Н. Крогиус

После проигрыша...

О ВЛИЯНИИ отдельных поражений на последующую игру еще в 1928 году в статье «Психологические типы шахматистов» писал Ф. Н. Витязев. Он выделил три типа мастеров, по-разному переживающих поражения. У представителей первого типа заметна деморализованность и подавленность. В следующих за поражением партиях уровень их мастерства явно понижается. К этой группе был отнесен А. Рубинштейн.
Другой тип шахматистов демонстрирует спокойствие и уравновешенность. Уровень игры остается обычным.
К этому типу отнесены Эм. Ласкер, Г. Пильсбери, В. Стейниц.
Есть, по мнению Витязева, и третья, сравнительно редко встречающаяся группа шахматистов. У них поражения вызывают повышенную активность, и играют они сильнее. К этой группе был причислен А. Алехин.

Эти соображения небезынтересны и не встречают особых возражений. Но остается открытым вопрос: что же обусловливает лучшую устойчивость к поражениям и верны ли персональные характеристики шахматистов, сделанные Витязевым? Заметим, что он опирался в основном на эпизодические наблюдения и почти не использовал статистических данных.
Для изучения этой проблемы мы систематизировали материал о поражениях Эм. Ласкера, X. Р. Капабланки, А. Алехина, М. Эйве, С. Флора, М. Ботвинника, П. Кереса, В. Смыслова, Д. Бронштейна, Т. Петросяна, М. Таля , Б. Спасского, Р. Фишера и А. Карпова. В целях большей объективности анализа учитывались результаты шахматистов с момента завоевания ими звания гроссмейстера (или единодушного признания шахматным миром в период, когда это звание формально не присваивалось).
Учитывались результаты указанных шахматистов в наиболее крупных и ровных по составу участников соревнованиях.

Всего было рассмотрено 220 турниров и 74 матча, проведенных в период с 1894 по 1977 год. Четырнадцать гроссмейстеров проиграли в них 826 партий (проигрыши в последнем туре не учитывались, поскольку за ними следовал перерыв в игре).
Полагаю, что сделанные выборки интересны для анализа деятельности этих шахматистов, поскольку отражают выступления гроссмейстеров на протяжении длительного периода. С известной оговоркой это соображение может быть отнесено лишь к результатам А. Карпова, поскольку его путь в большие шахматы начался сравнительно недавно. Но и данные по выступлениям А. Карпова за 1970—1977 гг. показательны для выявления тенденций развития его как шахматиста.

Влияние поражений изучалось в двух аспектах: во-первых, рассматривались результаты следующих после проигрыша партий. Особое внимание уделялось случаям нескольких проигрышей подряд. А во-вторых, анализируя партии, я стремился выявить стратегию поведения, выбранную вслед за неудачей. Были выделены четыре типичные стратегии: бескомпромиссная, активная и объективная, объективная осторожная и пассивная.
Для бескомпромиссной стратегии характерен значительный и часто необоснованный риск в принятии решений. При активной и объективной стратегии заметно стремление к выигрышу, но оно опирается на имеющиеся в позиции возможности. Авантюрные действия отвергаются. При осторожной объективной стратегии избираются наиболее крепкие, надежные продолжения. Заметно стремление к определившимся позициям. Нередко эту стратегию выбирают, чтобы сделать после проигрыша мирную ничью и тем самым получить время для восстановления душевного равновесия. Пассивная стратегия отличается неуверенным образом действий, переоценкой угроз противника, излишней робостью. Часто выбираются не лучшие, а лишь внешне наиболее безопасные решения.

Познакомимся с процедурой исследования. На каждый проигрыш составлялась карточка, в которой указывалось соревнование, номер тура, фамилия победителя, краткое описание причин поражения, фамилия соперника в следующей партии, характеристика избранной стратегии и результат этой партии.
Приведем для примера одну из карточек на Эм. Ласкера: 1. Москва, 1925. 2. 12-й тур. 3. Торре. 4. В лучшей позиции просмотрел эффектную комбинацию соперника. 5. Дуз-Хоти-мирский. 6. Избрал бескомпромиссную стратегию. Играл азартно, получил трудную позицию, но в осложнениях сумел запутать противника. 7. Выиграл.
Подобным образом были проанализированы результаты игры и выбранные стратегии поведения после каждого из 826 проигрышей.
Были получены обобщенные результаты игры после поражений. Они видны в таблице.

