ОБРАТНЫЙ АДРЕС — МОСКВА

Многочисленными нитями был связан Стейниц с шахматной Россией и прежде всего с Чигориным. Спортивное и творческое соперничество двух великих мастеров украсило шахматную историю конца прошлого столетия. Расходясь во многом как шахматные бойцы и мыслители, Стейниц и Чигорин питали друг к другу глубокое уважение. Это были отношения собратьев по искусству, ищущих, пусть каждый по-своему, истину и красоту в шахматах.

В духе благородства и рыцарства, отличавших и чемпиона мира, и претендента, Чигорин писал Стейницу в 1891 году:

«Истинные поклонники шахмат должны быть благодарны Вам за тот интерес, который Вы постоянно возбуждаете Вашими нововведениями, и за Ваше отвращение к шаблонной игре. Как Вам известно, я не вполне разделяю Вашу теорию и Ваши принципы, что, однако, не мешает мне ценить их. Но Вы несправедливы ко мне, когда приписываете мне односторонний взгляд на трактовку королевского фланга. В конце концов, вероятно, мы оба правы в наших взглядах на ведение игры. В некоторых из своих лучших партий Вы тоже не отказывали себе в атаке королевского фланга».

Публикуя это письмо на страницах своего журнала «Интернэшнл чесе мэгезин», Стейниц подчеркнул: «Должен заметить, что многие критики, постоянно причисляющие Чигорина к старой школе, в большей степени, чем я, ответственны за то, что его упрекают в односторонности».

В 1903 году, уже после смерти Стейница, в кругу своих творческих единомышленников, участников III Всероссийского турнира, Чигорин говорил:

«Это, несомненно, гениальный шахматист и, что я больше всего в нем уважаю, высоко оценивающий шахматы именно как искусство. Но вместе с тем лично он, когда садится за доску или пишет о шахматах, отвлекается в сторону их научной трактовки. Двойственность эту он сам признает, объясняя ее тем, что и всякое искусство должно иметь научный фундамент. Что ж, пожалуй, он прав и тут, но ведь если шахматист, выступающий в состязаниях, постоянно будет отвлекаться мыслью о фундаменте, то когда же он даст самое здание? Борьба с ним за шахматной доской заставляла меня переживать и минуты высокого наслаждения, и периоды упадка духа. Стейниц, несомненно, один из величайших шахматистов, до сих пор появлявшихся: но в нем мне лично несимпатичен преувеличенный догматизм. Я хотел в борьбе против него доказать, что можно противопоставить его утрированной солидной позиционности элементы, более свойственные искусству: свою личную трактовку положения, интуицию, фантазию, наконец. Это мне не удалось, по крайней мере, не вполне удалось. Наши три матча дали Стейницу 20 очков против моих 16-ти. Но разве все дело в очках? Я считаю, что мы со Стейницем представляем собой просто два разных направления в нашем искусстве...».

Красноречив и такой факт. В октябре 1896 года, когда отмечалось 1000-летие Венгрии, в Будапеште был устроен международный турнир. Замечательного успеха в нем добился Чигорин. Как только весть об этом достигла Стейница, он направил победителю письмо:

«Мой дорогой друг и глубокоуважаемый коллега! Примите мои сердечные поздравления по поводу Вашей славной победы в Будапеште. Почитатели нашего благородного искусства будут искренне рады тому, что Ваша победа принесла огромную славу России, которая в последнее время больше всего способствовала развитию шахмат, чему она, безусловно, обязана также Вашему гению и авторитету. Разрешите мне заверить Вас, что из всех мастеров, которых я знаю, я желаю Вам в дальнейшем наибольших успехов.
С дружеским приветом Ваш В. Стейниц».

Письмо это имело обратный адрес: Москва. Здесь Стейниц находился по случаю матч-реванша с Ласкером. То было второе его путешествие в Россию. Первое же состоялось зимой 1895/96 года, когда Стейниц был гостем шахматистов Петербурга, осуществивших замечательную идею — свести вместе всю тогдашнюю «большую пятерку» шахматного мира, как она определилась незадолго перед тем в знаменитом Гастингском турнире: нового чемпиона Ласкера, его предшественника Стейница, Чигорина, «учителя Германии» Тарраша и стремительно ворвавшегося в их ряды молодого американца Пильсбери.

