И. МАЙЗЕЛИС

Рукопись Н. А. Шебалина

(Заметки библиофила)

В старинных журналах можно найти сообщения о любопытном шахматном труде, подготовленном в России к изданию около ста лет назад. В чигоринском «Шахматном листке» за 1876 г. М. Гоняев и статье «Материалы для истории шахмат в России. Опыт библиографии» отметил:
«Нахожу необходимым упомянуть о шахматном руководстве Н. А. Шебалина, хотя оно существует пока только в рукописи. В № 381 «Всемирной иллюстрации» за 1876 г. о нем сообщают, что это самый полный учебник шахматной игры на русском языке, более 60 печатных листов. Еще в 1870 году началось печатание его в Казани, но по неисправности типографии на 5-м листе прекратилось. Трудолюбивый составитель учебника, маститый ветеран шахматной игры, всеми любимый и уважаемый в Казани Н. А. Шебалин скончался в конце 1875 г., завещав свой многолетний труд казанским шахматистам, которые, как слышно, хотят дополнить его новыми вариантами из 5-го издания «Гандбуха» Бильгера и выпустить наконец в свет».

Книга так и не была издана. Но что сталось с рукописью и не сохранились ли по крайней мере отпечатанные 5 листов?
Говорят чудес не бывает, однако лет десять назад мне посчастливилось... приобрести первую часть этой, казалось бы навсегда утраченной рукописи. Она имеет вид книги большого формата и чрезвычайно объемиста (около 600 страниц). Рукопись датирована 1866 годом и переписана красивым ровным почерком. Для диаграмм оставлялось при переписке место, и в эти «окна» были впечатаны типографией большие диаграммы; после этого автор расставил штамликами белые (красные) и черные фигуры. Титул изображен рисованными буквами — в подражание типографским шрифтам.
Первая часть будущей книги посвящалась эндшпилю, вторая (пока не найденная!) — дебютам. «Введению» автор предпослал следующий эпипраф: «Отцы и братие! Еже ся описал, или переписал, или недописал, чтите, исправляйте бога для, а не кляните» (из послесловия к летописи Нестора).
Перед «Введением» в рукописи помещен обширный раздел с самостоятельной нумерацией страниц (1—44)—«Вместо предисловия». Этот раздел включает главы: «Мои шахматные воспоминания» и «К сыну». Полустертая карандашная пометка автора наверху страницы гласит: «Смотри введение, а этого не нужно». Может быть, по соображениям типографской экономии помещать это было не нужно, однако сейчас, через сто лет, «Воспоминания» представляют своеобразный интерес как документ эпохи, проливающий к тому же свет и на личность автора. Наиболее подробно автор описывает свои детские и юношеские годы.

«Мне было одиннадцать лет... Отец мой постоянно жил в деревне, и я был помещен в Казани у почтенного нашего родственника А. П. Плотникова вместе с домашним моим учителем, исключенным семинаристом Д. Щербачевым В небольшой комнатке, смежной с нашею, жил тогда (мой дальний родственник) болезненный старичок Петр Федорович Халхалов. Никогда не забуду простодушия, внимания ко мне этого старика. Прослужив в военной службе около 50 лет, едва ли не со времен императрицы Елизаветы, он был, так сказать, начинен военными анекдотами. Как оригинально он их рассказывал, какие выводил курьезные неожиданные заключения — описать невозможно. Человек вовсе не образованный, даже едва ли читавший когда-нибудь и что-нибудь, он часто доводил моего учителя своими комментариями до такого хохота, что с ним делалась колика. Простодушный старик и сам хохотал, при этом приго варивая: «Что, каково? Знай наших!». Часто игрывали мы с ним в карты.
Наступила весна; пришла, как говорили тогда, «биржа», т. е. приплыли из верховьих губерний по вешней воде лодки с фарфоровой и фаянсовой посудой; выстроились на берегу временные балаганы или лавки; началась ярмарка. Однажды в праздничный день я отправился туда в сопровождении учителя Щербачева. Последний, встретившись вскоре со своими товарищами, оставил меня на собственный мой произвол. Накупивши дудок и пряников, я уже собирался домой, но остановился полюбоваться подплывшим к берегу катером. Из него вышли трое мужчин, которые отправились к дожидавшейся на берегу коляске. У одного из отъезжавших что-то выпало из узелка. Я подбежал к месту и поднял какую-то костяную фигурку, вовсе мне незнакомую. Сколько я ни кричал отъехавшим, они меня не слыхали, и найденная мною вещь сделалась моей собственностью.

