А. Троицкий, 1929
Выигрыш
“Чрезвычайно редко в мировой
шахматной литературе встречаются позиции, в которых задание выиграть
вызвало бы такое же недоумение, как в этом этюде. При ничейном соотношении
сил враждующие фигуры находятся на максимальном расстоянии друг от друга,
и не видно никаких признаков их взаимозависимости. Все наличные силы
на доске свободны.
Неужели же в этом характернейшем мертво-ничейном
эндшпиле заключена какая-нибудь комбинационная тайна? Непостижимо!”
(А. Гурвич "Шахматная поэзия" в сб. Советский шахматный
этюд, М., 1995 г., стр. 31-32)
Однако мы имеем дело с этюдом, а это означает,
что выигрыш в данной позиции “гарантирован”. Поэтому здесь можно дать
волю фантазии и строить самые оптимистические планы. Таких планов может
быть два.
Первый план заключается в том, чтобы сначала при помощи слона и коня
задержать черного короля в углу и затем, подведя своего короля, заматовать.
Второй план – заблокировать пешку с6 конем и затем выиграть лишенного
подвижности слона.
Довольно очевидно, что каждый из этих планов,
взятый сам по себе, отдельно от другого, совершенно нереален. Ведь чтобы
сплести матовую сеть вокруг черного короля белым требуется как минимум
три хода: 1.Сh6 2.Ke4 и 3.Kd6(g5). Черным же чтобы вывести своего короля
из опасного угла, достаточно двух ходов: 1…. Крg8 и 2….Крf7. Также бесперспективно
выглядит и план пленения черного слона – требуются два темпа чтобы перевести
коня на с5, и только один темп чтобы обезопасить слона. Однако на выручку
приходит принцип Рети.
1 Сd2 – h6! . . .
Белые действуют так, как если бы их фантастический план атаки на короля
был выполним
1. … Крh8 – g8
Еще один ход и черный король выберется из опасной зоны, а белый конь,
который мог бы этому помешать очень далеко...
2.Кc3–e4! …
Ход черных
В чем смысл этого хода? Белые
упорствуют в своем намерении заматовать короля или они решили перенести
атаку на другой фланг? Оказывается – белые любезно передают право выбора
противнику, для которого, однако это будет выбором из двух зол. Это
точно также как в этюде Рети: действуя против одной цели, белые выбирают
такие ходы, которые одновременно работали бы и на другую цель. Теперь
грозит как 3.Кс5, так и 3.Кd6. Противник может предотвратить каждую
из этих угроз в отдельности, но не обе сразу. По существу, это похоже
на двойной удар, когда защититься от одного удара - значит пропустить
другой.
Если король поспешит покинуть опасный угол 2.
. . .Крg8 – f7, то последует 3.Ке4-с5 и черные не смогут спасти своего
лишенного подвижности слона. Если позаботиться о слоне и сыграть, например,
2. …Са8-b7, то после 3.Ке4-d6 черный король уже никогда не вырвется
из матовой сети.
В этом этюде как и в миниатюре Рети белые добиваются
“невозможного” благодаря стратегии сочетания целей (угроз). Цели эти
взаимодополняют и обусловливают друг друга – каждая из них выступает
как средство для достижения другой.
* * *
Применение стратегии сочетания
целей (угроз) ставит противника в положение витязя на распутье: налево
пойдешь – коня потеряешь, направо пойдешь – сам пропадешь. Довольно
очевидно, что люди оказываются в подобных ситуациях не только в сказках
и играх – иногда и в реальной жизни приходится выбирать меньшее из зол.
Пример этюда Рети свидетельствует
не о расхождении законов шахмат и реальной действительности, а напротив,
об их общности и единстве. Только искать эту общность надо не на поверхности,
не во внешнем сходстве шахмат и живой жизни, а гораздо глубже – на уровне
фундаментальных законов борьбы. Гурвич писал: ”В шахматной игре
< … > по-своему преломились и своеобразно действуют многочисленные
законы борьбы, с которыми сталкивается человек в различных областях
практической деятельности.
