Шахматы в моей жизни

Весной 1956 года группа московских писателей и литературоведов приехала в Ереван для подготовки Декады армянской литературы и искусства, которая состоялась летом в Москве. С нами была и Мариэтта Сергеевна Шагинян.
На обратном пути, помню, в нашем купе разгорелось настоящее шахматное сражение, в соседнем — Мариэтта Сергеевна читала, потом писала. Выйдя в коридор, она заглянула к нам и немедля заняла очередь к шахматной доске. Играла серьезно. Мы оживились. С. Шервинский противостоял Мариэтте Сергеевне с педантичной подтянутостью, М. Ефетов острил и, как мог, мешал им обоим. Я снимал.
Сегодня, перебирая снимки, я ясно вспомнил тот весенний день в поезде Ереван — Москва.
А. АЛЕКСАНДРОВ.
Публикуем заметки Мариэтты Сергеевны Шагинян о шахматах.

Я не шахматный игрок, хотя очень люблю шахматы. Не игрок, потому что игра моя неустойчива, зависит не от способности к ней, не от большого знания игры, которых у меня нет, — а от «вдохновения». Иной раз — сыграю хорошо с первоклассным шахматистом; а в другой раз школьник 7—8 лет даст мне мат. И подолгу не играю вовсе, а бывает — месяцами сама с собой могу играть запоем. Но не в игре дело.

Шахматы одаряют меня большими проблемами, неожиданными психологическими аналогиями в моей собственной работе — писательской. С огромным интересом читала биографии крупных шахматистов, проигрывала для себя их партии, воспринимала «стиль» каждого шахматиста, как его «почерк», — и это восприятие «почерка» его игры создавало у меня психологический портрет человека. Совсем как играя крупных композиторов, я с детства узнавала их по особенностям композиционного «почерка» (Баха, Шопена, Чайковского, Моцарта и т. д.) — и не только слышала, но как бы видела их.

Училась я шахматной игре по старой, замечательной книжке-учебнику француза БастерО. Жаль, что она не переведена на русский язык. Начинается первый урок с рассказа: партия барона и мужика, скучающий помещик посадил с собой за шахматную доску зашедшего по делу крестьянина. Снисходительно начал... и через несколько ходов — оглянуться не успел — «lе vilain» (так в старину знатные помещики звали своих крестьян) дал ему блестящий мат. Социологический оттенок таких уроков-партий у Бастеро очень поучителен, — он вводит в понимание шахматной игры момент социальной, классовой характеристики. Ни в каком другом учебнике я этого не находила. Может быть, Бастеро помог мне видеть в шахматах не только абстрактную глубину композиционных замыслов, а нечто большее, некую философию жизни. И в моих книгах есть немало самых разнообразных аналогий с этой игрой.

Огромным событием в моей жизни было знакомство с книгой Г. Мароци «Шахматные партии Пауля Морфи». Я их все переиграла, и не один раз. Партию с герцогом Брауншвейгским, сыгранную во время «Севильского цирюльника» в Париже в Grand-Operd в октябре 1859 года (№ 157 по книге Мароци), я до сих пор знаю наизусть и считаю ее морально-философским уроком. Как, — все отдавая, — победить или, «все потеряв, приобрести самого себя». Часто приводила ее в своих лекциях об искусстве. Мне давно хотелось рассказать профессиональным шахматистам о роли шахмат в моей жизни, поскольку вопросы об этом ставились мне много раз. Пользуюсь случаем и делаю это сейчас, когда мне пошел 91-й год.

Мариэтта ШАГИНЯН