М. С. Коган

ЧИГОРИНСКИЙ ПЕТЕРБУРГ

В настоящей статье нами использованы архивные материалы, хранящиеся в «Архиве внутренней политики, культуры и быта» (ЛОЦИА), а также неизданные воспоминания Григория Александровича Гельбака. Г. А. Гельбак (1863—1930) — младший современник Чигорина, был в 90-х годах одним из сильнейших петербургских шахматистов, участвовал в I и IV всероссийских турнирах. «Чигоринский Петербург» был ему близко знаком. С 80-х годов прошлого столетия Гельбак был одним из самых деятельных членов петербургских шахматных организаций.

31-го октября (12 ноября) 1850 года в городе Гатчине, в семье мелкого чиновника Ивана Чигорина родился сын Михаил — будущий гениальный русский шахматист. Его мать была из приезжих крестьянок, приписавшихся к мещанскому сословию подгородной Малой Охты. 9-летним ребенком, лишившись отца и матери, он был определен в Гатчинский Николаевский Сиротский Институт.

«Оставшегося в круглом сиротстве, сына титулярного советника, Чигорина Михаила, зачислить в кандидатский список по Гатчинскому Николаевскому Сиротскому Институту для преимущественного поступления в сие заведение, по достижении очереди». (1) Это была трафаретная форма в отношении приема круглых сирот в институт на казенное содержание. Однако, свободных вакансий не было (кроме Чигорина было еще 14 кандидатов), и прошло более трех месяцев, пока Михаил Чигорин был «назначен к принятию в Гатчинский Н.С.И. по журналу 30 июля 1859 г . и документы о нем отосланы в контору института». (2) Чигорин был принят в школу малолетних детей.

Гатчинский Институт был закрытым средним учебным заведением, предназначавшимся для воспитания «сыновей обер-офицеров и гражданских чиновников, до IX класса включительно».

В 1847—1863 гг. Гатчинский Институт был специальным средне-юридическим училищем для под готовки чиновников в разные министерства; с 1863 по 1878 гг. институт был преобразован в семиклассную гимназию. Таким образом Чигорина готовили к карьере чиновника.

Бездушное и жестокое воспитание, царившее в стенах института, могло конкурировать только с знаменитой бурсой, описанной Помяловским в «Очерках бурсы». Система издевательства, унижения человеческого достоинства, шпионаж, жестокая экзекуция до полной потери сознания, арест, карцер на хлебе и воде (нередко трехмесячный) и т. д. и т. д. — это далеко не полная картина «воспитания» сиротских детей. Болезни, в особенности туберкулез, были вечными спутниками гатчинских воспитанников. Наиболее строптивых по достижении 16-летнего возраста отправляли на военную службу. В такой обстановке рос и учился Михаил Чигорин.

Едва ли возможно поставить в упрек Чигорину, что он плохо учился. Он по нескольку лет сидел в одном и том же классе и только в 1867 году был переведен в 5-й класс. 17-летний юноша видел мало хороших примеров. Развращающая система воспитания начинает сказываться, Чигорин видел, как его товарищи пьют, играют в карты. (Его также начальство застало однажды за карточной игрой).

Тюремный режим, донимавший гатчинских воспитанников, вызвал, наконец, открытое возмущение. Начальство не на шутку испугалось. Дело старались замять, но слишком вопиющи были факты. Началось следствие, которое при всем желании выгородить директора института Доливо-Добровольского и старшего воспитателя Игнациуса, не могло скрыть чудовищной картины воспитания детей в Гатчинском институте. «Бунт» подняли V и IV классы в феврале 1868 г. И Чигорин был в числе главных «подстрекателей», как его называло начальство.

«Бунт» заключался в том, что подростки требовали человеческого к себе отношения, устранения ряда нелепых стеснительных мер. улучшения пищи и т. д. Однако «высокое начальство» посмотрело иначе. Недаром воспитатель Игнациус назвал одного ученика Каракозовым (каракозовский выстрел в Александра II был еще свеж в памяти). Правда, директору предложили подать «по болезни» в отставку, но строптивых юношей решено было исключить. Исключен был и Чигорин. «Опекунский Совет журналом I марта 1868 г. разрешил почетному опекуну, управляющему Гатчинским Н. С. Институтом уволить некоторых воспитанников из участвовавших в бывших в институте беспорядках, с правами, изложенными в § 83 устава того Института с выдачею сим воспитанникам на экипировку по 60 рублей».(3) Очевидно, за Чигорина хлопотали, но неудачно, так как в деле о выпуске и увольнении воспитанников из института от 1868 г., имеется выписка: «Михаила Чигорина уволить из Гатчинского Института 2 августа 1868 г.»

Предполагалось, что с Чигориным поступили более чем гуманно. Ведь его могли просто «забрить в солдаты».

Чигорин не любил говорить о своих детских и юношеских годах. Г. А. Гельбак в своих воспоминаниях пишет: «Когда мы много, много лет тому назад встречались, играли, беседовали, вели знакомство и по клубам и «домами», то и тогда трудно было добиваться точных данных, а добиваться пытались не только мы, но и другие современники наши». Теперь, когда архивные материалы помогают нам несколько восстановить биографию юного Чигорина, понятно, что гениальный русский мастер только с отвращением мог думать о детстве и юности.

С шахматной игрой Чигорин познакомился в Институте. Первые уроки шахмат были получены им от институтского воспитателя А. А. Шумана (4) Увлекшись шахматами и сразу выказав выдающиеся способности к шахматной борьбе, молодой Чигорин вскоре уже мог давать своему учителю ладью вперед.

Однако, в течение довольно долгого времени чигоринское дарование не находило себе достаточно серьезного поля для применения, поскольку соревнования, в которых ему приходилось участвовать, носили домашний характер.

