К. РАУШ

ИЗ ПРОШЛОГО

Отгремел Петербургский матч-турнир 1895 года. Всего четыре участника, но какие! Новый чемпион мира Эм. Ласкер, экс-чемпион В. Стейниц, дважды боровшийся за мировую корону М. Чигорин и блеснувший яркой звездой на турнире в Гастингсе юный Пильсбери.

Этот первый в России большой международный турнир всколыхнул застоявшуюся шахматную жизнь. И не только в Петербурге и Москве. В Киеве, Одессе и в других городах росло число шахматистов. Устраивались Всероссийские турниры, матчи. Приезжали на гастроли иностранные мастера.

Все чаще стали поговаривать русские любители шахмат о необходимости устроить новый международный турнир. Но дальше разговоров дело долго не шло. Желание было, а... денег не было.

В октябре 1908 года я, как обычно, пришел в Петербургское шахматное собрание и был поражен царившим там оживлением. Оказалось, что правление Собрания решило привести международный турнир, посвятив его памяти скончавшегося в 1908 году М. Чигорина. А параллельно и Всероссийский. Предложение было единодушно принято. Но требовались большие средства.

Объявили подписку в фонд турнира. Шахматные «меценаты» на этот раз оказались довольно щедрыми. Однако особенно много взносов поступило от рядовых русских шахматистов. Невелики были порой эти пожертвования. Гимназисты одного города прислали собранные по пятачку 2 рубля с копейками. Поступало и по 50 и по 30 копеек. Эти скромные, посильные взносы были трогательны и свидетельствовали о росте любви к шахматам в народе.

Наконец материальная база была создана, и 1 февраля 1909 года начался турнир, названный «Петербургским международным шахматным конгрессом в память М. И. Чигорина». Играло 13 иностранных «маэстро» и 6 русских (не считая В. Heнароковa, выбывшего после 4 тура).

Турнир показал, что в России выдвигается достойная смена М. Чигорину.

А. Рубинштейн разделил с Эм. Ласкером 1 и 2 места, закрепив за собой репутацию претендента на «шахматную корону». О. Бернштейн занял пятое место, всего лишь на пол-очка отстав от О. Дураса и Р. Шпильмана и став выше таких «аккредитованных маэстро», как Р. Тейхман, К. Шлехтер, Ю. Перлис. Наравне с К. Шлехтером и В. Коном стал Г. Сальве, разделивший с ними 8 —10 места. На очко сзади оказался Ф. Дуз-Хотимирский. «Подкачали» лишь С. Фрейман и Е. Зноско-Боровский, замкнувшие таблицу

В побочном турнире путевку в большую шахматную жизнь получил семнадцатилетний А. Алехин, уверенно занявший первое место.

Показателем интереса, вызванного турниром, были и ежедневная информация прессы, и, прежде всего, многочисленные зрители. Среди них были и не имевшие даже понятия о шахматной игре. Они приходили посмотреть на «этих чудаков».

В дни турнира фельетонист Меньшиков поместил в газете «Новое время» любопытный фельетон. Вот несколько выдержек из него:

«Был на днях в собрании гениальных людей. Несколько часов наслаждался зрелищем того, как совершенство борется с совершенством, как одна исключительная умственная сила поражает другую. Я говорю о международном турнире в память М. И. Чигорина. Каюсь в этой личной слабости, люблю эту чудную игру — «игру царей». Играю я отвратительно, но следить за чужой превосходной игрой для меня истинное наслаждение. В шахматах - жизнь духа — в ее элементарной свежести, как бы в химической чистоте. Нет ни созерцания, ни красочного воображения, ни любви, но тут первозданная воля и первобытная борьба ее с другой человеческой волей. Чувствуешь, как беспощадная сила ломает противника, как пнет и давит его и, несмотря на невероятные усилия выскользнуть, сокрушает в прах».