По возвращении домой первым моим делом было поделиться со своим приятелем Петром Федоровичем пряниками и показать ему мои покупки. Когда дело дошло до моей находки, он принял многозначительный вид и призадумался — «А знаешь ли, братец ты мой, что это за штука?» — спросил он меня. И на отрицательный мой ответ прибавил: «Это, братец ты мой, вещь прелюбопытная. Преумная игра... Не то, что карты, — карты, тьфу! А это, я тебе скажу, — если ты выучишься играть, то будешь ве- ликим полководцем — Румянцевым али Суворовым». — «А вы умеете играть?» — спросил я его. — «Еще бы, — ответил старик самодовольно. — Да вот постой, завтра же скажу Кирсану купить нам в лавке шахматы, а доску я сам сделаю».

На другой день утром я застал старика за работой: на листе серой бумаги он преусердно разграфливал шашечницу. Перед ним лежали шахматы, и я хотел рассмотреть их. — «Нет, нет! Не тронь до времени, — вскричал старик, — я сам покажу тебе все по порядку». — Вечером старик с какой-то особенной важностью начал показывать мне каждую шашку порознь и объяснять названия и значения их. С этого дня мы играли партий по двадцати и более в вечер. Но что это за игра была, — теперь и пересказать трудно. Первую выступку мы делали по произволу, то двумя вдруг, то одной шашкой; ферзь ходил у нас всячески, т. е. и по коневым; рокировали мы во всякое время — даже из-под шаха, а самая рокировка называлась у нас ретировкою — от слова ретироваться По этому можно судить, каков был шахматист мой добрый Петр Федорович. Но, несмотря на все это, он учил меня усердно всему, что только сам знал, и я полюбил игру чрезвычайно... Вскоре я начал обыгрывать старика, и он то радовался моим успехам , то сердился на меня, и в последнем случае всегда повторял с самодовольством: — «А все-таки я же тебя этому выучил!»

Автор далее рассказывает, как перемена жизни и новые занятия заставили его надолго забыть о шахматах. Через год или полтора он раз как-то вошел в кабинет своего дяди Николая Ивановича Камашева и, к своему удивлению, увидел на одном из столиков шахматы. («Я даже вздрогнул от радости, как будто увидал что-то родное»). Потихоньку начал он расставлять на доске разбросанные фигуры, а Н. И., занятый чтением газеты, искоса поглядывал на него. Затем встал и спросил: «Ты разве знаешь эту игру?», и на робкое «да» продолжал: «Ну, посмотрим. Садись и начинай». На последовавшую выступку двумя центральными пешками сразу Н И. заметил: «Это можно, но неправильно. Надобно начинать одной шашкой». Когда же его юный партнер на 3-м или 4-м ходу неожиданно «махнул ферзем по коневьему». партия прекратилась. Н. И. разъяснил мальчику правильные ходы фигур и условия игры, и тот, побежав в детскую, наскоро записал «первое объяснение игры, сделанное ему со смыслом». В дальнейшем мальчик вытаскивал иногда из сундучка шахматы и бумажную доску, практикуясь в новых правилах. За этим занятием его как-то застал камердинер, человек лет сорока пяти. «Что же вы одни то с шахматами делаете?» — спросил он с недоумением. — «А ты умеешь играть, Аркадий Александрович?» — «Да, маракую немножко. Когда мы с барином служили в полку, так на зимних квартирах бывало с ним игрывали. Он же меня и научил этой игре».

В саду, когда позволяло время, начались шахматные баталии. Неизменные вначале поражения стали через известное время сменяться выигрышами. («Искусные подтрунивания Алекеандрыча задевали мое самолюбие, возбуждая во мне энергию к изучению игры»). Однажды, в саду с мальчиком соблаговолил сыпрать сам Н. И. В решающий момент партии, рассказывает автор, он «оробел», не сделал выигрывающего хода и проиграл. Н. И., явно довольный собой, удалился со словами: «Да, порядочно, но еще далеко кулику до Петрова дня». — «Как же далеко, .толкуй!» — проворчал ему вслед Аркадий, наблюдавший за игрой с живейшим участием — «А вы-то что, сударь? Ведь какая партия была! Никогда не следует трусить. Чем больше тебя теанят, тем больше набирайся духу, — говорил у нас один солдатик, разжалованный из офицеров. — Вот играл — так играл! Бывало, барину дает ладью вперед, да мигом и срежет; партий по десяти ему закатывал».

Вскоре после этого случая меня неожиданно потребовал к себе дядя, игравший с каким-то незнакомым мне человеком. — «Не хочешь ли, Николинька, посмотреть на нашу игру, но только держи язык за зубами». После выигрыша третьей партии дядин партнер сказал: «Нет, Николай Иванович, вам надо давать что-нибудь вперед, а иначе играть скучно. Не правда ли, душенька?» — спросил он меня с насмешкой. Я вспыхнул: «Не думаю! Дяденька просмотрел, а вам был мат в два хода, которого вы и не подозревали.» — Вопроситель сурово посмотрел на меня и, проговорив: «Дерзкий мальчишка!», встал и отошел к окну. У меня навернулись слезы. — «За что ж вы, Иван Петрович, обижаете ребенка? Надо было его спросить, где он видел мат, и только». Я расставил фигуры и показал, что мат был неизбежен. — «Так, так! Ах ты, Филидор мой милый!» — вскричал дядя, обнимая меня. Иван Петрович простился о дядей и вышел, явно недовольный. — «Бежал», — закричал ему вслед с хохотом Николай Иванович.
С тех пор — продолжает автор, — дядя почти всегда призывал его, когда в доме собирались шахматисты. В доме Камашева автор прожил свыше двух лет, затем его отдали в гимназию. Шахматы опять были забыты до того времени, когда домашние обстоятельства заставили его выйти из университета и поступить на службу.