* * *

Двадцати трех лет Чигорин переезжает в Петербург и впервые получает возможность помериться силами с лучшими шахматистами столицы. Центром шахматной жизни старого Петербурга был в то время известный ресторан «Доминик», помещавшийся по Невскому проспекту в доме N 24. Там за 20 копеек в час можно было получить шахматную доску и фигуры. Чигорин стал частым посетителем этого сборного пункта петербургских шахматистов.

Советская шахматная молодежь выросла в иных условиях. Она не имеет представления о специфической атмосфере шахматного азарта, царившей у «Доминика». Как правило, игра велась здесь исключительно на деньги. К услугам новичка всегда имелись шахматисты-профессионалы, набившие руку в легкой игре и готовые облегчить на несколько рублей кошелек партнера. Свежий человек зачастую уходил навсегда из «Доминика» с отвращением после первого же посещения. В то же время были завсегдатаи, подчас уже старики, которые систематически ходили туда, как на службу: «выслуживают пенсию у Доминика», — говорили про них. Можно только удивляться, что на этой отравленной почве порой пробивались и вырастали подлинные шахматные таланты.

Сам Чигорин следующим образом отзывался о шахматной игре у «Доминика»: «В клубе играть весьма удобно в большой просторной комнате, но какими крепкими нервами, какой крепкой головой должен обладать шахматист, играющий у Доминика. Если расположению духа, небольшому нездоровью знаменитые игроки приписывают иногда причину своего поражения, то что сказали бы они, или лучше, как играли бы они в душной, дымной атмосфере, среди шума игроков других профессий (домино, биллиард)» (5)

Центральной фигурой в ресторане «Доминик» был в то время Эмануил Степанович Шифферс, на которого все смотрели, как на недосягаемую величину. Его столик всегда был окружен густой толпой народа, смотревшей с удовольствием, как Шифферс добивает свою очередную жертву. Стандартной ставкой служили 25 копеек, на жаргоне «доминиканца» — «франк». Однако, беспроигрышная игра приносила каждый вечер немалый доход.

С Шифферсом предстояло сыграть и зашедшему к «Доминику» Чигорину. Хотя по годам они были ровесники, но за Шифферсом был уже шахматный стаж и слава непобедимого, в особенности после того, как стал сдавать старик Шумов.

Обычной дачей вперед для новичков являлся конь. Однако через очень короткое время Шифферсу пришлось перейти на пешку и два хода, а вскоре и такая «фора» оказалась не под силу. Для всех стало очевидно, что в лице Чигорина на петербургском шахматном горизонте взошла новая яркая звезда.

Что же представлял собою в те годы шахматный Петербург, если не считать уже известного нам «Доминика»?

В 70-x годах прошлого века в Демидовом переулке помещался немецкий «Шустер клуб», объединявший преимущественно крупных иностранных коммерсантов. В соответствии с уставом этого клуба в нем допускалась шахматная игра и имелась специальная шахматная библиотечка. Для шахматистов была отведена отдельная комната. Руководство шахматной игрой и библиотекой возложено было на Семена Зиновьевича Алапина (впоследствии — известного русского мастера и теоретика). Однако, игры в Демидовом переулке не было почти никакой, и шахматная комната большею частью пустовала.

В несколько большем масштабе шахматная игра практиковалась в другой клубе — аристократическом Английском. Там изредка игрались серьезные партии. Здесь бывали Алапин, Шифферс, Бескровный и др. Нельзя, однако, не признать, что некоторым препятствием к привлечению сюда квалифицированных шахматистов была та малопочетная репутация, которая сложилась о завсегдатаях «Доминика». А через «чистилище» этого последнего проходили, как правило, все незаурядные шахматисты той эпохи.

Был еще одни клуб, где играли в шахматы, — «Немецкое собрание» (на Мойке, у Синего моста). Здесь именно состоялся в 1874 году большой турнир-гандикап, к участию в котором был привлечен и 24-летний Чигорин. От Шумова и Шифферса он получал ход и пешку и занял 3-е место, став непосредственно за лидерами.

Прошел год, — и Чигорин уже играл с ними на равных, при том не без успеха. Варшавский мастер Винавер, посетивший в 1875 году Петербург, обратил внимание на талантливого шахматиста и настойчиво советовал ему принять участие в ближайшем международном турнире.

Шахматный прогресс Чигорина шел ускоренным темпом. В начале 1878 года он выигрывает матч у своего старого противника Шифферса с убедительным счетом: +7 — 3.

Шахматы всецело заполняют время Чигорина. С большой неохотой ои тянет служебную чиновничью лямку в Губернском правлении, а вскоре и совсем бросает службу, отдаваясь полностью шахматам. К этому времени Чигорин получает уже известность не только как шахматист-практик, но и как талантливый аналитик, редактор журнала «Шахматный листок» (к изданию которого он приступил еще в 1876 году). (7)

Неудачливо складывается личная жизнь Чигорина. От него уходит жена, забрав с собой малютку-дочь. Оставшись одиноким. Чигорин долгое время жил на Офицерской улице, в доме № II, в меблированных комнатах среднего сорта, какими тогда был переполнен Петербург.

В декабре 1878 года состоялось крупное событие в шахматной жизни царской России: первый турнир с участием не только петербургских, но и иногородних шахматистов. Помимо Чигорина. Алапина, Шифферса и других сильнейших шахматистов Петербурга, в этом турнире приняли участие два москвича — Соловцов и Шмидт. Он явился как бы 1-м Всероссийским турниром. Выиграв решительную партию у Алапина, Чигорин занял 1-е место и с тех пор, почти до самой смерти, оставался признанным в России и за границей бессменным чемпионом русских шахмат.( 8)

К этому времени «Доминик» стал уже тесен для петербургских шахматистов, и они постепенно облюбовали себе новое место — ресторан Прадера. на углу Вознесенского проспекта и Адмиралтейской площади. А вскоре из постоянного кадра поклонников шахматной игры сформировался специальный «чигоринский кружок».

