое мнение Ласкер высказал тактично, вежливо и, вместе с тем, достаточно ясно.

Мечтания о великом шахматном будущем прекратились. Я продолжал заниматься шахматами и вскоре, примерно через год, получил первую категорию.
Что касается «дьявольского гамбита», то лишь один раз мне удалось сыграть гамбит Муцио в турнирной партии. Эту партию я выиграл. Впрочем, играл я в ней черными!

"Шахматы в СССР" 1964 №5