Рудольф Шпильман

Вена. 1914

А.Алехин о Р. Шпильмане
(Карлсбад, 1929)

Известно, что Шпильман является впечатлительным художником, который способен на наивысшее достижение, но который, когда он не в форме, может жестоко провалиться. Достаточно вспомнить его блестящую победу в Земмеринге в 1926 г. и его последнее место на предыдущем карлсбадском турнире (1923). В связи с этим привыкли думать, что успех или неуспех Шпильмана в значительной мере—дело случая, и эта точка зрения вполне естественна. Но только тот, кто имел возможность проанализировать игру Шпильмана во всей длинной серии его турнирных выступлений, может найти правильное объяснение его новому неожиданному успеху на этом турнире.
Шпильману всегда были свойственны ошибки спортивного характера, поскольку эта сторона дела связана с шахматной игрой. Будучи художником, он охвачен пылкой страстью к комбинациям; эта страсть принесла ему ряд призов за красоту игры, но, с другой стороны,—часто лишала его важного очка в таблице. Игру Шпильмана характеризовала тенденция выискивать тактические возможности уже в дебютной стадии.

Москва. 1925

"Игра, построенная на интуиции, к сожалению, расценивается отнюдь не высоко. Многие шахматисты, даже мастера, стыдятся впоследствии признаться, что в критический момент они действовали интуитивно, и охотно демонстрируют исключительно далекие и точные варианты. В этом я усматриваю скорее бедность мысли, чем геройство... Хороший шахматист должен уметь точно считать, но не должен этим злоупотреблять"
Рудольф Шпильман

1938.Аншлюс. Въезд Гитлера в Вену

Лев ХАРИТОН

Цифры на башне

Когда бы роковые циферблаты
Не бились над поверхностью земной…
(Неизвестный автор)

Когда прислушиваешься к ночному городу, то прислушиваешься к самому себе. Когда присматриваешься к Парижу, то видишь самого себя.
Обычно к концу октября в Париже наступает такая пора, когда кажется, что день еще не кончился, а он незаметно переходит в вечер, и эти сумерки, быстро обволакиваемые ночью, несущей влажный ветер, лучше встречать не в городе, а отсиживаясь дома — так и теплее, да и от грустных мыслей подальше.
В один из таких дней (было это в 1997 году) я очутился на набережной Сены прямо под Эйфелевой башней. Честно говоря, хотя мне и приходилось немало перемещаться по городу, но как-то так получилось, что в этом районе я уже давно не бывал. Знаком он мне был весьма неплохо, и уже давно в нем я не чувствовал себя туристом. Собирался было двинуться к вокзалу Сан-Лазар, чтобы побыстрее вернуться на поезде домой, подальше от неприветливой погоды. И вдруг, подняв голову вверх, чтобы взглянуть на словно падающую на тебя Эйфелеву башню, я увидел три ярко горящие цифры из лампочек. По-моему, было что-то вроде числа 816. Оказывается, столько дней осталось до 2000 года!
Сразу же в голову полезли разные мысли. Б-же мой, до конца века счет идет на дни! А мы и не заметили, как разменялись годы. И сколько натворили за этот век, и за сколько еще, быть может, живя в нем, надо отчитаться. Вот тогда и пришла мысль написать эти заметки.

* * *

10 декабря 1938 года из Праги было отправлено письмо, написанное знаменитым австрийским гроссмейстером Рудольфом Шпильманом известному стокгольмскому шахматному деятелю, литератору и издателю Людвигу Колину. Письмо было криком утопающего о помощи. Вот фрагмент из него:

«Грустно то, что я не только оказался изгнанным из Австрии, моей родины, но и потерял возможность свободно перемещаться. Почти все страны, в которых есть шахматная жизнь, закрыли свои границы для эмигрантов и беженцев. Ни в одну из них я теперь не могу въехать с моим ничего не стоящим сейчас австрийским паспортом.
Уже полгода я делю страдания с людьми, которые не по своей вине потеряли дом и скитаются, не получая абсолютно никакой финансовой помощи. Единственное, что удерживает меня на этом свете — надежда, что я найду в конце концов какую-то связанную с шахматами работу. Не будет ли у Вас возможности найти для меня что-нибудь в этом роде в Стокгольме или где-нибудь еще в Швеции? Не обязательно постоянную работу. Я мог бы какое-то время пожить в Швеции, чтобы как-то восстановить мой дух, мою шахматную силу и набраться сил для будущей деятельности. Возможно, потом мне удастся эмигрировать в Англию или Америку. Умоляю Вас не оставлять меня в беде. Я соглашусь на любые условия, лишь бы быть чем-то занятым. Главное для меня — выбраться из ада в центре Европы. Антисемитизм становится все более ощутимым и в Праге, что лишает меня каких-либо средств к существованию. Наше 30-летнее знакомство дает мне возможность надеяться, что от Вас придет ответ, и я буду знать, что меня ожидает…»