Первая попытка Чигорина организовать «Общество любителей шахматной игры» окончилась неудачей. Клуб открылся в конце 1879 года (угол Мойки и Нового переулка, у Синего моста), но в 1882 году Общество было вынуждено прекратить свою деятельность из-за недостатка средств. Председателем Общества был избран О. И. Корбут, душой шахматного кружка и его секретарем был Чигорин. Однако Чигорин не оставлял мысли объединить петербургских шахматистов, и с помощью богатых поклонников своего шахматного таланта он в 1884 году вновь создает свой кружок под тем же названием.

Кружок этот первоначально поместился в доме Тедески на углу Морской и Невского (дом № 16), заняв две больших комнаты со столиками, мягкой мебелью, керосиновыми лампами для общего освещения и стеариновыми свечами на столиках. Осенью же 1886 года, после временного переселения в два номера гостиницы «Англетер», кружок добился утверждения министерством внутренних дел устава «С.-Петербургского Общества Любителей шахматной игры» и нанял самостоятельную просторную квартиру на Мойке (дом № 40), около Невского.

В новой квартире Общество расположилось очень удобно. Главный зал был обставлен черными столиками, на каждом столике имелась клеенчатая шахматная доска и помещался ящик с хорошо изготовленными фигурами стаунтоновского образца (работа славившегося своим мастерством токаря Тенча). В других комнатах размещались читальня и столовая. Членский взнос был установлен в 12 рублей в год; гости платили по 2 рубля в месяц. Главный контингент членов составляли служащие казенных и частных учреждений.

Вот как описывает в своих воспоминаниях деятельность этого шахматного общества Г. А. Гельбак:

«Около 8 час. вечера раздавались на парадном звонки за звонками; являлись любители — чистенькие, бритые, напомаженные, хорошо отоспавшиеся после обеда, — все в крахмальном белье с галстуками, булавками и брелоками. Большинство — в рединготах покроя того времени, высоко застегивавшихся, длинных; многие — с бархатными воротниками. Сейчас же за доску: почти все играли «на интерес», ставка—«франк» (25 коп.) партия, редко — полтинник. Если кто играл по 1 руб., то собирал усиленную «галлерею». А кто участвовал в турнире, того усаживал за доску сам Чигорин, наблюдая за порядком. Часов не было, кроме 2-3 экземпляров частного владения. Бланки для записи партий тоже не применялись. Однако, турниры проводились с дисциплиной. После 12 часов ночи наполнялась столовая, где засиживались часов до 4-х ночи. Формально разрешалось лишь до 2-х, но это была «теория». . . В 2 часа ночи сам Чигорин аккуратно гасил лампы в библиотеке, главном зале и в биллиардной, ибо окна выходили на Мойку, и полиция обязана была следить, чтобы «шахматный клуб», — как нас называл околоточный надзиратель, от времени до времени заходивший в прихожую, — «обязательно» закрывался в 2 часа ночи».

Четыре года (с 1887 по 1890) ничто не нарушало течения шахматной жизни «чигоринского кружка». Чигорин был вполне доволен своим положением. Авторитет его рос, за ним были уже крупные успехи в международных турнирах, и никто не пытался в эти годы покуситься на его авторитет.

Его внешность описывается Г. А. Гельбаком следующим образом: «Это был человек несколько ниже среднего роста, обладавший фигурой с намеком на коренастость и даже, можно сказать, на купеческий склад. Открытое лицо, лоб, обращающий внимание своей высотой, а под ним пара глаз, ровно и уверенно сверкающих. Глаза светятся умом и в то же время отражают сознание своего превосходства над окружающими, с намеком на гордость, но без признаков презрительного отношения к тому, кто был меньше по таланту». . .

Однако, несмотря на внешнее благополучие, внутренние взаимоотношения складывались в кружке чем дальше, тем все более обостреннее. У нас нет оснований не доверять в этом отношении показаниям того же Г. А. Гельбака, (9) одного из наиболее усердных почитателей Чигорина.

«Собеседники Чигорина разделились точно на два лагеря: одни — бывшие поближе, его личные друзья и сотрапезники, — говорили и судили свободно, не опасаясь «срезки», другие же или молчали, или говорили осторожно, скромно, с оговорками, с ограничениями, почти вкрадчиво и часто нарывались на «срезку»:

— Это совсем не так! Это по-вашему! Это вы так судите! . .

Большинство затихало. И вокруг фигуры Михаила Ивановича постепенно создавалась атмосфера какого-то смутно осязаемого нравственного гнета. Показывая любознательной «галлерее», как выигрывать, имея только коня и слона, Чигорин доводил позицию до положения, когда оставалось сделать лишь матующий ход, и говорил при этом: «Ну, а последний ход уже вы сделаете!». . .

Чигоринскне реплики, в роде приведенной, не могли восприниматься только как шутки. Они звучали оскорбительно. Вот еще пример. На вопрос, кто выиграет в данном сложном положении, —-белые или черные. — следовал стереотипный ответ: «Проиграют те, которыми вы будете играть». Случайный проигрыш в выигрышном положении вызывал реплику: «Нет такого положения, в котором «пижон» бы не проиграл». . . и т. д.

Совершенно исключительное пренебрежение к чужому мнению проявил Чигорин во время телеграфного матча из двух партий Петербурга с Лондоном (1886—1887 гг.). Петербургский комитет, избранный в составе пяти лиц для ведения матча, существовал только номинально. Анализировал ходы и посылал их по телеграфу единолично Чигорин. Но шахматисты открыто еще не роптали. Чигорин уже был всемирно известным аналитиком, и нужно отдать ему справедливость, что техническая сторона ведения матча была им доведена до высокого совершенства.