Представление человека о роли пространства и времени
в борьбе, о координации действий различных по своим свойствам сил, об
их относительной, постоянно меняющейся в зависимости от сложившихся
обстоятельств ценности, - все это вошло в природу шахматной игры и сообщило
ей острый, диалектический характер”. (А.Гурвич "Шахматная
поэзия".В сб. «Советский шахматный этюд», М.:, 1995 г., стр. 8)
Область действия и применения закономерности,
которую можно назвать “принципом Рети” выходит далеко за пределы шахматной
доски. И жизненные ситуации, не оставляющие человеку благоприятного
выбора, являются только одной из многих возможных форм проявления этой
закономерности.
В шахматах же диапазон действия принципа Рети
чрезвычайно широк: от простейшего двойного удара – вилки, и более сложного
двойного нападения до сложнейшего лавирования и почти непостижимой для
простого смертного тонкой стратегии сочетания активности на разных флангах
при полной доске фигур.
В качестве примера - не очень сложный и довольно характерный
случай из практики.
М.Гуревич – К.Лернер, 1978
Ход белых
Отдав качество, белые получили
большой позиционный перевес. Для его реализации Гурвич избирает стратегию
сочетания целей.
| 36.Лh2 – c2
Лg8 – e8
37.Сd3 – b5
|
И теперь черные должны решать какое из двух зол меньше:
вторжение по линии “с” или по линии “h”.
| 37
Лe8 – e7
38.Лc2 – h2 Лh8 – g8
39. h4 : g5 h6 : g5
40.Фc1 – h1 Фd8 – f8
41.Лh2 – h7+ …..
Черные сдались. |
Шахматная практика накопила
немало образцов игры, вызывающих отчетливую ассоциацию с этюдом Рети,
а может быть, и прямо обязанных ему своим появлением. Весьма вероятно,
что идея выигрыша времени (или приобретения других выгод) путем создания
дополнительных угроз из практики и возникла.
Прототипом
для этюда Рети могло послужить окончание партии Ласкер-Тарраш
из Петербургского турнира 1914 года.
Ход белых.
Тарраш
пошел на эту позицию, считая ее выигрышной для черных: 41.Крf6
c4 42. b:c4 b:c4 43.Крe5 c3 44. b:c3 a4 6. Крd4 a3. Белая пешка
на h4 при этом, естественно в расчет не бралась. Однако белые
сделали ход 41.Крg6!, который Тарраш в комментариях к этой партии
назвал “задачным”. Создав угрозу 42.h5 белые выиграли пространство
и время для борьбы с пешками противника.
41 Крg4:h4
42 Крg6-f5 Крh4-g3
43 Крf5-e4 Крg3-f2
44 Крe4-d5 Крf2-e3
45 Крd5:c5 Крe3-d3
46 Крc5:b5 Крd3-c2
47 Крb5-a5 Крc2:b3
Ничья
В шестом туре
того же турнира (Турнир гроссмейстеров в Санкт-Петербурге 1914
г.) в партии Алехин-Ласкер возникла такая позиция.
Алехин - Ласкер
Ход черных
Грозит
42. Кe6 с матовой атакой, но черные опережают противника.
41. ... Лd3!!
На редкость коварный ход! Черные грозят
выиграть либо ладью g2 после 42...Лdl+ и 43... КеЗ+, либо ладью
d7 после 42... КсЗ+. Если же белые попытаются избежать всех
этих шахов, играя 42.Крс1, то они попадают из огня в полымя,
получая мат в два хода: 42...Ла1+ 43 Крс2 Кb4х. Блестяще!
42.Л:d5 ...
Приходится
отдать качество — ничего лучшего не видно.
42... Л:d5
(Примечания З. Тарраша)
Казалось бы, нет
ничего общего в этих двух эпизодах шахматный борьбы, кроме того,
что Ласкер в том и другом случае нашел объективно лучшие и парадоксальные
продолжения, незамеченные его столь же великими противниками.