Рудольф Шпильман был замечательным шахматистом, выдающимся мастером атаки, участником и победителем многих турниров. Его шахматная карьера началась на заре века, и ему довелось играть с М.И. Чигориным, перед талантом которого он преклонялся. В 1925 и 1935 году Шпильман участвовал в знаменитых московских международных турнирах, в которых играли почти все сильнейшие шахматисты того времени. Признанием силы Шпильмана было и его приглашение на знаменитый турнир в Нью-Йорке в 1927 году.

Подумать только! Шпильман играл всего за три года до цитируемого письма в Москве, не предполагая, что совсем скоро окажется, как и миллионы близких ему по крови людей, в европейской ловушке. Более того, буквально за две недели до письма Шпильмана Колину в Голландии закончился АВРО-турнир, одно из самых этапных соревнований XX века. Сейчас думаешь о том, что восемь выдающихся гроссмейстеров играли где-то совсем неподалеку от задыхавшегося в капкане их собрата по искусству, с которым они не раз встречались в турнирах. Уверен, никто в тот момент, как, увы, и много лет спустя, не вспоминал о Шпильмане. Очевидно, люди, как и во все века, предпочитали не задумываться. Шпильман одну из своих шахматных книг озаглавил «Теория жертвы». В данном случае жертвой стал он сам, и не было никаких, как в шахматах, теорий, а была грубая практика, и происходило это на глазах у всего «цивилизованного» мира. Царил страх, совесть спала, равнодушие процветало…
Судьба семьи Шпильмана типична для многих еврейских семей, живших благополучно в Австрии и вдруг оказавшихся в нацистском аду. Тысячи и тысячи искали пути бегства из Европы. Немногим удалось спастись.
В конце 70-х годов позапрошлого века отец будущего гроссмейстера Мориц Шпильман перебрался из Моравии в Вену. По конституции 1867 года евреи получили равные права в австрийском государстве. И Вена стала оазисом, куда в ту пору стекались многие евреи из Европы, уходившие от дискриминации и погромов. Именно в Вене Мориц встретил свою будущую жену Цецилию Нейштадль, и в 1879 году они поженились. Скоро семья стала быстро пополняться — у супругов родились шестеро детей. Особыми талантами блистали два старших сына — Леопольд, родившийся в 1881 году, и Рудольф, появившийся на свет двумя годами позже. Уже с детских лет благодаря отцу они познакомились с шахматами. В Вене было немало шахматных кафе. Шпильман-старший любил играть в кафе на ставку, и дети наблюдали за шахматными опытами отца. Вскоре и они приобщились к игре.
Артистизм был у детей Морица в крови. Слава Рудольфа как шахматиста ныне затмила известность Леопольда, бывшего замечательным музыкантом. А между тем Рудольф всегда ставил себя на второе место, восхищаясь музыкальным талантом старшего брата. Леопольд, еще будучи ребенком, привлек внимание самого Антона Рубинштейна. Великий музыкант представил мальчика императорской семье, и летом 1891 года вундеркинд-виртуоз играл перед императором Францем Иосифом. Три сестры стали профессиональными актрисами и играли в венских театрах. Рудольфу предстояло выбирать между карьерой коммерсанта и занятиями математикой, но шахматы уже властно влекли его, и выбор был сделан.
Постепенно дети четы Шпильманов обзаводились семьями. Жизнь проходила между Веной и Мюнхеном, куда переехали две сестры и Леопольд, получивший место профессора в мюнхенской музыкальной академии. В то время он занимался у великого Бузони, и одно это говорит об уровне его музыкального дарования.
Рудольф же, оставшись холостяком, предпочел жизнь странствующего по миру шахматиста. Успехи у него часто перемежались с неудачами. Человек настроения, он всегда искал в шахматах красоту. Поэтому часто его партии награждались призами за блеск и изящество комбинаций. Рудольф был нежно привязан к своим родным. Многочисленные племянники всегда ждали его, и когда он появлялся в их домах, ласково звали дядя Руди. Неистовый за шахматной доской, в быту он был скромным и мягким человеком, и все, что ему было нужно, это тепло его родных да кружка хорошего пива.
Трагические события начали подступать, начиная с 1934 года. Леопольд был вынужден покинуть Германию. Семья переехала в Прагу, где он давал по дешевке уроки музыки. Австрия становится тоталитарным государством, и вскоре Рудольф уезжает из страны. Он живет у своих сестер в Голландии и почитает для себя счастьем, когда может дать сеанс одновременной игры и заработать хотя бы на обед. Осенью 1938 года он приезжает к своему брату в Прагу и видит его в последний раз.