Интерес к матчу был огромный: приезжали в мороз из отдаленных районов столицы, чтобы узнать о полученном и переданном в Лондон ходе. Матч, как известно, кончился победой Чигорина по присуждению судьи матча И. Колита. Первую партию Лондон сдал, а во второй предложил ничью, что и было принято. Но затем Чигорин выступил в прессе с подробным анализом (см. журнал 'Strategiе', июнь 1888 г.), доказывающим, что черные (Лондон) должны были проиграть. Заключительное положение было таково. Белые (Петербург): Kpf4; Лb5; пп. а4 f3, g4. Черные (Лондон): Крс7; Ла6; пп. а5 f6, g6. Ход Черных. Чигорин предложил доиграть эту позицию, давая ничью вперед, но лондонский комитет уклонился.

Чигорин торжествовал. Поздравления сыпались со всех сторон. Количество его почитателей все увеличивалось. Реакционная националистическая пресса начинает расхваливать его в шовинистических тонах. Братья Суворины, члены кружка, передают в его ведение шахматный отдел в «Новом Времени» и устанавливают твердый оклад — 50 рублей в месяц. Влияние Чигорина на окружающих его шахматистов все увеличивалось.

С ростом его славы росло и развивалось Общество, число членов которого было к этому времени уже более ста. Устраивались матчи, консультационные партии, турниры с распределением по категориям. Сам Чигорин считался «вне категории» и давал І-й категории пешку и ход. Всего категорий было шесть. Два раза в месяц устраивались конкурсы решений задач и этюдов. Новые произведения демонстрировались редко, обычно показывали этюды Горвица и задачи Лойда.

Наступил 1890-й год. Ничто, казалось, не нарушало спокойного течения шахматной жизни Общества. Позади — почетно проигранный Чигориным матч Стейницу, 1-е место (вместе с Вейсом) в Нью-Йорке и ничейный матч с Гунсбергом. Однако это было только на первый взгляд. Совершенно отчетливо на русской шахматной арене обрисовались две фигуры. С одной стороны — Чигорин, признанный чемпион России, поддерживаемый и развращаемый правыми элементами Общества как «национальный герой». С другой стороны — Алапин, влюбленный в шахматы меценат и мастер незаурядной силы, завоевавший себе популярность среди молодежи и поддерживаемый прогрессивными элементами шахматного движения. Вопрос о соперничестве шахматистов принимал таким образом и политическую окраску.

С каждым месяцем атмосфера все больше наэлектризовывалась. Об этом глухо писалось и в шахматной прессе. Характерен уже тот факт, что при перевыборах президента Общества в 1890 году Чигорин был избран большинством только трех голосов. Он в это время играл в Гаванне матч с Гунсбергом (1 —12 февраля 1890 г.).

Для полного разрыва нужен был только повод. Воспоминания Г. А. Гельбака очень живо рисуют эпизод, предшествовавший этому разрыву и подготовивший распад «С. Петербургского Общества любителей шахматной игры».

«Алапин завел большую книгу, с утверждения, конечно, правления. Большая банковая книга конторско-бухгалтерского типа красовалась на столе, за которым записывались гости, платившие по 30 коп. за вход. Долго никто не решался «благословить» книгу, т. е. записать в нее интересную партию или эндшпиль, задачу, этюд, не бывшие в печати, критические заметки и проч. и проч., для чего книга эта и предназначалась.

«Во время общей беседы в столовой, после 2-х часов ночи. т. е. после осушения ряда бутылок, в разгаре спора о «гамбитах», публика уговорила Чигорина сыграть гамбит Муцио с Алапиным. Конечно, белые — Чигорину; он — стремительный,изобретательный, он победитель в гамбитах Эванса, Кизерицкого, Сальвио, Греко, северном и проч. и проч. Алапин — кремневый позиционный игрок, художник в парировании угроз, — терпелив, настойчив и видит далеко, не менее, чем Чигорин. Принесли доску, отодвинули бутылки и усадили Чигорина с Алапиным. Публика столпилась. И начали. Алапин отражает атаку, как-то сам жертвует фигуру, переходит в контратаку и даже. . . объявляет мат. — довольно скрытный. Победитель заносит партию в книгу для записей. Побежденный безмолвно исчезает».

Через два-три дня было назначено заседание правления. Однако вопрос о судьбе Общества был уже решен соратниками Чигорина. Заседание проходило бурно; Чигорин отказывался быть председателем Общества, Алапин указывал на незакономерность его действий.

«Все вскакивают, галдят, жестикулируют. Чигорин стоял бледный, безмолвный, перебегая глазами от одного к другому. И можно было бы уподобить его человеку, который в сознании беспомощности глядит на пожар своего жилища, если бы последующая эволюция этого раскола не наводила на подозрение, что все это было предусмотрено и заранее вперед рассчитано. Друзья по шахматам и по трапезе образовали кругом Чигорина плотное кольцо. Кольцо надвинулось в столовую, заняло ее, и у двери была поставлена охрана».

Через полчаса в зале вывешивается объявление; «Правление постановляет: за невозможностью обсуждать и решать дела в Общем собрании объявить Общество закрытым, устав отменить и имущество продать, о чем заявить столичному градоначальнику. Долги Обществу принимает бывший его казначей Гриневский; он же оплачивает счета». Тут же выясняется, что “чигоринцы" договорились образовать новое шахматное общество, заняв для этой цели помещение, обещанное уже им в Сельскохозяйственном клубе на Невском № 86. Шахматные книги, часы, доски, фигуры, столы и фотографии решено купить у старого, ныне ликвидируемого общества.