Однако этюд Рети, созданный спустя семь лет, связал обе находки
Ласкера общностью идеи.
|
Все это позволяет утверждать, что
решение этюда Рети весьма типично. Это же качество типичности, но в
меньшей степени, было присуще и комбинации Ласкера с жертвой двух слонов
- она также была способна повторяться, или иначе говоря была жизнеспособной.
В позиции, в которой стала возможной эта комбинация нет ничего уникального
и неповторимого – подобные позиции могли случаться и прежде. Конечно,
область применения (воспроизведения) тактической идеи Ласкера значительно
уже, чем у стратегии сочетания целей. Но возможно, и идея комбинации
с жертвой двух слонов еще не исчерпала свой творческий (эстетический)
потенциал.
Комбинация
Ласкера с жертвой двух слонов довольно быстро получила широкую
известность. Красивое хорошо запоминается. Шахматисты всегда
ищут случая повторить красивую комбинацию, но не хотят предоставлять
такую возможность противнику. Поэтому и комбинация Ласкера продолжала
свое существование, в основном, в вариантах, в подтексте партий
мастеров.
“Большинство комбинаций
в партии остается невыполненными, но, хотя они и не осуществляются,
они все же являются частью игры и обусловливают ее течение.
Они фигурируют как намерения и предугадываются противником,
который вовремя успевает предупредить их осуществление”
(Эм.Ласкер «Учебник шахматной игры»,
М.:, 1937, стр.143)
Бывало, однако, что
комбинация с жертвой двух слонов прорывалась и в текст партий.
Пожалуй, самый известный такой случай произошел в партии Нимцович
– Тарраш (Петербург, 1914). Видимо, слишком увлекшись своими
планами, Нимцович допустил непостижимую ошибку, после чего возникла
позиция, изображенная на диаграмме.
Нимцович - Тарраш
Ход черных
19. …
Cd6:h2 +
Весьма характерно, что
даже такой шахматный рационалист (правда, больше на словах,
чем на деле) как Тарраш, не может отказать себе в удовольствии
повторить красивую комбинацию. А ведь у черных был более простой
и быстрый путь к выигрышу: 19... С:g2! (20. Кр:g2 Фg5+ 21. Крf3
Лfe8 22. Лg1 Фf4+ 23. Крg2 Лe2)
20.Крg1:h2 Фe7-h4+
21. Крh2-g1 Сc6:g2
22.f2-f3
Лf8-e8
23.Кd2-e4 Фh4-h1+
24. Крg1-f2 Сg2:f1
25. d4-d5
f7-f5
26.Фc2-c3 Фh1-g2+
27.Крf2-e3 Лe8:e4+
28.f3:e4 f5-f4+
Вместо этого черные
могли поставить мат в три хода:28... Фg3+ 29. Крd2 Фf2+ 30.
Крd1 Фe2 мат. Однако Тарраш видимо решил, что красивая комбинация
достойна более изящного завершения.
29.Крe3:f4 Лd8-f8+
30. Крf4-e5 Фg2-h2+
31. Крe5-e6 Лf8-e8+
32. Крe6-d7 Сf1-b5
мат
К великой досаде Тарраша жюри,
присуждавшее специальные призы за красоту, поставило эту партию
только на второе место. Объясняя такое решение, входивший в
это жюри Е. Зноско-Боровский писал: “Самый главный дефект
партии Тарраша, конечно, тот, который отметили и все комментаторы:
комбинация в ней неоригинальна, она встретилась уже в 1889г.
Задаче никогда не присудят приз, если у нее имеется предшественница,
разве лишь в ней найдется новое усложнение. Какое же усложнение
в данной партии? Ход 22. … Лf8-e8. Но ведь это же традиционнейший
ход. Здесь так мало вариантов, что уже через пять ходов после
первой жертвы слона, черные выиграли ладью. Однако, в дальнейшем
Тарраш играл не лучшим образом, ибо упустил на 28-м ходу мат
в 3 хода” («Шахматный Вестник», М.: 1914 г.,№ 14)
|
Прекрасное любят за его уникальность.