Конечно, приведенные данные условны, так же как, например, показатели системы А. Эло, но общее представление об относительной успешности игры после поражений они дают.
Можно выделить три группы шахматистов по степени влияния на них поражений: к первой отнесем гроссмейстеров, набравших более 60% очков, ко второй — от 50% до 60% и к третьей — менее 50%. Следовательно, первую группу представляют Ботвинник, Карпов, Ласкер, Петросян и Таль. Вторую — Алехин, Бронштейн, Капабланка, Керес, Смыслов, Спасский, Фишер, Флор. Третью — Эйве.
Бросается в глаза, что подавляющее большинство (13 гроссмейстеров), в общем, успешно противостояли поражениям, набрав в следующих партиях более 50% очков. Это понятно — ибо представлены шахматисты очень высокого класса, и для достижения подобного уровня требуется, как правило, высокоразвитая устойчивость характера.

В свете распространенных в шахматной литературе штампов наиболее интересны данные о Ласкере, Алехине, Петросяне и Фишере. Выяснилось, что «осторожный» Петросян более устойчив перед неудачами, чем «напористый» Фишер. А в противовес мнению Витязева «повышенная активность» Алехина явно уступает «обычной» игре Ласкера.

Эти несоответствия можно объяснить следующими обстоятельствами: во-первых, изучались сравнительные достоинства шахматистов лишь в аспекте устойчивости к неуспеху, а не оценивалась сила игры в целом. А эти понятия нередко смешиваются. Так, например, Фишер в период 1967—1972 гг. продемонстрировал превосходство над многими соперниками, но по результатам игры после поражений не выделялся из общего уровня. Эта относительная слабость Фишера компенсировалась умелой профилактикой проигрышей. То же можно сказать и о Капабланке.

И наконец, многие заявления ранее делались без достаточных оснований, без привлечения статистических данных, а под эмоциональным впечатлением. Так, к примеру, часто вспоминалась яркая победа Алехина над Таррашем после по ражения от Ласкера (Петербург, 1914), но оказались забытыми многие его повторные поражения (например, А. Нимцовичу в Нью-Йорке, 1927). Причина — отсутствие в этих партиях внешних эффектов.

В 1939 году Г. Левенфиш в статье «Итоги Амстердама» писал: «В течение 20 лет не было случая, чтобы Алехин проиграл подряд 2 партии. Эта традиция была нарушена в злополучном матче с Эйве 1935 г.».
Однако достаточно посмотреть на таблицы крупнейших соревнований того периода с участием Алехина, чтобы убедиться в неточности утверждений Левенфиша. Укажем на проигрыши Алехиным двух партий подряд в матчах с Эйве (1926/27), Боголюбовым (1934), Нью-Йоркском турнире (1927).
Конечно, поражение является тяжелым испытанием для любого шахматиста. Так, например, Капабланка, проиграв Алехину первую партию матча (1927), взял перерыв на два дня и уехал из Буэнос-Айреса на море, чтобы отвлечься от обстановки соревнования.
Рубинштейн, проиграв Ласкеру (Петербург, 1914), не спал ночь и на следующий день опоздал на партию с Алехиным на 35 минут. Допустив очевидную ошибку, он опять проиграл.

В АВРО-турнире (1938) Алехин после проигрыша Ботвиннику азартно вел борьбу и проиграл отложенную в лучшем положении партию Файну. А затем чудом спасся от третьего поражения подряд во встрече с Решевским.
Однако, несмотря на все трудности, реакция на поражения оказывается далеко не однозначной. Что же обусловливает большую устойчивость к неудачам?

Лучше других переносили поражения Ботвинник, Карпов, Ласкер, Петросян и Таль. Шахматисты разных характеров и стилей игры, но их объединяет общность подхода к выбору стратегий поведения после проигрышей.
Анализ показал, что общим является выбор наиболее близких своему стилю, привычных для каждого из них целей и средств борьбы. В таких ситуациях Таль чаще добивался успеха, прибегая к большому риску, Ботвинник и Карпов — демонстрируя активную , позиционно обоснованную игру, Петросян — логичную и весьма осмотрительную манеру боя, Эм. Ласкер — тонко варьируя различные стратегии в зависимости от индивидуальных особенностей партнеров.

Негативное влияние неуспеха (два или более поражения подряд) в основном обусловлено отказом шахматистов от игры в своем стиле, решением искусственно изменить творческие позиции. Укажем на азартные попытки Кереса «отыграться» в партиях с Эйве (3-я партия матча, 1940) и Вересовым (XII первенство СССР), бросающуюся в глаза пассивность действий Эйве на финише матча с Алехиным (1937) и т. д.

Таким образом, эффективность противостояния ситуативным неуспехам (поражениям в отдельной или нескольких партиях) зависит прежде всего от способностей шахматиста так регулировать последующую деятельность, чтобы выбираемые цели и средства наиболее полно соответствовали стилю игры и характеру. Оставаться самим собой — правило поведения в подобных ситуациях.