Как оказалось, вновь организуемое Общество пожелало при этом прочно застраховать себя от «нежелательных элементов», надлежащим образом составив для этой цели свой устав. Вскоре, уже в конце января 1891 года, этот устав новоявленного «С.-Петербургского Шахматного Общества» был зарегистрирован в министерстве внутренних дел. К числу лиц, не имеющих права быть членами этого общества, устав, например, причислял «лиц нехристианского вероисповедания». Этот пункт, направленный прежде всего против Алапина, достаточно ясно характеризовал физиономию нового Общества.

Вполне естественно, что, оставшись за бортом, «алапинская партия», составлявшая добрую половину прежнего «чигоринского кружка», стала искать возможности оформить свое самостоятельное существование. Вскоре представился случай получить подходящее помещение путем договоренности с организаторами возникшего в это время в Петербурге «Собрания экономистов». Учредители этого «Собрания» согласились внести в его устав пункт, согласно которому шахматисты получили доступ в «Собрание экономистов», в качестве членов-соревнователей. В середине февраля того же 1891 года вопрос был окончательно разрешен.

Новый приют «алапинцев» помещался первоначально на набережной Фонтанки, у Симеоновского моста в доме № 32. Сюда потянулись все лучшие петербургские шахматисты, за исключением, разумеется, самого Чигорина: Алапин, Шифферс, Шишкин, Белин, Митропольский, Лизель и другие.

Тем временем во главе чигоринского «Шахматного Общества» стал бывший русский посол в Берлине тайный советник П. А. Сабуров, видный сановник с определенным «весом» в правительственных кругах. Вице-президентом был избран адъютант великого князя Михаила Михайловича князь М. М. Кантакузен (первоначально вице-президентом был М. И. Чигорин). Как раз в эту пору русскому чемпиону удалось достичь больших успехов. Напомним, что в апреле 1891 года Чигорин блестяще выиграл две принципиально важных партии матча по телеграфу у Стейница.

Его вражда с Алапиным не прекращалась и после того, как они перестали встречаться в шахматном собрании. В особенности их отношения обострились в связи со вторым матчем Стейниц — Чигорин, состоявшимся в январе—феврале 1892 года в Гаванне. В 1891 году в шахматном отделе газеты «Новости» Алапин опубликовал новую защиту в гамбите Эваиса (как известно, гамбит Эванса был одним из самых любимых дебютов Чигорина), которая вызвала критику Чигорина на страницах шахматного отдела в «Новом времени». Полемика, которая продолжалась очень долго, приняла резкий характер, в особенности, когда стало известно, что Алапин послал свои варианты Стейницу. «Шахматный Журнал», издаваемый националистом-реакционером Макаровым, поднял в связи с этим дикий вой по поводу «измены русскому делу».

Окончание

Мы не будем останавливаться на подробностях матча Стейниц—Чигорин, окончившегося драматично для русского чемпиона (со счетом + 8 — 10 = 5). Последнюю партию матча Чигорин довел до выигрышного положения, но неожиданно просмотрел мат в 2 хода. Выигрышем этой партии Чигорин уравнял бы результат, после чего по условию предстояли три решительных партии. Сам Стейниц заявил в печати, что это была «пиррова победа». Действительно, исход матча висел на волоске. Матч показал, что Чигорин еще находится в полном расцвете сил.

В новое помещение при Сельскохозяйственном клубе «Шахматное Общество» переехало только в октябре 1892 года. Новоселье было отпраздновано весьма торжественно. В прессе о новом клубе писали следующее: «С переездом в новое помещение на Невском, в доме кн. Юсуповой, шахматный клуб совершенно преобразился и после долгого прозябания стал процветать. Число его посетителей сразу удвоилось. В его комфортабельном помещении собираются не только присяжные шахматисты, но, случается, и совсем посторонние шахматистам люди, литераторы и артисты, которые, в ожидании открытия своего клуба, проводят здесь вечера, занимаясь беседой, музыкой, декламацией, импровизацией и биллиардной игрой. Закуска и выпивка тоже при этом не забываются, чему не мало способствует близкое соседство буфета и кухни Сельскохозяйственного клуба». (10) Однако в чисто убранных комнатах, где появлялись безупречно одетые члены клуба, сравнительно мало играли в шахматы. Устраивались небольшие гандикап-турннры, в которых иногда принимал участие сам Чигорин. В качестве директора-распорядителя он старался всеми мерами оживить работу шахматного клуба. Но это удавалось Чигорину с трудом и ненадолго. Армии все равно нет, лучшие шахматисты в другом лагере, а титулованные меценаты годились только на одно — оказывать время от времени материальную поддержку. Чигорин находился в полной зависимости от своих покровителей. По подписному листу приходилось собирать деньги для матча со Стейницем. В это время Чигорин получал от Суворина за шахматный отдел в «Новом времени» 75 рублей, да кое-что прирабатывал, давая анализы и комментарии к партиям в русской и заграничной прессе. А у него была семья, хотя и небольшая, — его вторая жена и дочь, уже взрослая.

Вскоре Чигорину пришлось скрестить оружие с другим, не менее опасным противником — Таррашем, достигшим к этому времени блестящих результатов (первые призы в трех международных турнирах: Бреславль 1889, Манчестер 1890 и Дрезден 1892). Тарраш отклонил вызов на матч от Ласкера, ссылаясь на то, что якобы последний еще не доказал своего права на столь ответственное состязание, но принял вызов Чигорина.