И вместе с тем красота вызывает желание ее повторений. Эстетическое
чувство побуждает к повторению, воспроизведению того, чем это чувство
вызывается. Чувство нередко обманывает нас, но то, что действительно
прекрасно всегда несет в себе зародыш обыденности, рано или поздно убивающей
красоту.
Противоречивость красоты – не новость. “Красота--это
страшная и ужасная вещь! Страшная, потому что неопределимая, а определить
нельзя, потому что бог задал одни загадки. Тут берега сходятся, тут
все противоречия вместе живут” (Из романа Ф.Достоевского “Братья
Карамазовы”)
Должен признаться, что я далеко не сразу смирился
с противоречивостью красоты – признал ее как данность. Но противоречия,
неизменно возникающие в ходе эстетического анализа шахмат оказались
непреодолимыми: их гонишь в дверь, они лезут в окно. Эти противоречия
невозможно объяснить никакими внешними, лежащими вне самой красоты причинами:
ни тем, что законы шахмат изначально расходятся с законами жизни, ни
тем, что существуют какие-то особые законы для особых, нетипичных и
аномальных ситуаций.
Поэтому остается только одно: признать реальность
совмещения противоположностей и согласиться с тем, что красота внутренне
противоречива. Может ли случайное явление быть закономерным,
единичное – всеобщим, парадоксальное – типичным? В эстетическом (творческом)
процессе только так и бывает! Перегородки же между этими противоположностями
расставляет дискурсивное мышление, не способное по самой своей природе
отразить связующих моментов естественного движения.
| Во всем подслушать жизнь
стремясь,
Спешат явленья обездушить,
Забыв, что если в них нарушить
Одушевляющую связь,
То больше нечего и слушать
Гете “Фауст”
|
То, перед чем пасует мысль,
достается на долю эстетического чувства. Сущность прекрасного,
вероятно, в том и состоит, что нечто единичное и случайное проявляется
в нем как всеобщее и закономерное. Красота парадоксального
явления свидетельствует о его типичности. И обращено это “свидетельство”
к эстетическому чувству, которое одно только и может принять и поддержать
то, что отказывается признать (в каждом таком конкретном случае проявления
красоты) разум.
“Переход единичного и случайного
во всеобщее отнюдь не редкость в истории, а, скорее, даже правило. В
истории всегда происходит так, что явление, которое впоследствии становится
всеобщим, вначале возникает именно как единичное исключение из правила,
как аномалия, как нечто частное и частичное. Иным путем вряд ли может
возникнуть хоть что-либо новое” (Ильенков
Э Диалектическая логика, М., 1974 г., стр. 268 )
Путь становления нового не разделен демаркационной
линией, перейдя которую единичное и случайное одномоментно становится
всеобщим. Единичное, которому “суждено” стать всеобщим, изначально несет
в себе предпосылки всеобщности. Исходное противостояние – единичного
и всеобщего, случайного и закономерного, парадоксального и типичного
– создает внутреннее напряжение, которое и дает импульс дальнейшим преобразованиям
на пути становления нового.
Такие творческие импульсы перехода парадоксального
в типичное как раз таки и составляют сущность эстетической ценности.
Поэтому и красоту можно определить как одно из проявлений единства типичного
и парадоксального.
"Исторически значимы (типичны) люди и события,
которые могут быть и не наиболее часто встречающимися ... но являются
решающими для процессов развития общества. Подлинный смысл слова "типичное"
... таков: исторически значимое" - писал Б. Брехт ( Б.Брехт
" О литературе" Москва, Худ. лит, 1988, стр. 337). Тем не
менее в повседневной жизни мы более склоны называть типичным именно
то, что часто встречается – то, что представляет явления распространенного
рода. Так шахматисты, например, называют типичной комбинация с жертвой
слона на поле h7(h2). Такие комбинации довольно часто встречаются в
игре (в современной шахматной практике - в основном как угроза), и проходят
по одной, хорошо разработанной и теперь уже известной всем шахматистом,
схеме.