И дальше: «Вы входите в святая-святых, в изящный зал клуба, где играют маэстро. Шахматные богатыри, точно знаменитые рыцари в век Роланда, съехались на турнир. Первый из них — Ласкер, всесветный король, положение которого, как всех чемпионов мира, тем неприятно, что к его невидимой короне, едва он надел ее на голову, тотчас протягивается дюжина самых бесцеремонных рук... Ласкер бледный брюнет. Голова с густой черной шевелюрой, умная, интеллигентная, чуть-чуть серебрится проседью. Ласкер играет несколько нервно, часто сжимая обеими руками широкий лоб и дрожа мускулами. Как у всех маэстро, сквозь глаза, напряженные до галлюцинаций, сквозь остановившуюся мышечную деятельность бледного лица чувствуется огромная внутренняя работа. На лице великого игрока нет-нет дрогнет около глаз какая-то жилка. Едва заметное шевеление руки. Он еще колеблется, и наконец бесшумно переводит фигуру, нажимая одновременно кнопку часового прибора, и записывает свой ход. Закурив недорогую сигару, король встает, и его противник начинает свою тяжелую страду».

Я имел возможность близко наблюдать за игрой и участниками, присутствовать при анализах, беседах. За 55 лет многое забылось, но все же кое-что сохранилось в памяти. Об этом я и хочу поведать читателям.

Ласкер. Его внешний облик довольно четко обрисован в фельетоне Меньшикова. Однажды Ласкер и Тартаковер анализировали свою партию, выигранную Ласкером.

Тартаковер был вечно веселый, живой «острослов»... Уроженец Ростова, он отлично говорил по-русски. Его присутствие при разборе партий всегда вызывало общее веселье благодаря неожиданным остроумным прибауткам.

Тартаковер (его в шутку называли «доктор Хвастаковер») яростно доказывал, что в какой-то момент его позиция была много лучше. Ласкер не соглашался. Но спорить он не любил и прибегнул к обычному своему методу. В ответ на демонстрируемые Тартаковером варианты Ласкер молча передвигал свои фигуры. Через несколько ходов позиция Тартаковера «заплакала». Тартаковер нашел другой вариант, но вскоре — результат тот же. Тартаковер затих, задумчиво гладит подбородок и бормочет: «Да... .кажется, вы правы».

Тогда Ласкер также молча поворачивает доску и жестом предлагает Тартаковеру продолжать «анализ», защищая теперь уже позицию Тартаковера. И к общему удовольствию зрителей выигрышной становится уже позиция Тартаковера. Он вскочил, отчаянно взъерошил волосы и воскликнул: «Это какое-то колдовство!».

Лаокер буркнул по-немецки: «Надо иметь голову на плечах». Тартаковер мгновенно переводит, добавив от себя одно словечко: «Надо иметь его голову на плечах». И добавляет, постучав пальцем по своей: «Моя не годится».

Взрыв хохота. Ласкер, улыбаясь, дымит сигарой.

Аналогичен с вышеприведенным и эпизод с Фрейманом. В четвертом туре он получил выигрышную позицию против Ласкера, но с 25-го хода начал «пижонить» и проиграл. На мой вопрос: «Как же так, Сергей Николаевич? Имели выигрыш, и вдруг ноль?» — Фрейман сердито огрызнулся: «Как же, как же! Очень просто. Слабо играю. Если б на 25-м и даже на 33-м ходу мы с Ласкером обменялись местами, то выиграли бы, конечно, черные!» (Фрейман играл черными).

Авторитет Ласкера был тогда непререкаем. Единственным возможным его соперником считали Рубинштейна (напомню, что Капабланка еще не появлялся на международном шахматном горизонте, а Алехин только начал свою карьеру).

27-летний Акиба Рубинштейн, с каким-то каменным лицом, на котором усы казались совершенно неуместными, малообразованный, обладал громадной шахматной памятью. Говорили, что он знает наизусть все партии больших мастеров. Покажите ему любую позицию из такой партии — начиная с миттельшпиля, разумеется, — и он скажет, где, когда и кем она сыграна.

Тартаковер утверждал, что Рубинштейн каким-то необъяснимым образом напоминает ему черную ладью. Может быть, по этой ассоциации, а не только потому, что Акиба замечательно играл ладейные эндшпили, и появился известный афоризм Тартаковера: «Рубинштейн — это ладейный конец начатой богами тысячу лет назад шахматной партии».

Мозг Рубинштейна рано переутомился. Расцвет его таланта был в 1909—1914 гг. После 1914 года изумительная мощь его игры стала быстро ослабевать.

Всеобщей симпатией пользовался Шлехтер. Небольшого роста, с какими-то уныло висящими усами, воплощенная скромность и деликатность, он как-то тушевался среди остальных участников. Его талант признавали, но никто не мог думать, что всего лишь через год Шлехтер будет играть матч с Ласкером на мировое первенство и сведет этот матч вничью.