Матч происходил в Петербурге. Он вызвал большой интерес и привлек много посетителей. Шахматные дела Сельскохозяйственного клуба на некоторое время немного поправились. Ничейный результат матча еще более укрепил мнение о выдающейся силе Чигорина. Но в особенности расцвела его слава после знаменитого Гэстингского турнира, в котором Чигорин, заняв после Пильсбери второе место, опередил Ласкера, Тарраша, Стейница, своего соотечественника Шифферса и других.

Однако, все эти успехи не внесли желанного оживления в стены Сельскохозяйственного клуба. В воспоминаниях Г. А. Гельбака читаем: «Сахара продолжала в нем чувствоваться каждый вечер, и слышались уже возгласы: «А для чего прибирать и освещать комнаты шахматистов, когда живой-души в них не бывает?!» Эта пустота угнетающе действовала на всех друзей Михаила Ивановича, от времени до времени захаживавших в клуб, где-дело сводилось только к осушению бутылок. А игры нет. как нет. В эту эпоху промелькнула через мглу аппартаментов старинного дома, в коем устроился Сельскохозяйственный клуб, фигура кратковременно погостившего маэстро Мизеса. Но оживления, да и то слабого, хватило от него лишь на несколько вечеров. После его отъезда пустыня клуба казалась еще мрачнее. И не видно было исхода той «Сахаре», которая подтачивала душу Чигорина».

Надо было что-то придумать. Мечтали о международном турнире, но не хватало средств: меценаты были не столь щедрыми. Решено было организовать матч-турнир из пяти человек — победителей Гэстингского турнира. В Петербурге должен был быть также решен окончательно вопрос о мировом первенстве (победу Ласкера над Стейницем в 1894 году многие считали не убедительной).

Матч-турнир, — правда, не из пяти, а из четырех мировых шахматистов (Тарраш от участия отказался) — состоялся в 1896 г. Как известно, он окончился не в пользу русского мастера. Утешением, правда, уже поздним, явился выигрыш Чигориным матча у Стейница. После Петербурга следует Нюрнбергский турнир (9-е место), а затем в том же 1896 году 1 приз в Будапеште. Суворин делает щедрый жест и увеличивает жалование Чигорину до 150 рублей. Участились также заказы от разных редакций шахматных журналов, главным образом заграничных.

Чигорин мог вздохнуть свободнее. В материальном отношении это была лучшая пора его жизни. По крайней мере можно было спокойно возвращаться к себе на квартиру (Чигорин это время жил на Невском 84), не заставая ни повесток от мировых судей, ни исполнительных листов, ни неоплаченных счетов от магазинов.

Какова же была судьба шахматистов, приютившихся в «Собрании Экономистов», которые из дома на Фонтанке переехали на Владимирский проспект? Увы! и здесь шахматная жизнь по окончании устроенного Алапиным в 1891 году турнира, стала постепенно замирать и в конце концов сошла на-нет. Алапин уехал за границу, оставив шахматному кружку в «наследство» изящную конторку-шкафик, много книг и журналов и целую галлерею больших фотографических портретов великих шахматистов: Лабурдонне, Андерсена, Морфи, Стейница, Цукерторта, Паульсена и др. Однако, сказалось соседство с карточной игрой, весьма пышно процветавшей у почтенных экономистов.

Следует оговориться, что, как и в прежние годы, и теперь, при существовании двух шахматных клубов, ресторан «Доминик» всегда был полон шахматистами. Там получали свое боевое крещение начинающие любители, там всегда можно было встретить какого-нибудь «пижона» и выиграть у «его несколько «франков». Кроме того, у «Доминика» не было, той чопорности, которая чувствовалась в «настоящих» клубах. И вот в кулуарах Доминика «бездомные» шахматисты из «Собрания Экономистов» решили вновь организовать шахматный кружок. Желающих набралось человек до ста. Был подыскан «подходящий» председатель: как и в Сельскохозяйственном клубе, это была титулованная особа, князь М. П. Бебутов, крупный чиновник министерства путей сообщения. Вопрос упирался, как обычно, в помещение, так как на самостоятельный наем квартиры не нашлось бы средств. На этот раз приют шахматистам был оказан «С.-Петербургским железнодорожным клубом».

В скромной квартире этого клуба, в доме римско-католической церкви на Итальянской улице, дом № 3 начало свое существование «Общество Поощрения шахматной игры», устав которого был утвержден в мае 1896 г. Просуществовало оно два года. Сюда заходил Алапин. В январе 1897 г. здесь принимали даже чемпиона мира Ласкера. Но, как и в «Собрании Экономистов», в гостеприимном железнодорожном клубе карты опять съели шахматы, и «Общество поощрения» тихо распалось.

Закончил свое существование и Сельскохозяйственный клуб. Чигорин все чаще и чаще выступает в этот период в международных турнирах и очень мало интересуется жизнью клуба. С трудом насбирав необходимые средства, друзьям Чигорина только к сентябрю 1899 г. удалось оборудовать скромную квартиру на Николаевской ул„ вблизи угла Кузнечного пер. Кроме того, и сам Чигорин открыл прием шахматистов в собственной крохотной квартирке (Невский 84, кв. 10), уступив для игры большую комнату. Время постепенно стирало противоречия, существовавшие когда-то между ним и шахматистами, посещавшими «чигоринский кружок» 10 лет тому назад. В квартире Чигорина играли в шахматы, устраивались турниры, беседовали обычно на шахматные темы, о поездках Чигорина на международные турниры, где успехи его значительно потускнели. В скором времени он переехал на Николаевскую улицу в помещение шахматного клуба.

Двадцать пять лет уже прошло с той поры, как Чигорин выступил на шахматную арену и во всех первых трех всероссийских турнирах завоевал первое место. Ему труднее стало играть, но первенство России он не собирался никому уступать, несмотря на появление многих талантливых шахматистов. Правда, в шахматной прессе раздавались отдельные голоса, что народился ряд шахматистов, сумевших в личных встречах нанести Чигорину несколько поражений (например, Лебедев, Юревич), но превосходство Чигорина было очевидно.