В марте 1939 года Прагу оккупируют немецкие войска.

Леопольду удается спасти двух дочерей, переправив их в Англию. Он нашел, как тогда говорили, «опекунов» для своих несовершеннолетних детей в Англии, укрывших их у себя дома. Леопольд же не смог получить документы на временное жительство в Англии. Не осуществился и его план переехать в Канаду, где ему предлагалась хорошая работа по контракту в Торонто. В 1939 году он был арестован СС у себя дома и в 1941 году погиб в концлагере в Терезенштадте. В концлагере оказались и жившие в Голландии две сестры — Дженни и Ирма. Дженни пережила лагерь, но на всю жизнь осталась психически больным человеком. В 1964 году она покончила жизнь самоубийством в Мюнхене. Ирма же была убита в лагере.

Надо отдать должное Колину: он откликнулся на письмо Шпильмана — в этом, возможно, было счастье гроссмейстера. Поистине праведный человек, Колин успел совершить доброе дело. Он извлек Шпильмана из ада, но сам вскоре умер от инсульта. Но и в Стокгольме Шпильман не находит себе покоя. Он все время думает о своих родных — приступы депрессии становятся обычными. И все же он пытается строить планы — думает о переезде в Англию или даже Америку, дает сеансы, комментирует партии для журналов. Пытается писать большую шахматную книгу под названием «Мемуары шахматного мастера». Эта книга была его последней надеждой заработать, чтобы уехать в США. Но Швеция в то время жила в страхе перед вторжением Гитлера. Часть шахматной федерации Швеции была настроена пронацистски, и присутствие гроссмейстера-еврея, учитывая возможную оккупацию Швеции немцами, мало кого вдохновляло. Поэтому издание книги воспоминаний гроссмейстера, заказанной федерацией, все время откладывалось…

Все надежды Рудольфа Шпильмана улетучивались. В конце августа 1942 года, находясь в полном отчаянии, он заперся в своей комнате и не выходил из нее несколько дней. Когда соседи вызвали полицию и взломали дверь, гроссмейстер был найден бездыханным. Вероятно, он умер от голода. Больница в Стокгольме констатировала смерть в результате гипертонии и кардиосклероза. Так трагически закончилась жизнь одного из выдающихся шахматистов первой половины XX века.  Не менее трагически завершились жизни и его ближайших родственников. Но это была лишь одна из множества трагедий…

У Михаила Курганцева, безвременно ушедшего блестящего мастера афоризма, есть такая фраза: «Жизнь — это промежуток между двумя погромами». Сказано не то что с сарказмом, а страшно. Ушел век, ушло тысячелетие, вернее, одно из тысячелетий — столько жестокостей совершено за все времена, и кажется, что конца им не видно. И все же хочется думать, что приведенный выше афоризм перестанет быть актуальным. Но для этого надо сделать усилие. И сделать его всем миром.

Вот такая история и такие мысли посетили меня, пока я стоял, глядя на верхотуру Эйфелевой башни. Ветер, однако, становился все нестерпимее. Беспомощно защитившись от него поднятым воротником куртки, я двинулся к метро. В спину мне холодно смотрели яркие огни трех цифр. Но они и освещали путь…

 Еврейский Мир.