«Тут я через шахматы приобрел приятное знакомство и даже приязнь с Евгением Яковлевичем Телишевым, с Федором Ивановичем Германом, служившим чиновником особых поручений, с магистром Гельсингфорского университета Фабьяном Лангеншельдом («замечательный игрок, показавший мне алгебраическую нотацию и объяснивший некоторые дебюты»); с Иваном Антоновичем Берниковским. У Германа я имел случай играть со Стельлихом, который тогда показался мне весьма сильным игроком.
После перехода в 1836 году на службу в Вятку шахматы свели меня там с весьма замечательным человеком — Г. Витбергом, творцом знаменитого проекта на сооружение в Москве на Воробьевых горах великолепного храма. А через него я коротко познакомился с известным Герценом, жившим с ним в одном доме (А. И. Герцен находился там в ссылке с 1835 г. — И. М.). Здесь же я встретил довольно сильных шахматистов из сосланных в Вятку поляков, из числа которых многие были люди весьма образованные и тем или другим замечательные».

Дальнейшая служба автора продолжалась в уездных городах. и в шахматы он играл лишь изредка, когда приезжал в Вятку. По выходе же в отставку его полностью поглотили хозяйственные дела и двенадцать лет он не имел шахмат перед глазами.
«Переезжая в Казань, я мечтал, что в таком большом городе найду много любитатей этой игры. Но увы! При всех моих неутомимых розысках общее число сколько-нибудь любящих шахматы ограничилось тремя. Но зато я узнал о существовании «Шахматного листка» (начал выходить в 1859 г. — И. М), что дало мне возможность ознакомиться поближе с теорией игры. А главное, я имел счастливый случай играть со знаменитым Шумовым, и хотя потерпел совершенное поражение, — из девяти партий я сделал две ничьи и одну только выиграл, — все-таки испытывал при игре с ним душевное наслаждение. Но Шумов уехал в Петербург и я, потеряв надежду на интересную для меня практику, решил заняться руководством для моего сына с целью возбудить в нем любовь к этой игре».

Обращение «К сыну» содержит ряд советов, которые каждый автор обычно считает необходимым преподать своему читателю и которые, как водится, не соблюдает ни один начинающий: «вдумываться в самые первоначальные и, по-видимому, ничтожные правила», «не переходить к другому предмету, не изучив полностью первого», «не запоминать положения и варианты, а стараться постигнуть их смысл, чтобы уметь применять указываемый способ игры и в других положениях» и т. п. «Важно развивагь силу воображения постоянными упражнениями». Автор пишет: «Наш знаменитый шахматный ветеран Александр Дмитриевич Петров не ляжет, говорят, в постель, но разобрав на доске какого-либо положения на сон прядущий. Зато и играет человек, как человеку играть подобает». Не может, по мнению автора, считаться искусным игроком тот, кто в шахматной «игре составляет не планы, а только комбинации».

Обширный шахматный материал, приводимый затем Н. А. Шебалиным, хорошо систематизирован и, хотя не является оригинальным, полностью отражает уровень знаний его эпохи. Это практический, вариантный учебник, который был бы чрезвычайно полезен в то время, и какого не было в России еще долгие годы.
Не суждено было добросовестной работе трудолюбивого Н. А. Шебалина сыграть свою роль в развитии отечественного шахматного искусства!

"Шахматы в СССР" 1962 №1

Илья Львович Майзелис (28 декабря 1894 - 23 декабря 1978)

"Илья Майзелис был очень дружен с Эмануилом Ласкером. Именно он во время Московского международного турнира (1925) передал великому мыслителю телеграмму, которая гласила, что пьеса второго чемпиона мира будет поставлена на сцене. Растроганный Ласкер в итоге зевнул «мельницу» в партии с Торре, но утешил молодого человека, который сначала посчитал себя виновником этого поражения великого шахматиста.

Майзелис оказался одним из тех, кто убедил Эмануила переехать в СССР, принять советское гражданство и тренировать сборную страны. Незадолго до отъезда в США второй чемпион мира передал журналисту рукопись своей книги для детей. Друг Ильи Александр Ильин-Женевский считал, что издать книгу – долг Майзелиса, но труд «Как Виктор стал шахматным мастером» увидел свет лишь в 70-е "

ИЛЬЯ МАЙЗЕЛИС (ruchess.ru)