Однако, Чигорина не радовали его успехи. Он понимал, что переживает свою славу. И он видел, что не сумел объединить вокруг себя русских шахматистов. В дружеских беседах ему намекали, что многое было бы по-иному, если бы не раскол осенью 1890 года.

В материальном отношении в это время Чигорину жилось очень трудно. За квартиру приходилось вносить по 125 руб. в месяц, взять их было неоткуда. Дело дошло до того, что Чигорина стали выселять по исполнительному листу. Кто-то выручил его, и ему удалось получить квартиру на 9-й роте, в доме № 15.

После закрытия шахматного кружка в Железнодорожном клубе Петербург остался без шахматного центра. Снова на первый план выступил «Доминик». Снова бесконечные разговоры об организации своего кружка. Появился энергичный любитель в лице П. П. Винклера, который обеспечил шахматистам помещение в скромной квартире, занятой учебным заведением на Крюковом канале. В 1901 г. тот же Винклер устраивает шахматистов в более просторном помещении на Загородном. Появляется устав, зарегистрировавший шахматный кружок под названием «Общество любителей шахматной игры». Организуется турнир, в котором участвуют сильнейшие шахматисты Петербурга: Шифферс, ныне здравствующий С. Ф. Лебедев, Юревич, Зыбин и др.

Клуб стал пользоваться большой популярностью среди петербургских шахматистов, и помещение не могло вместить всех желающих. Винклер подыскал новую квартиру на Кабинетской ул. (№ 18) — деревянный одноэтажный домишко, очень просторный. Пожалуй, за все время существования в Петербурге шахматных кружков никогда не наблюдалось такого оживления. Более двух лет (до конца 1903 года) шахматная жизнь здесь била ключом. Винклеру удалось пригласить на гастроли иностранных мастеров: Барделебена, Шеве, Яновского и Марко. Энергичному организатору удалось даже привлечь самого Чигорина, который принял участие в ряде консультационных партий. Это было первое появление Чигорина в клубе после закрытия Петербургского Шахматного Общества. Однако, в конце концов обнаружилось, что шахматный кружок является несостоятельным должником, и пришлось поневоле свернуть его деятельность.

В 1901 году, еще при существовании «Общества любителей», группа близких к Чигорину шахматистов вошла в соглашение с Собранием Врачей (Фонтанка 48). Шахматисты были допущены на правах гостей. Однако, деятельность шахматного кружка была довольно скромной.

Новая шахматная организация в Петербурге связана с именем директора 10-й гимназии Коленко, шахматиста 1 категории. В помещении «Собрания Педагогов (Невский 46) организуется под названием «С.-Петербургское Шахматное Собрание» новый шахматный кружок, просуществовавший до самой революции 1917 года.

В списке почетных членов Собрания были в числе других Чигорин и Сабуров. Правление состояло по преимуществу из сановных лиц или родовитых дворян, но в интересах привлечения шахматных сил, устав не подчеркивал привилегированного характера Собрания. В число членов удалось привлечь ряд шахматистов, состоявших когда-то в оппозиции к Чигорину и к старому клубу на Мойке, в том числе даже Алапина.

Шахматное собрание насчитывавшее в своей среде много богатых меценатов, деятельно взялось за организацию турниров, устраивая их для разных категорий.В этих турнирах принимают участие все сильнейшие петербургские шахматисты. Чигорин, правда. в них не играет. Деятельное участие попрежнему проявляет Шифферс, однако уже без прежнего успеха. В 1904 году с его участием был начат турнир, но окончен был уже без него. Он играет больным, проигрывает пять партий подряд, объявляет в шутку турнир «недействительным» и больше уже не возвращается в семью шахматистов. Культурнейший шахматист, прекрасно образованный, Шифферс умирает в страшной нужде в своей квартирке на Петербургской стороне. Это случилось 29 ноября 1904 года. С шахматной сцены сошел учитель, старый друг и свидетель шахматных успехов М. И. Чигорина.

Чигорин был страшно потрясен смертью своего старого соратника. Быть может, в печальной судьбе Шифферса он уже предвидел и свой конец шахматиста-профессионала в условиях того времени.

Шахматисты все чаще видят его с мрачным лицом. на котором отразилась житейская борьба за существование, с каждым годом становившаяся труднее. Однако, видимая бодрость еще не покидала Чигорина.

В 1905 году он принял участие в одном турнире. Турнир этот был тематическим: разрабатывался один из вариантов гамбита Кизерицкого, предложенный американским профессором Иосифом Райсом.

Для более серьезного выяснения достоинств своего варианта, Райс не пожалел средств на устройство специального матча в Брайтоне (в 1903 г.) между Ласкером н Чигориным (выигранного последним (+ 2 — 1 = 3). После брайтоновского матча, давшего Чигорину больше денег, чем славы, был устроен упомянутый выше турнир в Петербурге. Чигорин взял 1 место. Однако, тот же 1905 год принес Чигорину два крупных огорчения. Во-первых, в международном турнире в Остенде он занял впервые за всю свою шахматную деятельность предпоследнее место. Во-вторых, во время партии с Избинским в IV Всероссийском турнире, который удалось устроить в помещении Чернореченского клуба на Каменноостровском проспекте, Чигорин просрочил время в тот момент, когда Избинский подставил ферзя и сдался; партия была объявлена проигранной. Безуспешно опротестовав решение турнирного комитета и настаивая на установленной якобы им неисправности часов, Чигорин вышел из состава участников.