Интересна эволюция игры Шлехтера. В начало своего пути — робкий шахматист, типичный представитель венской «ничейной» школы. Постепенно кривая его успехов идет вверх. Шлехтер начинает верить в свои силы, его игра становится смелой и яркой, выявляется недюжинное тактическое дарование.

В 16-м туре Шлехтер в партии с Сальве провел интересную, хотя, как оказалось впоследствии, не вполне корректную комбинацию. Я с интересом следил за этой партией, честно говоря, совершенно не понимая смысла жертвы, и стал свидетелем необычного явления. Сальве надолго задумался после 20-го и особенно после 22-го хода Шлехтера d4 : e5. Шлехтер. видя, что противнику начитает грозить цейтнот, встал и начал прохаживаться, не переведя своих часов. Кто-то указал ему на это. Шлехтер ответил: «Зачем? Позиция сложная, пусть подумает».

Шахматисты, хорошо знавшие Шлехтера, говорили. что это не первый случай в его практике. Шлехтер так ценил творческую сторону шахмат, что ему претило выигрывать на цейтноте противника.

Уникальную фигуру представлял собой шестидесятилетний А. Берн. Необычайно даже для англичанина, хладнокровный и невозмутимый, он неподвижно сидел за столиком, изредка стряхивая пепел от сигары либо в пепельницу, либо... на себя. Закончив свою партию, он брал стул и присаживался к другой интересующей его партии. Берн настолько погружался в шахматные расчеты, что вывести его из раздумья словесным обращением было просто невозможно.

В заключение хочу оказать несколько слов о Ф. Дуз-Хо-тимирском. Его большой талант был для всех несомненен. Когда он мобилизовал свою волю, то достигал поразительных успехов. Сенсационна была его победа над Рубинштейном в 9-ом туре — единственное поражение Рубинштейна. Но Дуз-Хотимирский не удовлетворился этим и твердо решил повторить свой успех во славу русского шахматного искусства. И в 16-м туре разгромил Ласкера. Выигрыш у обоих победителей турнира — а ведь ими были чемпион мира и кандидат в чемпионы — это ли не доказательство большого шахматного таланта.

Но в шахматах мало быть талантливым. Надо быть еще и стойким бойцом. А им Дуз-Хотимирский не был. Его воля к победе часто ослабевала, он начинал играть вяло, неряшливо. Это и помешало Федору Ивановичу занять высокое место на шахматном Олимпе.

А теперь вернусь к временам еще более ранним. В архиве у меня сохранилось дорогое и памятное письмо М. И. Чигорина. Вкратце история его такова.

У меня с моим приятелем Смородским возникли споры об атаке Лерме в гамбите Стейница. Сыграли несколько партий этим вариантом. Оба мы в ту пору играли плохо, но до приезда в Петербург были довольно высокого мнения о своей игре. И вот одну из этих партий я послал Чигорину с просьбой дать оценку атаке Лерме.

В ноябре 1906 года в Петербургском шахматном собрании Чигорин как-то спросил меня:

— Это Вы писали об атаке Лерме?

— Да, — ответил я. — Но скажите, Михаил Иванович, почему Вы не пожалели времени на подробный разбор такой пижонской партии.

Ответ Чигорина помню почти дословно.

— Смотрю откуда письмо. Из Поневежа... что-то не помню такого города. Его, пожалуй, и на карте не сыщешь. Значит, и там уже играют в шахматы. И не только играют, но и партии записывают и теорией интересуются. Надо, думаю, поддать жару. Вот и ответил.

Характерный пример того, как Чигорин, уже тяжело больной, стремился всячески содействовать развитию шахматной игры в России.

Bот начало партии Рауш—Смородский:

1. е4 е5 2. Kc3 Ке6 3. f4 ef 4. d4 Фh4+ 5. Кре2 d5 6. ed Gg4+ 7. Kf3 0—0 — 0 8. dc Cc5. Остальное ясно из письма. Вот что писал М. И. Чигорин.

После того как черные взяли ферзем пешку h2, белые выигрывают несложной комбинацией — 26. Л : е4+.

Источник: "Шахматы в СССР" 1964 № 12

Читайте также
К. РАУШ „Век нынешний и век минувший"