Однако “типичность” – понятие отнюдь не статистическое,
“типичный” вовсе не означает: “такой, каких много”. “Типичность” – не
синоним заурядности и банальности. И как утверждал литературовед А.
Левидов, “типичными обстоятельствами” могут быть и часто встречающиеся
обстоятельства, и редко встречающиеся, и даже – никогда не встречающиеся.
Нет
ничего фантастичнее сюжета повести Гоголя “Нос”. Но трепет,
который испытывает Ковалев перед своим собственным носом только
потому, что тот оказался чином повыше его, - обстоятельство
вполне типичное. …Типичность во внутреннем, глубоком, полном
соответствии закономерностям действительности. … Иногда в обстоятельствах
редких типичность проявляется с большей силой, нежели в обстоятельствах,
встречающихся часто.
А Левидов Автор – образ – читатель,
Ленингад, 1983 г., стр. 238-239
|
Типичность явления определяется в
первую очередь его жизнеспособностью, востребованностью временем – не
только настоящим но и будущим. Типичность – это повторяемость, воспроизводимость
в разных условиях и формах, реальная или потенциальная возможность распространения.
Поэтому типичным может быть и необычное явление, что как раз и имеет
место в прекрасном. Типичность этюда Рети, например, является не столько
следствием, сколько причиной того, что выраженная в нем идея распространена
теперь и в практической игре и в композиции. Также и комбинация Ласкера
с жертвой двух слонов была типичной изначально, а не приобрела это качество
только после того, как утратила оригинальность.
Прекрасное явление не только парадоксально,
но и типично, потому что оно – не просто новое, а жизнеспособное новое
– способное развиться, распространиться и действительно стать обычным
в будущем. Оно типично, поскольку дает начало новому роду явлений, новой
закономерности. Известно, что всякая истина рождается как парадокс,
а умирает как трюизм. С течением времени, по мере становления нового
его парадоксальность ослабевает, а изначальная типичность усиливается.
Конечно же не все, что нам кажется прекрасным,
впоследствии широко входит в жизнь и укореняется в ней. Но тенденция
к этому присутствует в прекрасном всегда, что и выражается в оптимистическом
по своей природе эстетическом переживании красоты. Типичность прекрасного
может и не осознаваться, но само эстетическое чувство побуждает относиться
к красивым явлениям как к типичным. Дюрер писал: “Что такое красота
- этого я не знаю. Но для себя здесь понимаю красоту таким образом :
что в разные человеческие времена большинством почиталось прекрасным,
то мы должны усердно стремиться создавать”
Прекрасное типично, потому что обладает качествами
“единичного всеобщего”. О реальности такого всеобщего весьма убедительно
говорил Эвальд Васильевич Ильенков:
“Всеобщее заключает, воплощает в
себе все богатство частностей не как «идея», а как вполне реальное особенное
явление, имеющее тенденцию стать всеобщим и развивающее «из себя» —
силою своих внутренних противоречий — другие столь же реальные явления,
другие особенные формы действительного движения”.
(Ильенков Э Диалектическая логика, М., 1974 г., стр. 268
)
РЕЗЮМЕ
Красота внутренне противоречива.
Единичное и случайное проявляется в прекрасном как всеобщее и закономерное,
исключение из правила обнаруживает тенденцию стать правилом.
Прекрасное явление не только парадоксально, но и типично,
поскольку оно может повторяться и способно дать начало новому роду явлений,
новой закономерности. Чем более универсальна закономерность, представленная
в таком явлении, тем оно типичней. Типичность определяется также полнотой
и экономичностью, с какой единичное выражает (представляет) всеобщее.
В основе всякой эстетической ценности
лежит противоречивое единство типичности и парадоксальности.
Типичность прекрасного может и не
осознаваться, но само эстетическое чувство побуждает относиться к красивым
явлениям как к типичным. Эстетическое чувство прекрасного есть форма
постижения и оценки зарождающейся и становящейся истины, пока она остается
не вполне доступной для рационального (дискурсивного) мышления.
Оглавление
