В. Лезерсон

Московский кружок

ПЕРВЫЕ я попал в Московский шахматный кружок в 1915 году. Кружок располагался тогда на Арбате в помещении общества врачей. Я с благоговением смотрел на А. А. Алехина, В. И. Ненарокова, Н. Д. Григорьева, Н. М. Зубарева и других сильных московских шахматистов, чьи имена мне были знакомы по печати.
Запомнился мне отлично игравший легкие партии известный проблемист М. В. Тронов, тогда еще носивший студенческую форму.
В 1916 году кружок перешел в помещение бывшей гимназии Страхова на Садово-Спасской улице, недалеко от нынешней Колхозной площади (теперь здесь размещается полиграфический институт). В то время я уже регулярно посещал собрания кружка, принял участие в турнире третьей категории и занял второе место. После этого мне присвоили вторую категорию. В ту пору я познакомился, а затем и подружился с Н. Д. Григорьевым, жившим недалеко от меня. Мы часто с ним виделись, и Н. Д. показывал свои анализы. Особенно запомнился мне анализ окончаний ферзь с пешкой против ладьи с двумя пешками, которым Николай Дмитриевич занимался продолжительное время и который он посвятил В. И. Ненарокову.

Зимой 1918 года кружок перешел в новое помещение — на квартиру Г. Д. Бермана на Гоголевском бульваре в доме 23, расположенном почти напротив современного Центрального шахматного клуба.
В этом помещении каждый четверг собиралась большая группа шахматистов, проводились матчи, турниры. Там наряду с Н. Д. Григорьевым, Н. М. Зубаревым, Н. И. Грековым, Н. М. Павловым-Пьяновым можно было встретить и других, менее известных московских шахматистов. Общее внимание привлекала игра талантливого М. Г. Кляцкина. Частым посетителем кружка и участником почти всех проходивших там турниров был X. К. Баранов. Тогда он еще не был маститым профессором.
«Душой» кружка был Н. Д. Григорьев. Кажется, он был бессменным председателем правления во все время пребывания на Гоголевском бульваре. Григорьев доказал свое превосходство над сильнейшими московскими шахматистами, победив в матчах Н. М. Зубарева и И. И. Грекова.

Об условиях игры на квартире Бермана в трудные годы разрухи писал А. Ф. Ильин-Женевский в своей брошюре «Записки советского мастера». Он рассказывает, что во время одной из его матчевых партий с Григорьевым погас свет (что в то время было обыденным явлением), и партия продолжалась при свете спичек. Сделавший ход партнер зажигал спичку и держал ее зажженной, освещая доску, пока противник думал над ходом.
В добавление к этому я могу сказать, что в те трудные годы дома не отапливались и температура в помещении кружка была близкой к нулю. Играли в шубах и валенках. Несмотря на это, через несколько часов неподвижного сидения за шахматами ноги совершенно деревянели. Чтобы хоть немного восстановить кровообращение, молодые посетители кружка выбегали на улицу, делали пробежку по бульвару и возвращались играть.

В 1918 году в кружке был сыгран турнир-гандикап (кажется, последний турнир такого рода), в котором первая категория давала второй время вперед: играя со второй категорией, первокатегорники имели на 30 ходов час, тогда как вторая категория делала те же 30 ходов за два часа.
Первых два места заняли Н. Д. Григорьев и Н. И. Греков, а третье и четвертое места разделили представители второй категории Н. В. Карпенко и я.

В конце 1918 года в Москву приехал А. А. Алехин и сразу же активно включился в шахматную жизнь. Он почти ежедневно посещал кружок на Гоголевском бульваре и принимал участие в легких турнирах, в которых почти всегда занимал первые места. Лишь изредка игравший во второй категории и получавший от Алехина фору Кляцкин занимал в этих турнирах первое место.
Алехин был очень приветливым, общительным человеком, без тени гроссмейстерской важности, самовлюбленности. Он охотно играл легкие партии с шахматистами, заведомо уступавшими ему в силе, рассматривал и анализировал партии и отдельные позиции, показывал свои. Как-то он показывал нам свою партию с Дурасом из турнира в Мангейме (1914 г.). Кто-то спросил, как он оценивает силу Дураса. «Ну что же, — ответил Алехин, — Дурас, конечно, очень сильный шахматист, но, когда он играет со мной, я всегда знаю, о чем он думает».

На вопрос: «Неужели, Александр Александрович, есть такие мастера, играя с которыми, вы не знаете, о чем они думают?» последовал ответ: «Конечно. Когда я играю с Ласкером или с Капабланкой, я совершенно не представляю, о чем они думают. Многие их ходы являются дгя меня откровением».

