Виктор Харин

Последнее испытание

Я сам, собственными руками, толкнул жену на это черно-белое дело, заклеенное в конверт. Но я же не знал, что так получитсяI Я просто хотел узнать — чего она не может. До сих пор она все могла!
В начале нашего жизненного пути я часто подсовывал жене испытания. Она их преодолевала, как хорошая скаковая лошадь препятствия. И я уже было махнул рукой. Но тут, не знаю уж каким образом, очутился в моих руках шахматный журнал. Наткнулся я там на любопытное объявление: все желающие приглашались участвовать в турнирах по переписке. Тут меня и осенило! На другой день отправляю письмо. Будто бы от жены. Прошу допустить к игре, потому что очень этого хочется. Ну и всякое такое.
Приходит ответ. На имя жены, конечно. Она Письмо и так и эдак крутит — ничего не понимает. А там сказано, что ее уже в турнир включили. Играть надо. Я говорю:
— Ошибка, наверное, какая-то. Отошли назад. Ты ведь не сможешь. Хоть и имеешь понятие, потому как в детстве играла.
Только я это сказал, все ее колебание прошло. Садится она за стол и пишет всем участникам письма. С ходами, значит.
Ладно, думаю. Долго ты это не вытерпишь.

Однако какое-то недоброе предчувствие закралось. Оно-то и оказалось правильным. Потому что к делу она отнеслась очень серьезно. Даже чересчур. Каждый вечер сидит до полуночи, ответы из шахматных книжек выуживает. Всю библиотеку домой перетаскала. И еще что придумала. В кухне над плитой повесила огромную шахматную доску. Ей на работе сделали. И фигурки магнитные. Это, чтоб обед готовить и над позицией подумать. Не отрываясь, так сказать, от производства. Ну, первое время, конечно, кое-что попадалось в супе, особенно пешки, но потом прошло. Мне это вначале даже нравилось. Зайду на кухню зачерпнуть компота, постою там или пешку какую передвину, чтоб посимметричней выходило. А то и замечание дам: осторожней, дескать, двигай, а то ненароком коня поджаришь ..

Так дело и шло. А потом стали приходить письма с шуточками. Оказывается, второпях я ее в мужской турнир записал. Из Ленинграда один пишет:
«Рад, что в турнире, среди букета шиповника, находится малина. Предостерегаю (?!) не бояться колючих шипов, а громить с толком и вкусом. Надеюсь получить от партии удовольствие».
А другой, хоть живет вовсе в Ташкенте, вторит:
«Вы цветочек среди нас, пятнадцати огурчиков. Пришлите свое фото».
Вот фрукт, думаю. Еще и в глаза не видел, а уже комплименты. Взял да и послал этому ташкентскому огурчику фотокарточку своей бабушки. После этого стал он только ходами отвечать. По нотации.
Безусловно, были и приятные моменты. Прихожу как-то с работы, а жена сияет.
— Чего сияешь? — спрашиваю.
— Качество выиграла.
Не стал я сильно расспрашивать, что это за качество такое, а сел ужинать. Действительно, качественный борщ оказался.

Но играть — чем дальше, тем трудней. По книжкам все кончилось. Позиции трудные. Я хоть и не понимаю всех тонкостей, но кое-что кумекаю. И по жене вижу. Сильно переживает,
аж зубами скрипит. Сидит по вечерам над доской и что-то шепчет, словно молится. А ночью и того хуже. Не спит, ворочается, ходы придумывает. Раз, под утро уже, просыпаюсь от крика. Словно давят кого. А это она, во сне:
— Слон мешает.., Надо жертвовать фигуру!
Разбудил ее, чтоб не стонала, и говорю:
— Ты не мучайся, позвони какому-нибудь мастеру — вон их сколько в городе, чеши прямо по телефонной книге. Или еще лучше — гроссмейстеру. Иванов, как всегда, где-то за границей играет, так ты Сидорову. Он, правда, на Мадагаскаре плохо сыграл, но я ему доверяю. И жена у него, говорят, очень добрая женщина, блондинка.
— Нет, — говорит, — я сама.
И по ее решительному тону я понял, что обречен до конца дней своих бегать на почту за открытками, заклеивать опухшим языком конверты и вылавливать из супа пешки, взятые на проходе...

"Шахматы" (Рига) №1 1971