Нервное состояние Чигорина находилось в тесной связи с болезнью, признаки которой в это время стали уже обнаруживаться. Из уст его старейшего друга, врача, посещавшего когда-то «чигоринский кружок», стало известно, что диагнозом установлено начало сахарной болезни.

Выход Чигорина из турнира не повлиял на установившиееся к нему в Шахматном Собрании доброжелательное отношение. Ему дали возможность сыграть матч с победителем IV Всероссийского турнира Сальве, который он выиграл со счетом + 7 — 5 = 3.

Вскоре после IV Всероссийского турнира (в начале 1906 года) Шахматному собранию удалось устроиться в прекрасном помещении клуба служащих в кредитных учреждениях, так называемом Финансовом клубе (Невский 55).

В 1907 году Чигорин принял участие в двух турнирах: в Остенде, в турнире чемпионов, где занимает последнее место, и в Карлсбаде, где кстати он мог полечиться от прогрессирующей болезни. И в этом турнире результат его был печальным. Набрав всего 7 1,2 очков из 20, он стал выше только трех второстепенных шахматистов.

После Карлсбада родные, обеспокоенные его состоянием, решили удалить его из обстановки, где доминирующее место занимали шахматы.
В городе Люблине (родном городе другого гениального шахматиста — Цукерторта) жил его старый друг, бывший товарищ председателя «чигоринского клуба» на Мойке, А. Н. Дубравин. Их соединяла и родственная связь, — они были женаты на родных сестрах.

По приезде в Люблин Чигорин еще играет в шахматы, развлекает любителей сеансами или консультационными партиями. Но в душе Чигорина нарастает трагедия. Оглядываясь на прошлое и явственно чувствуя усиление болезни, Чигорин все больше поддается настроениям подавленности и широкого разочарования своей жизнью. «К чему вообще шахматы? — с горечью говорит он своим друзьям. — Если это удовольствие, то оно должно проходить как развлечение, после трудовых часов. Ведь нельзя же заполнять свою жизнь интересом к игре, изгнав все прочее. Посмотрите на иностранцев: тот — доктор, тот — профессор, тот — издатель и т. д. Работают и поигрывают. А я. . .

Так Чигорин подписал суровый приговор той шахматной действительности, которая складывалась в условиях царской России.

Болезнь Чигорина безжалостно делает свое дело. Признаки расстройства организма становятся все яснее. «Дух больного подавлен до крайности. Больной уже не знает, что делать. Весь внешний мир ему кажется холодным, чуждым, не понимающим его внутренних страданий, сознание слегка затуманивается. . . Какое-то чувство не то досады, не то злобы на вся и на всех сковывает в нем всякое желание что бы то ни было предпринимать. Доктора не перестают навещать больного. Но их бессилие слишком прозрачно. Так Чигорин мучится последние дни 1907 года. В состоянии нервного возбуждения сжигает он свои дорожные шахматы. ..

А с первых же дней 1908 года уже надвигается конец. Гудима (один из близких люблинских друзей Чигорина) и Анастасия Дмитриевна (жена Чигорина) не покидают больного. Он лежит в постели, слегка мечется и все бредит. Вдруг совершенно неожиданно, с каким-то неестественным смехом, он просит жену выйти из комнаты, а Гудиме торжественно заявляет, что сейчас «будет фантазировать»: охватывает его за шею, опрокидывается навзничь, широко открывает глаза, криво улыбается и с выражением недоумения на лице испускает последнее дыхание.

Умер Чигорин 12-го — 25-го января 1908 г. О последних минутах его жизни сохранился рассказ Гельбака, записанный со слов Гудимы.

22 июня 1914 г. останки Чигорина были перевезены из Люблина в Петербург, где погребены на кладбище Новодевичьего монастыря.

На могилу Чигорина были возложены два венка — от имени Петербургского шахматного собрания и от. . . С. 3. Алапина с надписью: «Талантливому, безвременно угасшему товарищу от С. 3. Алапина».

------------------------------------

1 Архив внутренней политики, культуры и быта (ЛОЦИА). Дело СПБ Опекунского Совета № 594.

2 Там же. Архив Гатчинского Сиротского Института сохранился лишь с 1881 года.

3 Дело С.-Петербургского Опекунского Совета № 2161. Параграф 83 гласил: «Воспитанникам, выдержавшим экзамен для перехода из IV класса в V класс, а равно и воспитанникам трех высших классов, выбывающим из заведения по каким-либо причинам до окончания полного курса,предоставляется: 1) свидетельство об окончании IV класса; 2) казеннокоштные — 60 р. экипировочных; 3) по поступлению на казенную службу, они не подвергаются испытанию для производства в первый классный чин».

4. О Шумане, первом шахматном учителе Чигорина в нашей литературе, насколько нам известно, нет никаких известий. Сообщаем те сведения, которые нам удалось извлечь из архивных материалов. Август Августович Шуман родился 10 апреля 1807 года в Риге. Сын юриста, он подучил юридическое образование в Дерптской университете, который закончил в 1834 году. Однако, он решил посвятить себя преподавательской деятельности и в июле 1834 года сдал экзамен и получил диплом домашнего учителя с правом преподавать немецкий язык. В октябре 1841 года он поступил на должность классного надзирателя в Гатчинский Сиротский Институт, в котором он также одно время преподавал немецкий язык.

5 «Шахматный Листок», 1876 г., № 1, стр. 14.

7 Редакция журнала помещалась в Фонарном пер., д. 9, кв. 57.

8 Чигорин не принимал участия в V Всероссийском турнире (1907 г.), в котором I место занял А. К. Рубинштейн.

9 Гельбак одно время был секретарем шахматного кружка и, следовательно, был в курсе всех закулисных событий.

    10 «Шахм. Обозрение», 1892 г.. № 17, стр. 393.

источник: "Шахматы в СССР" 1937 №4