Результаты любой деятельности различаются по значению в достижении человеком важных жизненных целей. В этом смысле значение поражений в отдельных партиях и неуспеха в соревновании в целом, как правило, неравноценно (хотя, конечно, общий результат в соревновании складывается из результатов отдельных партий, и в ряде случаев результат отдельной партии может оказаться решающим для оценки итогов всего соревнования).
Поэтому мы специально остановились на изучении вопроса о влиянии неуспеха в отдельных крупных соревнованиях на последующую деятельность. Предполагалось, что это позволит выявить отношение личности уже не к отдельным проигрышам, а к препятствиям значительно большего психологического масштаба.

В процессе исследования были рассмотрены биографические материалы и результаты соревнований. Поучительные сведения принес анализ жизненного пути Ласкера.
Как известно, Гастингский турнир (1895) породил сомнения в праве Ласкера считаться сильнейшим шахматистом мира. Он занял третье место и проиграл своим главным соперникам — Чигорину и Таррашу. И что любопытно — не показал в этом турнире достаточной психологической проницательности в понимании противников.
Ласкер после Гастингса проделал значительную работу в этом направлении. Во всяком случае, в последующих турнирах (Петербург, 1895/96, Нюрнберг, 1896) он продемонстрировал возрастающее мастерство в обнаружении и использовании индивидуальных недостатков соперников.

В 1921 году, после двадцатисемилетнего «царствования» Ласкер проиграл матч Капабланке. Он был уже не молод — 53 года. Обозреватели почти единодушны во мнении — Ласкеру не подняться. А Эм. Ласкер тем временем подверг тщательному критическому анализу идеи модернистов, шлифует технику, которая подвела его в матче с Капабланкой. Работа по совершенствованию вновь принесла плоды. С триумфом он выступил на турнирах в Остраве (1923), Нью-Йорке (1924), Москве (1925), причем дважды опередил Капабланку.

После девятилетнего перерыва, в 1934 году Ласкер с весьма средним результатом играл в Цюрихе. И снова он проявил необычайную твердость характера. В следующем году эксчемпион мира превосходно сыграл на крупнейшем турнире в Москве. «Шестидесятисемилетний Ласкер — моральный победитель Московского турнира», — писал Н. Зубарев.
Жизненный путь Ласкера — впечатляющий пример успешного противостояния трудным испытаниям. Такая стойкость характера может быть во многом объяснена его постоянным стремлением к совершенствованию, творческой активностью, самокритичностью.
Сходен путь Ботвинника. После поражения в матче со Смысловым (1957), год спустя, в матч-реванше он продемонстрировал обновленный творческий потенциал. «Шахматный мир увидел Ботвинника преобразившимся, хорошо подготовленным теоретически, физически и психологически», — отмечал В. Батуринский.

В 1961 году опять в матч-реванше, на этот раз против Таля, Ботвинник показал, какую огромную работу он проделал за год. Отбросив ложное самолюбие, он «записался в ученики к Талю» и многое перенял у него в области психологической подготовки и трактовки позиций с оживленной фигурной игрой.

Труднейшим испытанием для Алехина был период перед матч-реваншем с Эйве (1937). Многими его проигрыш расценивался как «последний акт» личной трагедии. Но Алехин настойчиво трудился два года — пересмотрел дебютный репертуар, глубоко изучил творчество Эйве, сыграл для тренировки в ряде турниров. Он резко изменил отношение к своему физическому состоянию, перестал курить. Самоотверженный труд был вознагражден убедительным реваншем.
Ласкер, Алехин, Ботвинник — наиболее яркие примеры проявления силы духа перед лицом серьезных неудач.
Другие крупные шахматисты уступают им в этом отношении. После проигрыша Алехину явно снизились успехи Капабланки. Короткий взлет в 1936 году не меняет общей картины. Вслед за Ноттингемом (1936) и АВРО-турниром (1938) постепенно пошла вниз кривая достижений Флора. Снизилась кривая успехов Бронштейна после турнира претендентов в Амстердаме (1956). Количество подобных примеров нетрудно увеличить.

Изучение творчества шахматистов, менее успешно противостоявших воздействию серьезных неудач, показало, что в отличие от Ласкера, Алехина и Ботвинника, они не сумели проявить в такой мере способности к самоанализу. И вследствие этого не смогли внести необходимые изменения в свои творческие позиции. А в случае серьезных жизненных неуспехов надо уметь преодолевать себя, освобождаться от того, что мешает двигаться дальше.
Конечно, влияние неуспехов на деятельность зависит и от возраста шахматиста, прохождения им определенной фазы своего жизненного пути. За пределами оптимального периода заметна общая тенденция снижения устойчивости к трудным испытаниям. Однако как относительная величина подобного снижения, так и сравнительная продолжительность оптимального периода творчества является прежде всего не следствиями биологического возраста, а обусловлены масштабом личности, ее творческой активностью. Примером тому служит исключительное творческое долголетие Ласкера и Ботвинника.
"Шахматы в СССР" 1978 №6