Ввиду отказа Тарраша небывалый в летописях шахматных сражений матч-турнир прошел при четырех участниках, в шесть кругов. Стейниц сыграл достойно, пропустив вперед лишь Ласкера, но оставив позади Пильсбери и Чигорина. К участию в турнире не был приглашен второй мастер России Шифферс, хотя в Гастингсе он встал сразу за «большой пятеркой». Может быть, и справедливо; к претендентам на мировое первенство его все же не причислишь. Видно, в утешение Шифферсу, а заодно и в пику шахматным организаторам северо-донецкий углепромышленник Иловайский и ростовский землевладелец Жеребцов устроили его матч со Стейницем в Ростове-на-Дону. Неожиданно борьба приняла упорный характер. Едва Стейниц добивался перевеса, как Шифферс тут же восстанавливал равновесие. После седьмой партии он даже вышел вперед. И хотя в конце концов уступил, но с почетным счетом — 6.5 - 4.5

Еще до матча с Шифферсом Стейниц совершил гастрольную поездку в Ригу. Она прошла в исключительно дружеской атмосфере, не было и следа той натянутости, которая нередко отличала его выступления в других странах. Стейниц оживлял игру прибаутками, шутками, анекдотами. Однажды его спросили, какой вид состязаний служит более верной пробой шахматного мастерства: матч или турнир? «Могу математически доказать, — сказал Стейниц, — что один матч равноценен двадцати семи турнирам». «Как так?» — недоуменно возразил известный прибалтийский мастер Ашарин. «Дело очень просто. Тарраш в трех турнирах (Брес-лавль, Манчестер и Дрезден) проиграл всего одну партию, но в петербургском матче с Чигориным (1893) — девять; это доказывает, что один матч равноценен трем турнирам, помноженным на девять, а это и есть двадцать семь».

Прощаясь со Стейницем, члены Рижского шахматного общества, собравшиеся на Двинском вокзале, напутствовали его: «Доставьте нам удовольствие и хорошенько поколотите Ласкера в Москве!» «Я сделаю все, что в моих силах», — ответил растроганный Стейниц. Увы, сил не хватило... Матч протекал с явным перевесом Ласкера. Старый Стейниц не выдержал напряжения борьбы, у него появились признаки душевного расстройства, он был помещен в клинику Московского университета (ныне психиатрическая клиника 1-го Московского медицинского института ).

Этот эпизод получил искаженное освещение в нашей и зарубежной литературе. Давно пора представить его в подлинном свете. Ровно полвека назад, в 1936 году, в серии «Жизнь замечательных людей» вышла талантливая книга М. Левидова «Стейниц. Ласкер». Автор достаточно строго следует историческим фактам, но в эпизоде, связанном с пребыванием Стейница в психиатрической лечебнице, грешит против истины, повторяя ошибки немецкого историка Л. Бахмана. Это побудило профессора А. Эдельштейна, заместителя директора психиатрической клиники 1-го ММИ, обратиться с письмом в газету «64». Оно было опубликовано в № 59 за 1936 г.

К сожалению, все авторы, писавшие о Стейнице позднее, прошли мимо этого письма и повторяли версию Бахмана — Левидова. Только что это сделал анонимный «Архивариус» на страницах бюллетеня международного турнира Московского областного шахматного клуба, заимствовав у Левидова не только мысли, но и слова. И мы подумали: что, если обратиться в психиатрическую клинику 1-го ММИ, может, сохранился ее архив? Ведь клиника помещается в том же здании, что и сто лет назад... Заведующий амбулаторным отделением клиники Андрей Григорьевич Выгон обнадежил нас: да, архив сохранился. И архив, действительно, содержался в замечательном порядке, кроме... Отсутствовали данные лишь за два года. Увы, один из них — 1897-й — как раз и был годом пребывания Стейница в больнице. Теперь трудно установить, когда и при каких обстоятельствах произошла пропажа. Но ведь в 1936 году история болезни Стейница еще была на месте! И был жив доктор Громбах, лечивший его. Как могли шахматные историки да и просто шахматисты не воспользоваться такой уникальной возможностью?! Особенный интерес представляли неотправленные письма Стейница. Да, не утратил еще силу пушкинский упрек: мы ленивы и нелюбопытны...

И все же нас ожидала находка: на счастье, уцелел журнал регистрации пациентов. С волнением перелистывали мы прекрасно сохранившиеся страницы. И наконец на плотной мелованной бумаге рядом с анкетными вопросами, отпечатанными типографским способом, четким почерком выведено: «Стейниц Вилльям Иосифович». Мы воспроизводим эту страницу. Пятно справа — след отклеившейся (или содранной?) фотографии, которую делали с каждого поступающего больного. Читатель легко разберет все записи. Можно лишь добавить, что сведения, внесенные в журнал, в главном подтверждают приведенное выше письмо профессора Эдельштейна: в клинике прекрасно знали, с кем имеют дело.

Кто-то сказал: когда событие совершается без свидетелей, рождается легенда. Но однажды родившись, легенда имеет пренеприятное свойство бродить по свету даже вопреки вновь открывшимся фактам. Но факты тоже упрямы, и они подтверждают, что России не в чем упрекнуть себя перед Стейницем — ни в шахматном, ни в человеческом плане.

Страница регистрационного журнала психиатрической клиники Московского университета с записью о пребывании в лечебнице В. Стейница.

И. Романов

Источник:  "64" №10, 1986

Статьи о Стейнице

ПАМЯТИ ВИЛЬГЕЛЬМА СТЕЙНИЦА

Евгений ЗНОСКО-БОРОВСКИЙ
СТЕЙНИЦ

Эпизод из шахматной истории. Матч-реванш Ласкер—Стейниц ...