Весной 1919 года был организован чемпионат Москвы — первый такой турнир после Великой Октябрьской революции.
В то время не только не было никаких отборочных соревнований — слишком мало было претендентов на участие в чемпионате, — но и само участие не обусловливалось никакими квалификационными формальностями. Так, например, я, не имевший для этого никаких формальных прав, стал просить организаторов допустить меня. «Что же, — последовал ответ, — вы неплохо выступили в прошлом году в гандикапе, да и легкие партии играете недурно — участвуйте в турнире». Таким же образом в чемпионате кроме меня приняли участие еще несколько человек.
Свое отрицательное отношение к формальным квалификационным правам позднее выразил любитель острых словечек Н. В. Карпенко. Когда после Всероссийской Олимпиады 1920 года, где Карпенко попал в группу победителей отборочного турнира, ему присвоили первый разряд, Карпенко был этим очень недоволен. «Гораздо приятнее, — говорил он, — имея вторую категорию, выигрывать у первой, нежели, будучи первокатегорником, проигрывать второй категории. Что же касается квалификационных прав, то меня и так допускают в любой турнир».

Московский чемпионат начался при участии 11 человек — А. А. Алехина, X. К. Баранова, М. Ф. Генике, Н. И. Грекова, Н. Д. Григорьева, Н. М. Зубарева, Н. В. Карпенко, Б. В. Любимова, Н. М. Павлова-Пьянова, А. М. Павлова и меня.
Алехин в этом турнире выиграл все партии, однако он не выказывал никакого пренебрежения к противникам, даже самым слабым. Он почти полностью использовал положенное время, тщательно записывал ходы. Сделав ход, Алехин, вставал, ходил по комнате и рассматривал положения на досках других участников. В то время у Алехина совершенно не наблюдалось привычки «кружить вокруг противника, как коршун». Или эта привычка появилась у него позднее, или просто противники были не «те».
После нескольких туров в чемпионат решил включиться Н. П. Целиков, обещая сыграть пропущенные партии в свободные от игры дни. Все были согласны допустить Целикова в турнир, но неожиданно запротестовал Алехин. Он говорил, что в этот момент идет на первом месте (к тому времени прошло, кажется, пять туров и Алехин имел 5 очков) и не хочет иметь в лице Целикова потенциального конкурента. Причем говорилось это совершенно серьезно и искренно, без всякой тени рисовки. После долгих убеждений, что Целиков ни в коей мере не является для него конкурентом, Алехин согласился на включение Целикова в турнир. Оппоненты Алехина оказались правы, и Целиков занял место в нижней половине турнирной таблицы.
Алехин играл вне конкурса, и поэтому борьба за звание чемпиона была упорной. Главным фаворитом считался Н. Д. Григорьев, однако его постигла неудача в партии со мной.
Турнир закончился так: первое место (11 очков из 11 возможных) занял Алехин, звание чемпиона завоевал Греков. Третьим был Павлов-Пьянов, четвертым — Григорьев, пятым — Зубарев, шестое и седьмое места разделили Павлов и я.

Вскоре после окончания чемпионата я уехал из Москвы и вернулся только в 1920 году, будучи командированным для участия в побочном турнире Олимпиады. Однако я опоздал к началу игры и был зачислен в коллегию судей. Руководил коллегией старый московский шахматист Б. П. Григорьев — соратник и соперник чемпиона Москвы конца прошлого века А. В. Соловцова.
Б. П. Григорьев был приветливым остроумным человеком, он написал шуточную поэму об Олимпиаде, где давались стихотворные характеристики участников главного турнира. Выдержки из этой поэмы привел А. Ф. Ильич-Женевский в своей брошюре.

Игра в турнирах Олимпиады проходила в большой квартире дома на углу нынешних проезда Художественного театра и Пушкинской улицы. Обедали участники турниров в одном из особняков в Скатертном переулке, где тогда помещались курсы Всевобуча.
Все участники главного и предварительных групп побочного турнира играли с огромным интересом, серьезных инцидентов во время игры не было. Члены судейской коллегии занимались также и получением, доставкой и распределением продуктов для участников турнира — сыра, сахара, папирос, что в те годы являлось немаловажным подспорьем.
В получении продуктов нам помогал член московского шахматного кружка старый большевик А. С. Бутягин, впоследствии профессор, ректор МВТУ им. Баумана и затем Московского университета. В то время он был членом Коллегии москоммуны, ведавшей всем продовольственным снабжением Москвы.
Зрителей на турнире почти не было — игра начиналась утром, да и сообщений о соревновании появлялось мало, однако все, имевшие отношение к шахматному кружку, регулярно посещали турнир и с интересом следили за игрой.

Наибольшее внимание привлекал, конечно, турнир мастеров, в котором участвовал Алехин.
Помню упорную партию между А. А. Алехиным и Б. М. Блюменфельдом. К моменту обеденного перерыва каждый из противников заявил, что он выиграет. К началу доигрывания оба принесли по целой тетради вариантов. Однако, как это довольно часто бывает, партия пошла по руслу, не предусмотренному ни одним из противников, и в конце концов закончилась вничью.
Как я уже говорил, я опоздал к началу Олимпиады, и вместо меня в побочный турнир был включен Л. В. Геника. Он отличался необыкновенной быстротой игры. Как-то я заметил, что за одной из досок нет ни одного противника. Подхожу, вижу, что идут часы Геники. Разыскав его партнера, я узнал, что Геника не стал дожидаться перерыва и ушел обедать. Времени у него было достаточно.

После Олимпиады я участвовал в чемпионате Москвы 1922 года, а в дальнейшем играл во многих московских соревнованиях.

"Шахматы в СССР" 1972 №4